локоны исчезли, он был темноволос и коротко острижен, но все равно это был тот самый человек. Та же походка, голос, серьги, татуировка.
— Я щас, — бросил я своим спутникам и ринулся к двери.
Толстуха зычно гаркнула мне вслед:
— Эй, мистер. С вас восемь долларов.
Я повернул, метнулся к бару.
— Наели-то на шестьдесят, — пояснила она.
Я вернул восемь зеленых, которые она выдала мне в качестве сдачи, и кинул взгляд в окно. Лже-Чип Уиллис завел мотор и уже отвязывал канаты.
— Вы его знаете?
— Угу, — пропыхтела толстуха.
— Имя-то у него есть?
Тут какой-то здоровяк у барной стойки отвел взгляд от голубого экрана и, уставившись на меня, спросил:
— А что, дело какое?
— Лодка мне его понравилась. Хочу сделать парню выгодное предложение.
Человек взглянул на толстуху и снова обратился ко мне:
— Этот Дуэйн Кроу. Только не он хозяин, это дядькина лодка.
— А Дуэйн здесь живет, на Французском Бухле?
Парочка молча уставилась на меня. Больше я ничего от них не добился.
Я поманил к себе Никсона с Дрыщом и, пока мы шли к докам, вкратце обрисовал ситуацию. Рыболовная шхуна уже отчаливала, когда мы оказались на борту «Лоботряса». Когда мы достигли фарватера, разрыв был в сто ярдов, да еще предстояло пройти где-то с полмили до открытого моря. Я держал штурвал и временами смотрел на «Паскуду» в бинокль: бот, вскидывая носом, стремительно набрал скорость и, выровнявшись, заскользил по воде. Я вдавил дроссель, и мы стали его нагонять.
До выхода из фарватера оставалось три буя, «Паскуда» резко подала влево и понеслась по мелководью через банки, напрямик устремившись на глубину. Выйдя из фарватера, я бросился вдогонку по ее следу.
«Лоботряс» мчался вперед, и вдруг мы со всего разгона вскочили на твердый грунт, сильно сев на мель. Никсон саданулся о переборку, Дрыщ, падая, уцепился за пиллерс,[11] да так и выдернул его с мясом. Я как мог держал штурвал; на камбузе полетели горшки, тарелки и всякая утварь. Мотор заглох. Рыбацкий бот на полном ходу скрылся из виду.
Вот, значит, как, Дуэйн Кроу. Интересно знать, какими судьбами его сюда занесло.
К счастью, начался прилив. Теперь все решало время: пара часов ожидания, поднимется вода, и можно будет кое-как выбраться в фарватер. На обратном пути мы пристали в Северной Эльютере и высадили Никсона, который побежал помогать тетушке, сами же устремились на Харбор-Айленд.
Мы уже входили в гавань у «Валентина», когда по радио трижды прозвучал тревожный сигнал. Я прибавил громкость, и диктор из Национального центра по прогнозированию ураганов передал текущие координаты тропического циклона, окрещенного Куртом. Стихия прошла в ста милях восточнее острова Гранд-Тюрк и стремительно приближалась к южным Багамам.
Я взглянул на Дрыща — тот благородно смолчал, не стал подкалывать: мол, ну я же говорил. Просто кивнул и направился с багром на нос, чтобы обезопасить наш вход в гавань от ненужных столкновений.
Через пять минут кто-то окликнул меня, и я выглянул из рубки: на доках стоял Чарли Хайнман.
— Тут телефон без тебя не умолкал.
И протянул мне блокнот. Трижды меня пыталась застать Штеффи Планк, дважды звонила Зой Эпплквист, а внизу кто-то наспех нацарапал: «??? Перезв. в 19.00».
— Последний не представился и номера не оставил, — пояснил Чарли. — Сказал, что перезвонит в семь. Уж очень ему не терпелось с тобой перемолвиться.
Видать, Виктор Ортис, кто ж еще. Вероятно, Гектор не стал ждать прибытия в Майами, а отзвонился в пути. Что ж, горю нетерпением пообщаться.
Глава 42
Перезванивать Зой Эпплквист я не стал, а вместо этого прямиком пошел к особняку лорда Дауни. Пришлось дважды постучаться, прежде чем мне открыли: на пороге розового дома показалась заспанная Тиффани Сен-Джеймс. Она обвела меня мутным взором, окончательно приходя в себя, и лишь тогда с улыбкой сказала:
— А, Крепыш. Проходи.
Не успел я ступить на порог, как из гостиной до меня донесся истошный вопль Зой Эпплквист:
— Что ты за дура, Тиффани! Я же сказала: подожди минутку.
— Хватит тебе! — рявкнула та в ответ и, взглянув на меня, пожала плечами: — Извини, придется здесь подождать.
Под «здесь» подразумевалась просторная прихожая. Я облокотился об одну стену, Тиффани — о другую. Кроме длинной белой футболки, на девушке ничего не было.
— Ну и?.. — сказала она. — Чем был занят?
— Так, суетился без толку, — посетовал я. — Больше не было звонков?
— Нет, нам вообще никто не звонит. Скукотища. — Одумавшись, она сказала: — А, в смысле
Появилась Зой и повела нас в гостиную.
— Хоть бы задницу прикрыла, — фыркнула спортсменка. Когда девица ушла, Зой обратилась ко мне: — Мне очень жаль, но Бирма сейчас… не в форме.
В кухне у стойки скучало кресло-каталка с перекинутым через спинку махровым халатом. Зой поманила меня к дивану, и я присел. Она устроилась в кресле. Теперь наша «хозяйка» выглядела по-другому: вместо гимнастического трико на ней была зеленая спортивная рубашка с короткими рукавами, заправленная в плиссированные шорты цвета хаки, без ремня.
— Мне передали, что вы звонили, — начал я.
— Битый час тут сидим, — сказала она с плохо скрываемым раздражением. — Я позвонила, как только мы обнаружили второй телефон. И когда похититель с нами связался, я снова пыталась вас отыскать. Поймите, мне бы не хотелось оставлять вас в неведении.
— Но я же хотел остаться и вместе подождать звонка.
Пропустив мимо ушей мою реплику, собеседница вытащила из кармана шорт красную «Нокию» и поведала, что около двух пополудни Тиффани обнаружила ее на сиденье тележки для гольфа и принесла в дом. А около половины третьего позвонил инкогнито.
— Подтвердил, что деньги получены и он готов сотрудничать. А еще все выспрашивал, не связались ли мы с полицией.
— И что вы ему ответили?
— Сказала, что лично мы ни с кем не связывались.
И кинула на меня испепеляющий, как ей казалось, взгляд. Поскольку в прах я не обратился, она изрекла:
— Я готова дать вам последний шанс, но при условии, что в дальнейшем мы обойдемся без инспектора.
Я промолчал.
Зой меж тем продолжала:
— Я ни на столечко не сомневаюсь, что за домом следят, и если Линфильд Педерсон тут снова покажется, его непременно заметят, а я рисковать не намерена, мистер Частин. Между нами и похитителем установилась некая степень доверия, и лишаться ее непозволительно. Поэтому мы отпустили Клариссу.
