— Да, разумеется. Но скажите, как, откуда на вас обрушилось все это богатство?
— Как? Да вот… Зоя Николаевна нашла какие-то деньги. Вот, собственно, и все.
Видя ее нерешительность, Порфирий Петрович скептически хмыкнул.
— Вот уж действительно, свезло так свезло. А она, часом, не подумала, что эти деньги могли кому-то принадлежать?
— Да вам ли об этом судить! Вы не знаете, что такое нужда!
— Я, кстати, не собираюсь Зою Николаевну ни судить, ни тем более осуждать.
— Тогда зачем вы вообще сюда пришли?
(Именно такой вопрос, кажется, задала ему тогда Рая в заведении мадам Келлер.)
— Вам известен один студент, Павел Павлович Виргинский, — не спросил, а констатировал дознаватель.
— Да, — выдохнула Лиля, не в силах почему-то отвести взгляд от этих странно белесых трепещущих ресниц.
— Так вот, в данный момент он задержан, в связи с одним невыясненным пока преступлением. — В ответ — лишь сердитый короткий возглас и вопрошающий взгляд. — И любой ваш ответ сейчас может оказаться для него неоценимой помощью.
— Но вы же… Вы же не считаете…
— Что именно?
— Что он как-то причастен к Горянщикову?
— А откуда вы знаете про Горянщикова?
— Павел Павлович сказал. Это…
— Что «это»?
Лиля, не в силах больше глядеть глаза в глаза, отвела взгляд в сторону.
— Это Зоя Николаевна его нашла. Его, и еще одного. Оба мертвые. В Петровском парке.
— Да она, я гляжу, просто-таки следопыт, ваша Зоя Николаевна. Чего только не находит!
— И деньги, те деньги она тоже нашла там. У того, который… повешенный. В кармане.
— Сколько? Какую сумму?
— Я не знаю. Я… — Не в силах укрыться от пронзительного взгляда, она тихо созналась: — Шесть тысяч.
Порфирий Петрович, присвистнув, вдруг рассмеялся.
— И что она, вот так взяла да на иконы со свечками все и просадила?
— Почему. Она и н-нас не забыла, — совсем уже шепотом, чуть не плача, произнесла Лиля.
— Да уж, легко быть щедрым, на чужие-то деньги, — сказал Порфирий Петрович с ироничной улыбкой.
— Но он же мертвый. Хозяин-то. При ком они были.
— Тот, при ком они были, — всего-навсего дворник, — пояснил Порфирий Петрович. — Откуда, по-вашему, у дворника могли взяться такие деньги, шесть тыщ?
— Не знаю.
— Как вы понимаете, это сказывается на ходе следствия. Надо было поставить в известность полицию. И вы, когда писали мне ту записку, могли бы хоть упомянуть в ней про те шесть тысяч рублей.
Лиля остолбенела. Порфирий Петрович меж тем взглянул на нее укоризненно.
— Вот видите, я попал в точку. Благодарю вас задним числом за предоставленные мне сведения, даром что неполные. Однако, если б к нам явилась сама Зоя Николаевна, хлопот бы у нас было куда меньше.
— Но как вы обо всем прознали?
— Вы об убийстве в Петровском парке? — в тон ей, драматичным полушепотом переспросил Порфирий Петрович. — Я, честно признаться, до этого момента толком и не знал. Пока вы сами не сказали, что Зоя Николаевна обнаружила тела. — Порфирий Петрович внутренне напрягся, прежде чем задать следующий вопрос. — Горянщиков был вашим… клиентом?
Видя, как болезненно его слова подействовали на Лилю, он поспешил с разъяснением.
— Видите ли, имя Горянщикова вы упомянули несколько… ну, словом, не так, как обычно произносится имя малознакомого человека. Более того, вас действительно должны были связывать с ним какие-то отношения — иначе с чего бы вдруг Павлу Павловичу сообщать вам о его гибели? Или откуда б вы знали, что обнаруженное Зоей Николаевной тело — именно его? А уж что вопрос я поставил именно так, а не иначе, то вы не обессудьте — ведь мужчины становились вам знакомы в основном через ваше ремесло.
— Он действительно приходил туда, к мадам Келлер. И меня всякий раз спрашивал.
— А Виргинский?
Лиля насупила брови. Губы у нее дрожали.
— С Виргинским все было совсем не так.
— Но ведь он наверняка знал о ваших отношениях с Горянщиковым? И скорее всего, ревновал?
— Уж если ревновать к Горянщикову, так почему бы заодно не ко всем сразу?
— А может, как раз и ко всем. Некоторым образом.
— Но разве это не тот верзила его убил, который повесился? Мне Зоя Николаевна именно так рассказывала. Она еще топор на нем нашла, весь в крови.
Порфирий Петрович утомленно вздохнул.
В эту минуту дверь в комнату отворилась, и через порог вперевалку вошла закутанная в шарфы и платки округлая женщина в возрасте, с хитровато прищуренными глазами. С собой она несла завернутый в бумагу сверток, перетянутый бечевкой.
— Бабушка! — радостно крикнула Вера, бросая куклу. Подбежав к вошедшей, она цепко, насколько могла дотянуться, обхватила ее ручонками и от бурного чувства взялась натираться круглой щечкой о бабушкину овчину. Не выпуская бабушку из объятий, девчурка подняла голову и, хитро поглядев снизу вверх, спросила: — Баб, а баб! А чего ты мне нынче принесла?
Между тем вошедшая, успев заметить за столом непрошеного гостя, на приставания внучки отреагировала, судя по всему, сдержанней обычного.
— Ну же, ну, крошечка. Разве бабушку так встречают. Внучка же, не унимаясь, тянула коричневый сверток к себе.
— Это мне, да? Мне?
— Нет, крошечка, это бабушкино.
— Вера, оставь бабу Зою в покое! — прикрикнула на шалунью мать.
В ответ девочка лишь тесней прижалась щечкой к любимому существу. Зоя Николаевна тоже, в свою очередь, из объятий ребенка высвобождалась неохотно. Одной рукой она нежно погладила девочку по голове, другой прижала к груди сверток.
Порфирий Петрович, встав, учтиво поклонился. Лилина нервозность от Зои Николаевны, безусловно, не укрылась (видно, успела ненароком проболтаться — вон глаза какие виноватые и вместе с тем упрямые: мол, «что я такого сделала»). Ребенка она прижала к себе словно для защиты.
— А это, видно, та самая госпожа, о ком я столь наслышан, — сказал с улыбкой Порфирий Петрович. — Не вы ль будете Зоя Николаевна?
Льстивое «госпожа» женщину никак не тронуло — в ответ она лишь искушенно улыбнулась: дескать, видали мы таких.
— А я Порфирий Петрович.
— Этот господин, Зоя Николаевна, из полиции.
— Нет-нет, я из следственного управления, — уточнил было Порфирий Петрович, но махнул рукой. — А впрочем, какая разница. Из полиции так из полиции.
— А в чем, собственно, дело?
Женщина прижала к себе сверток с таким видом, будто незваный гость собирался его у нее отнять.
— Я расследую исчезновение некоего господина, Алексея Спиридоновича Ратазяева.
Лиля при этом насторожилась еще больше; Зоя Николаевна, наоборот, расслабилась — даже вон слегка улыбнулась.
— Это еще кто? Мы про такого и слыхом не слыхивали.
Лиля между тем смотрела на следователя с нелегким сомнением, словно внезапно в нем разуверившись, — смотрела, можно сказать, гневно. На ее хмурый взгляд Порфирий Петрович отреагировал улыбкой.
— Этот самый Ратазяев, судя по всему, был связан с одним известным вам, Лилия Ивановна, господином. — В глазах Лили вновь мелькнула обеспокоенность. — А именно с Константином Кирилловичем. Фамилия его, как я выяснил, Говоров. Вы, должно быть, помните — именно так звали того человека, что обвинял вас в краже ста рублей?
— Помню.
— Вот-вот, Говоров Константин Кириллович. Тот самый загадочный господин, что обвинил вас в краже, а сам незамедлительно скрылся, не дождавшись даже, когда вам предъявят обвинение. Почему он, как вы думаете, так поступил?
Лиля, глядя в пол, пожала плечами.
— Быть может, он, как и многие, считал, что человеку благородному достаточно лишь обвинить блудницу, а уж власти сами собой примут его сторону? Все, мол, и так ясно, никаких формальностей не надо? Но в таком случае он не в курсе происшедших в нашем ведомстве перемен. У нас теперь и суды присяжных, и адвокатура, и представители защиты работают. Теперь одного лишь голословного обвинения недостаточно, чтоб человека в ссылку или на каторгу упечь — будь то хоть вор, хоть проститутка. А кстати, тот Константин Кириллович — он из благородного сословия или нет?
— Я с благородством на своем пути не встречалась, — нашлась наконец с ответом Лиля, твердо взглянув дознавателю в лицо.
— Какое там у них благородство! — подала рассерженный голос Зоя Николаевна. — Уродство одно.
— Тот Константин Кириллович, насколько мне известно, делал с вас фотографические снимки?
— Делал, — помертвевшим голосом выговорила Лиля.
— С вашего добровольного согласия? — Да.
— Ну, сама-то фотография не так уж и плоха. По крайней мере, не столь уж…
— Это наихудшее, что можно вообразить! — выкрикнула Лиля, чуть не плача.
— А вы тогда, я понимаю, были молоды — в смысле
Лиля поспешно кивнула.
— Это было… еще тогда, в самом начале, — сказала она, совсем по-девчоночьи шмыгнув носом.
— Но тем не менее вы тогда на это пошли, — заметил Порфирий Петрович тоном вполне нейтральным, без всякого обвинения. Он словно высказывал вслух ее собственные
