скончался лишь несколько месяцев назад, но он довольно долго болел, и, по правде говоря, его смерть стала скорее счастливым избавлением, чем… ударом для его… близких.
Доминик прекрасно помнил, что Каро почти ничего не рассказывает о себе, кроме редких и разрозненных обрывков, но сейчас она сказала вполне достаточно, чтобы он понял: она бежала вовсе не от отца и не от мужа.
Он смерил ее довольным взглядом и поддразнил:
— Кажется, ты говорила Дрю, что несколько месяцев назад умерла твоя незамужняя тетка и после ее смерти ты осталась без гроша и без крыши над головой!
На щеках Каро вспыхнули два красных пятна.
— Да… я так говорила.
— И что же?
Она раздраженно фыркнула:
— Какая разница, кто умер — отец или незамужняя тетка?
— Никакой — разве что для отца или тетки. — Доминик медленно, не торопясь поцеловал ее в грудь, словно извиняясь за то, что дразнил ее за выдуманную, как он теперь понимал, прежнюю жизнь. Но он чувствовал себя слишком довольным и расслабленным, слишком сытым, чтобы сейчас подвергать ее серьезному допросу. Его расслабленное довольство сослужило ему плохую службу, не подготовив к следующему вопросу Каро…
— Очевидно, раз ты граф, твоего отца уже нет в живых, но что сталось с другими твоими родственниками? Например, с матерью?
Доминик резко сел.
— Она тоже умерла. Они оба умерли, когда мне было всего двенадцать лет.
Каро ахнула:
— И отец и мать?!
— Да.
— Вместе?
— Нет. Каро…
— Доминик, пожалуйста, не уходи! — Она схватила его за плечо, видя, что он собирается встать, и бросила на него умоляющий взгляд. — Если не хочешь рассказывать о родителях, то и не надо, — грудным голосом продолжала она.
Доминик сосредоточился на том, как разметались по подушке ее золотистые кудри. Глаза ее были настоящими морями, губы припухли от поцелуев. Щеки пылали, как и нежная кожа на груди; соски были еще твердыми и набухшими после его ласк. Смягчившись, он медленно выдохнул, избавляясь от напряжения, и, снова положив голову на ее пышную грудь, принялся рассеянно ласкать ее рукой.
— О родителях почти нечего больше рассказывать, кроме того, что они оба умерли.
— Наверное, твоя мать была еще очень молода, когда умерла?
Доминик вздохнул:
— В тот день, когда произошел несчастный случай, ей было тридцать два года. Отцу исполнилось тридцать восемь, когда он предпочел через несколько дней последовать за ней.
Каро затихла; Доминик слышал, как гулко бьется ее сердце.
— Он… сам предпочел последовать за ней?
Доминик с самого начала понял, что нельзя недооценивать ум Каро. Своим вопросом она снова доказала его правоту.
— Да.
Горло Каро судорожно дернулось, она заговорила не сразу.
— Неужели он… покончил с собой?
Доминик не стал сдерживаться во второй раз, он отстранился от нее. Каро хватило такта не останавливать его ни словом, ни делом. А может, она просто испытала очередное сильное потрясение. Он пожал плечами:
— Он очень любил мою мать и, очевидно, не видел смысла жить без нее.
— Но у него был маленький сын, о котором он обязан был заботиться!
— Наверное, он не считал меня достаточной причиной для того, чтобы продолжать жить. — Доминик встал и не торопясь натянул панталоны, которые так поспешно сбросил совсем недавно.
Каро, накрывшись простыней до подбородка, недоверчиво глядела на него.
— Мой отец тоже очень любил мою мать и очень горевал, когда она умерла. Но, несмотря на это, вряд ли он когда-нибудь собирался покончить с собой; он понимал, что у него есть и другие обязанности…
Доминик презрительно фыркнул, перебив ее:
— Очевидно, в твоем отце был заложен более прочный стержень, чем в моем.
— Не думаю, что дело в этом…
— И еще я думаю, что для одного вечера вполне достаточно разговоров на неприятные темы! — Глаза его снова заблестели опасным блеском.
Каро пожала плечами:
— Просто я не понимаю, как может мужчина, как бы он ни горевал после потери, намеренно лишить себя жизни и бросить двенадцатилетнего сына одного!
— Я ведь уже объяснил тебе, почему он так поступил! — Доминик бросил на нее мрачный взгляд, кое-как натянув разорванную рубашку. — Он так любил мать, что не желал жить без нее.
Сочувственный взгляд Каро растравливал болезненные воспоминания.
— Я нисколько не сомневаюсь, отец считал свои действия оправданными, — добавил он.
Каро упрямо покачала головой:
— Не верю, что можно найти какое-то оправдание человеку, который бросает двенадцатилетнего мальчика на произвол судьбы!
Доминик поднял темные брови; на его лице застыло решительное, упрямое выражение; глаза приобрели стальной оттенок, кожа обтянула скулы, зловещий шрам побагровел, а губы сжались в нитку.
— Даже если он считал этого двенадцатилетнего мальчика… своего собственного сына… виновным в смерти любимой женщины?
Каро изумленно ахнула; краска схлынула с ее лица, зеленовато-голубые глаза стали огромными.
Глава 16
Доминик понимал, что Каро имеет полное право не верить ему; он не сомневался, что она не в состоянии поверить его словам. Как двенадцатилетний мальчик может быть повинен в смерти собственной матери? И тем не менее это истинная правда…
Нет, не по вине Доминика карета перевернулась и упала в реку… Он не запер дверцу, не давая матери выбраться, когда карета начала тонуть и внутрь хлынула вода. Он не держал голову матери под водой до тех пор, пока она не захлебнулась…
Короче говоря, ничего подобного он не делал. И все же знал, что вина за смерть матери лежит на нем — как если бы он сам утопил ее.
Каро покачала головой:
— Нелепо даже предполагать, что ты способен на такое!
— В самом деле?
— Конечно, — убежденно кивнула она.
— Ты не считаешь, что я способен кого-то убить? — спросил он, глядя на нее в упор.
— Разумеется, ты убивал в пылу сражения, — ответила Каро. — Так устроен мир. Но я не верю, что ты способен причинить вред женщине, не говоря уже о том, чтобы убить родную мать!
— Полно, Каро! По-моему, ты уже достаточно хорошо меня знаешь и понимаешь, что я способен на
