всяких условий и оговорок. Он осуждает привычку отца иметь любовниц, но его собственное отношение к женщинам точно такое же.
Нэнси закрыла и сжала веки как можно плотнее, подавляя в себе потребность в человеке, находящемся рядом. Ее порыв к нему — всего лишь замена той любви, которую можно получить только от родных людей. Она ощутила, как Филипп снял у нее с колен тарелку и наклонился, чтобы поставить ее на прикроватный столик. Наступило долгое молчание.
Значит, так оно и есть. Конец всем ее надеждам. Ничего не осталось.
Нэнси наконец открыла глаза. Она словно умерла. Будущее казалось ей мрачным и страшным.
— Ты отвезешь меня в отель?
— Если это то, чего тебе хочется. Собираешься уехать домой восемнадцатого? — спокойно спросил он.
Губы у женщины задрожали.
— Нэнси! — выдохнул Филипп, заключив ее в объятия и слегка покачивая. — Ты дурочка. Просто глупышка.
— Я этого не вынесу! Я так несчастна! Я успокоюсь через… ми-нуту! — Голос ее был еле слышен. — Мне надо привыкнуть к мысли, что я не смогу найти свою семью, — рыдала Нэнси. — О Боже!
Филипп успокаивающе гладил ее волосы.
— Перестань плакать. Перестань же, — шептал он.
— Я приехала сюда с такими надеждами! — всхлипывала женщина.
— Знаю, — с сочувствием заговорил Филипп. — Я ведь помню, как ты выглядела, когда появилась на пляже «Санта Люсия». Ты походила на человека, которого озарял особый свет. Бог мой! Я тогда мог бы своего отца убить за то, что он хотел тебя обидеть! — Мужчина был в ярости.
Нэнси обвила руками его шею и положила голову ему на плечо. Как же это было приятно! Она почувствовала себя такой защищенной.
— Я не перестану искать своих родных, когда вернусь домой, — пробормотала она.
Прижимаясь губами к ее виску, Филипп говорил какие-то успокаивающие слова. Как хорошо, когда тебя так нежно обнимают. Ей хотелось побыть в его объятиях как можно дольше.
— Мы с Питером придумали для себя замечательных мам, — вспомнила Нэнси и улыбнулась. — Эти выдуманные нами родительницы умели готовить лучше всех на свете, они шили самые красивые в мире платья и занимались самым престижным и высокооплачиваемым трудом. Представляешь, какие бывают мамы?!
— Конечно, конечно! — понимающе проговорил Филипп, согревая своим дыханием ее лоб. Нэнси обняла его еще сильнее.
— А отцы у нас, в нашем воображении, были высокими, красивыми и с большим чувством собственного достоинства, — вспоминала она дальше, — и обязательно занимались благотворительностью. Питер вообразил, что его отец филантроп, который предоставляет прекрасные дома престарелым. Я же предпочла, чтобы у меня отец был педиатром и содержал собственную бесплатную клинику для детей.
Филипп потерся губами о ее лоб.
— Идеальные семьи! — воскликнул он, улыбаясь.
— Я понимаю, как это было глупо, — призналась Нэнси. — Мы ничего подобного в реальной жизни и не ожидали. Для нас было бы достаточно иметь самых обыкновенных родителей, скромных, уважающих себя трудяг, — вздохнула женщина. — Зная, какая я невезучая, я, конечно же, найдя их, обнаружила бы, что моя мать — алкоголичка, а отец живет под одним из лондонских мостов.
— Если бы только я не относился к тебе так хорошо, то предложил бы в отцы моего, — произнес Филипп.
— Очень мило, — серьезно ответила Нэнси. — Спасибо.
Мужчина замер, как бы в нерешительности, затем потянулся губами к Нэнси. Она повторила это движение, зная, что сейчас он ее поцелует — по-настоящему! — и затаила дыхание. Не нужно ничего сексуального. Ею овладел только всепоглощающий восторг и глубокое желание прикосновения человека, ставшего ей таким близким.
Когда их губы слились, Нэнси издала стон и запустила пальцы в кудри Филиппа. Тот уже хотел от нее отодвинуться, но она его не отпустила, вдруг забеспокоившись — что будет, если они больше никогда не увидятся? Ведь нет никаких оснований, чтобы они были вместе.
Словно угадав ее мысли, он отрывисто проговорил:
— Я не могу тебя отпустить.
— Милый, — удивилась Нэнси, — ведь я…
— Послушай, ты подумаешь, что я такой же, как мой отец, но это не так. Клянусь! Я сделал все, что мог, чтобы не стать таким, как он. И если я находил в себе что-нибудь похожее на него, я безжалостно это искоренял. Ты должна меня выслушать. Не прерывай. Обещаешь?
— Хорошо, — неуверенно согласилась Нэнси, озадаченная его настойчивостью.
— Моя жена погибла почти десять лет назад, — быстро заговорил Филипп, словно спешил сообщить что-то очень важное. — Когда мы поженились, ей было девятнадцать, я ее обожал. Я понимаю твои чувства к покойному мужу. Я испытывал такие же чувства к Памеле. Она была для меня всем на свете, единственным существом женского пола, которое я любил. Любовь к матери или тете совсем иная. Другой такой любви я в своей жизни не знал. Когда она и малышка-сын погибли, мой мир перестал существовать.
Филипп нахмурился, он явно с трудом сдерживал свои эмоции. Сердце Нэнси разрывалось от сочувствия к нему.
— Я пытался ее забыть и снял с пальца обручальное кольцо, чтобы оно не напоминало о ней постоянно. Не помогло. Тогда я считал, что никогда не изведаю любовь, подобную первой, — взволнованно проговорил Филипп, — и поэтому просто вычеркнул женщин из своей жизни.
— Как я тебя понимаю, — вздохнула Нэнси.
Филипп крепко взял ее за плечи и не отводил от нее синих как море глаз.
— А потом появилась ты. Вчера ночью со мною произошло нечто совершенно необыкновенное. Я долго воздерживался от близости с женщинами, долго жаждал утолить свой сексуальный голод, но никогда не стал бы лгать ни одной, что питаю к ней глубокие чувства, лишь бы получить свое.
— Я… я верю, — закивала Нэнси. На глаза ее навернулись слезы грусти. — Тебе было приятно, что тебя обнимают…
— Именно так, — прошептал Филипп. Его дыхание ласкало лицо Нэнси. — Приятно ощущать удовольствие от нежного прикосновения. Вдыхать запах женщины, гладить ее, ощущать податливость ее тела… То есть наслаждаться радостями секса, — горько сказал он. — Мое проклятие в том, что я унаследовал от отца все его порывы, но, к счастью, не его аморальность. Конечно, мне нужна женщина, но я не хочу ни перед одной из них притворяться, что могу полюбить. Мне кажется, на это я уже не способен. — Филипп нежно поцеловал Нэнси в губы и улыбнулся, глаза его потеплели. — Мы так похожи, — признался он. — Оба одиноки, прошлое у нас сходное. И оба не можем его забыть. Послушай…
Он замолчал, словно не решаясь сказать что-то важное. Нэнси ждала, взглядом поощряя его высказаться до конца. Филипп глубоко вздохнул и почти выкрикнул совсем неожиданное:
— Останься!
Нэнси окаменела, ничего не соображая. И вдруг ее охватило чувство внезапной радости, которая тотчас же отразилась на лице. И одновременно с этой радостью в душе зародилась надежда.
— Я остаюсь, — неуверенно произнесла она. — До восемнадцатого.
— А потом?
Нэнси прикусила губу. Кажется, она готова была всячески оттягивать момент возвращения к своей постылой жизни, но в равной мере понимала и то, что такое решение приведет только к печальному исходу. Лицо ее стало жестким.
— А потом отправлюсь домой.
— Я хочу быть с тобой все время. Не только одну или две недели, — заворковал Филипп. От его бархатного голоса решимость женщины уменьшилась. — Мы друг другу нужны, Нэнси. У нас с тобой уйма общего, и ты не станешь отрицать, что наша физическая близость просто поразительна. Это было так
