больше нет», писала Мари де Розьер, эта перезрелая девица, ученица Шопена и близкая знакомая этой четы; «любви здесь больше нет по крайней мере с одной стороны (со стороны Санд), но, конечно, есть нежность, преданность, соединенные иногда с грустью, с жалостью, с глубокой печалью…» Это было действительно так, но нежности и преданности было достаточно и хватило бы надолго, не будь третьих лиц. Жорж всегда и во всем чувствовала себя связанной и с детьми и со своими друзьями. А при своей чрезвычайной чувствительности Шопен не мог перенести дележа. Морис стал теперь мужчиной; он обожал свою мать. Постоянное присутствие Шопена ему казалось поводом для скандала, и он страдал от этого.
В 1844 году Соланж исполнилось шестнадцать лет. Воспитанная в беспорядочной обстановке, она не уважала ничего и никого. Она то издевалась над Шопеном, то кокетничала с ним, и успешно: она была единственным человеком в доме, который не относился к нему как к избалованному ребенку, и это его очаровывало. Лицом и цветом кожи Соланж походила на свою прабабушку, Аврору Саксонскую. Эта была властная красавица, натура холодная и капризная, способная на все, что угодно, единственно из духа противоречия. Немного взбалмошная, она обладала дерзостью матери, но без ее одаренности. «У тебя доброе сердце, но неистовый характер», — писала ей Санд, когда Соланж была еще ребенком. Плохой характер остался; доброе сердце проявлялось все реже и реже. Отношения между детьми и родителями так же трудны и драматичны, как отношения между любовниками. Ребенок, вырастая, становится свободным существом, и это поражает и раздражает его родителей. Очаровательная игрушка превращается в неприятеля. Такая мать, как Жорж Санд, в ответ на свою неизменную самоотверженность ожидает повиновения и благоговения. Морис давал ей это; Соланж бунтовала. Мать не терпела в дочери той самой независимости, которой сама когда-то требовала для себя. Разочаровавшись в любви друг к другу, мать и дочь могут дойти до ненависти.
На какое-то время Жорж, не выносившая больше Соланж, желая отдалить ее от себя, поручила ее воспитание Мари де Розьер. Выбор был не очень удачен. Мари де Розьер, девушку из хорошёй, но бедной семьи соблазнил, а потом бросил Антуан Водзинский (брат ветреной невесты Шопена). Беспомощное состояние, в котором она очутилась, сделало ее назойливой и одержимой манией лжи, жадно интересующейся всякими сплетнями и скандалами. Ее приходилось часто призывать к порядку.
Довольно жестко она запрещала Мари де Розьер говорить Соланж о «фигуре господина такого-то и об усах господина такого-то». Любовная неудача, говорила Санд, произвела в Мари де Розьер неприятные перемены: «Сказать вам все? В то время вы не были кокеткой, а теперь, моя кошечка, ваши глаза приняли недопустимо сладострастное выражение… Мужчины это замечают… Если это вам безразлично, мне тоже… Но я вас отстраню на некоторое время от Соланж, пока не пройдет этот нервный кризис или пока вы не заведете себе любовника или мужа». Этого письма бедная оскорбленная девушка никогда не смогла простить Санд.
Мари де Розьер не стоило большого труда восстановить Шопена против его «хозяйки». Пьер Леру привез из Тюля в Ла Шатр для руководства газетой «Эклерёр де л’Эндр» некоего Виктора Бори, молодого человека, разделявшего политические взгляды Леру и часто бывавшего в Ноане. Шопен почувствовал смутную ревность к нему. Кроме того, бывали конфликты между его камердинером, поляком Жаном и слугами-беррийцами. Щедрый господин Шопен платил столько же своему камердинеру, сколько «Эклерёр де л’Эндр» своему директору. Одним словом, все давало повод для трений.
В 1844 году приезд в Ноан сестры Шопена, Луизы Енджеевич с мужем имел благотворное влияние на атмосферу в доме. Обе женщины сердечно привязались друг к другу. Но благотворное действие этого визита продолжалось недолго. Состояние здоровья Шопена ухудшалось. Чем дальше, тем больше он становился пасмурным, обидчивым и ревнивым. «Всех дразнит больше чем обычно, придирается из-за пустяков ко всем. Мне это смешно. Мадемуазель де Розьер из-за этого плачет. Соланж огрызается на его колкости…» Жорж Санд, как подобает писателю, нашла выход в том, что описала свои несчастья в романе. Ее враг, Мари д’Агу, расставшись с Листом, очернила его, как могла, в своем романе «Нелида». Жорж в «Лукреции Флориани» изобразила, — конечно, внеся те изменения, которых требует искусство, — ту странную чету, которую представляли собой Шопен и она сама.
Впоследствии она отрицала, что Лукреция списана с нее. Однако эта великая итальянская актриса, удалившаяся еще молодой в деревню, чтобы посвятить себя воспитанию детей, похожа на свою создательницу. Лукреция написала несколько пьес, имевших успех. У нее были многочисленные любовные похождения, которые она считает невинными, как и сама Санд. Она же не куртизанка: ведь она все давала своим любовникам, ничего не получая ни от них, ни даже от своих друзей. Она много любила, но всегда с искренним желанием общей жизни и с обманчивой надеждой на вечную верность. У нее были вспышки страсти — на неделю и даже на час, но каждый раз она была уверена, что посвятит ей всю свою жизнь. Известно, что одно такое решительное намерение вполне удовлетворяло Санд.
Итак, Лукреция, которая думает, что любовь для нее уже невозможна, встречает очаровательного юношу, кроткого, впечатлительного, изысканного во всех отношениях, настоящего ангела, «прекрасного, как грустная женщина», чистого, тонкого, с целомудренным и страстным выражением лица. Словом, это Шопен, которого в романе зовут Кароль. Принц Кароль любит женщину-химеру, несбыточную мечту, созданную им самим в своем воображении. Он скорее любезен, чем влюблен, но разве это сразу отгадаешь? Его восхитительное лицо подкупает, природная слабость делает его интересным в глазах женщин — точнее, в глазах женщин, матерински влюбленных, как Санд и эта Флориани. Но у него огромный недостаток, это нетерпимость взглядов. Он полагает, что высшая добродетель заключается в воздержании от греха, забывая, что самым возвышенным в евангелии является любовь к раскаивающемуся грешнику. Его научили, что несчастным нужно помогать; если нужно, то жалеть их, но ни в коем случае не считать их равными себе. Он допускает милостыню, но не социальные реформы. Как Шопен, принц Кароль говорит о народе снисходительно. Он не допускает, что спасение рода человеческого может осуществиться на земле. В общем в романе отразился политический конфликт между Шопеном и Санд.
Разумеется, Кароль влюбляется в Лукрецию: она за ним ухаживает, как за своим ребенком. Он ее любит и стыдливо и порывисто, что придает ему в ее глазах неотразимое очарование. Лукреция верит (как всегда верила каждый раз) в бесконечность этой неземной любви. Она отдается принцу, и в продолжение нескольких недель они счастливы. Затем обнаруживается эгоистичный характер очаровательного Кароля. Он становится ревнивым, нетерпимым и невыносимым.
Однажды Кароль приревновал Лукрецию к кюре, пришедшему за пожертвованием. Следующий раз он приревновал ее к нищему, которого он принял за переодетого любовника, затем к слуге; этот слуга, избалованный, как вся прислуга в доме, нахально ему отвечал, что показалось Каролю подозрительным. Потом это был разносчик, потом доктор, наконец болван кузен… Кароль ревновал даже к детям. Что я говорю — даже! Надо было бы сказать — особенно… Ведь это действительно были его единственные соперники, единственные существа, о которых Флориани заботилась столько же, сколько о нем…
Но чем больше Кароль был раздражен, тем вежливее, сдержаннее он был, и можно было судить о степени его ярости по его ледяной учтивости.
Вот тогда он был поистине невыносим, потому что ему хотелось рассуждать, хотелось, чтобы реальная жизнь, в которой он никогда ничего не понимал, подчинилась каким-то принципам, которых он сам не мог определить. Тогда он придумывал острое словечко, злое и блестящее, чтобы мучить тех, кого он любил. Он был насмешлив, чопорен, жеманен, пресыщен всем. Казалось, что он жалит очень легко, просто для забавы, но причиненная им боль проникала до самого сердца. А если у него не хватало мужества для противоречий или насмешек, он замыкался в презрительном молчании или в тяжелом недовольстве…
Эта постоянная борьба разрушает здоровье несчастной Лукреции. Она теряет красоту; она увядает,
