После отъезда Джулиана Изабель затосковала еще больше: от Филиппа уже целый месяц не было никаких известий. Дюранам она говорила, что ее мрачное настроение – следствие стресса, но Миранду не проведешь! Как-то вечером она зашла в студию, увидела сидевшую перед чистым холстом Изабель, протянула ей чашку чая, присела в свободное кресло и без обиняков попросила:
– Расскажи мне про Филиппа Медину.
Изабель как будто только этого и ждала. Скрытая пружина распрямилась, и она принялась изливать Миранде душу, описывая чудесный уик-энд, который они провели у него на вилле. Она призналась, как ей страшно брать на себя ответственность, как ей надоел Джулиан со своими капризами, и как она боится покончить с прошлым и перейти к следующему этапу своей жизни. Миранда посоветовала Изабель вплотную заняться карьерой и одновременно проверить свои чувства к Филиппу.
Изабель лишь плечами пожала.
– При всем моем желании это мне не удастся. С тех пор как я покинула Мальорку, от него нет никаких вестей.
– Может, он считает, что у вас с Джулианом серьезные отношения, и решил дать тебе время подумать и сделать выбор?
– Какой выбор? Филипп не является моим дилером, а Джулиан – любовником. Как же между ними выбирать?
– Джулиан не станет делить тебя ни с кем.
– То же говорит и Филипп, – тихо согласилась Изабель.
– Судя по всему, он не глуп. – Миранда заметно приободрилась. – Ты его любишь?
– Не знаю, – неуверенно отозвалась Изабель. Лицо ее как по волшебству зарумянилось, доказывая обратное. Внезапно она посерьезнела. – Даже если я его и люблю, к моей карьере это не имеет никакого отношения. Джулиан сделал меня знаменитой.
– Ну и что? Ты всегда сможешь найти того, кто станет продавать твои картины. А вот сердечную привязанность отыскать гораздо сложнее.
– Рихтер – удачливый бизнесмен.
– Да, поначалу это имело решающее значение. Но теперь-то ты известная художница. – Изабель покачала головой. Миранда говорит точь-в-точь как Скай. Ей захотелось зажать руками уши.
– Ты талантлива, Изабель. Джулиан всего лишь дилер. Таких, как ты, единицы. Таких, как он, – тысячи, – не отступала Миранда.
– Я не могу его бросить! Это будет предательством! – в отчаянии воскликнула она.
– Не надо путать Джулиана с Мартином, – осторожно возразила Миранда. – Ты не бросала Мартина, он сам прислал тебя к нам. Даже если бы ты с ним осталась, то все равно ничем не смогла бы ему помочь.
– Филипп старше меня лет на десять, – произнесла Изабель спустя некоторое время. Звучало вполне обыденно, но на самом деле в этой фразе таились все ее невысказанные тревоги и сомнения: неужели она всегда будет искать замену Мартину? Зачем она так держится за Джулиана? Почему постоянно повторяет одни и те же ошибки?
– Мы говорим не о возрасте, Изабель, а о ваших отношениях. – Миранда решила избавить Изабель от сомнений, называя вещи своими именами. – Джулиан Рихтер хочет, чтобы ты от него зависела. Это не родительская любовь и даже не романтическая. Это – обладание.
Ночи Изабель посвящала размышлениям, а дни – работе. Несмотря на молчание Филиппа, после разговора с Мирандой ей стало гораздо легче, и она с головой ушла в работу. Каждая ее новая картина становилась воспоминанием о чудесных днях, проведенных на вилле, и страстным посвящением хозяину виллы. Уик-энд на Мальорке повлиял на всю ее последующую жизнь – она обрела уверенность в себе и своих силах.
Раньше Изабель почти не употребляла синий цвет, а теперь не могла использовать никакой другой. Кобальт, королевский синий, лазурь, небесно-голубой, цвет морской волны, ляпис, индиго. Синий цвет превратился в излюбленное средство выражения ее эмоций, а его оттенки расставляли окончательные акценты на полотнах. Казалось, он сочится через поры холста, заливая его мерцающим светом. Мазки, растушевка, акварельные заливки рассказывали зрителю о романе Изабель с природой Мальорки и о ее страстной влюбленности в Филиппа.
Предыдущие пейзажи Изабель были написаны как бы со стороны. Она воспринимала мир издалека, а реальность в ее картинах всегда имела словно бы размытые очертания. Знакомство с Филиппом вдохновило ее на углубленное изучение взаимодействия собственного «я» и окружающей действительности. Теперь из наблюдателя она превратилась в непосредственного участника событий, в ее полотнах воспевалась красота линий и образов, усиливая волшебство природы.
Картины получились очень выразительными, но наиболее удачной оказалась «Голубая луна» – ночной пейзаж, который она начала на террасе Филиппа. Его она решила оставить себе, чтобы потом когда-нибудь подарить Медине.
В эту серию под общим названием «Видения в голубом», по убеждению Изабель, вошли лучшие ее работы.
В сентябре Изабель вернулась в Нью-Йорк и показала картины Рихтеру. Она ожидала, что он будет в восторге, но Джулиан отказался их выставлять, обозвав коммерческой мазней и подражанием Ван Гогу. Изабель его реакция неприятно удивила. Мысленно отбросив обидные замечания Джулиана, она склонна была обвинить его в необъективности: за отказ спать с ним он теперь ей мстит.
– Если ты не выставишь мои картины, я найду того, кто это сделает вместо тебя.
– Нет, – отрезал Джулиан, и глаза его торжествующе сверкнули. – Не забывай, что у нас с тобой контракт. Я владею всем, что ты сделала и сделаешь. А значит, моя дорогая, имею право решать, что достойно выставки, а что нет.
– Не смей так обращаться со мной, Джулиан! – Сейчас она его ненавидела. – Либо выставляй «Видения в голубом», либо верни их.
– Я не стану устраивать показ и ничего тебе не верну.
– Но почему? – воскликнула Изабель возмущенно. – Если они тебе не нравятся, почему бы не отдать полотна тому, кто их оценит?
– Потому что я вложил в тебя большие средства, а эта серия может уронить тебя в глазах художественного мира, – ответил он, презрительно фыркнув. – Отвратительная мазня!
В течение нескольких недель Изабель буквально места себе не находила. Как только обида и злость на Джулиана немного утихали, ее охватывало отчаяние. Если она переставала упрекать себя в бездарности, то начинала ругать за то, что предоставила Рихтеру такую всеобъемлющую власть над собой и своими творениями. Порой она воображала себе сладкие картины мщения, а чаще всего корила себя за подписание кабального контракта с галереей Рихтера.
В довершение ко всем несчастьям в ноябре Джулиан устроил ее выставку, где представил разрозненные работы из разных серий, производившие впечатление полного хаоса и не несущие в себе никакой идеи. Этой выставкой он хотел унизить непокорную. И добился своей цели.
Скай старалась ее утешить:
– Он не сможет уничтожить тебя. Ты слишком талантлива.
– Почитай отзывы о выставке. – Изабель бросила ей пачку газет. – «Нью-Йорк таймс» полагает, что у меня головокружение от успехов. «Вашингтон пост» сравнивает меня со звездой, ярко вспыхнувшей на небосклоне, чтобы тут же угаснуть.
Скай успокаивала подругу как могла.
– По-моему, большинство догадывается, что эта выставка не более чем хорошо организованный спектакль! Забудь об этом, Изабель. Это всего лишь царапина на стекле, а не трещина.
Но подруга по-прежнему терзалась сомнениями.
Как-то вечером, три недели спустя, в дверь мастерской Изабель позвонили. Она открыла и увидела на пороге Филиппа Медину в кашемировом пальто, твидовом спортивном пиджаке, широких брюках с защипами на поясе и шелковой рубашке. Она же предстала перед ним растрепанная, взъерошенная – волосы стянуты в пучок на затылке, лицо и руки в краске.
– Я не опоздал к обеду? – спросил он, словно они виделись не далее как сегодня утром.
– Опоздал. На полгода.
