чувство, словно я исповедался в великих грехах и ксендз дал мне отпущение со словами:
— Иди с богом и больше не греши!
А мне сдается, что я вовсе и не грешил, а если уж такое случалось, то всего один грех тяготит мою совесть. Так вот, трудно мне было — я, кажется, об этом уже говорил — за делами человека увидеть его красоту. И чтобы разглядеть эту красоту, пришлось затратить много усилий, больше того — превеликих усилий. Бродя по свету, я встречал самых разных людей, таких и сяких, глупых и умных, добрых и злых, богатых и бедных, вороватых и честных, изолгавшихся и правдолюбцев. Но для меня прекраснейшими были те, чьи сердца источали любовь. Я имею в виду любовь к ближнему.
Вот почему из всех часов милее других мне часы Кухарчика. Они напоминают мне о поразительной черте человека. Так вот, когда спасательная команда вывела нас из шахты и мы сняли кислородные аппараты и маски, я увидел, что спасатель из команды, которая вынуждена была отказаться от поисков, прислонился к стояку и всхлипывает.
— Чего ты ревешь? — спросил я.
— От радости, что дружки мои вас спасли! — ответил он, обнял меня и поцеловал в губы. От него несло махоркой и селедкой, он оцарапал мне лицо небритым подбородком; он был похож на разбойника, но его наивное, простое сердце было из чистого золота.
У них у всех были золотые сердца, хоть они и очень скверно ругались и непрерывно чертыхались. Ил и взять, к примеру, инженера Рацека. Ну любого, всех!
И теперь я сижу на кладбище, попыхиваю трубкой и слушаю, какие верти нашептывает ветер, прилетевший из далекого мира, моей липе, а липа шумит и разносит по кладбищу неслыханные сплетни; покойники тихо-мирно лежат в земле, а живые люди ссорятся за стенами кладбища и пытаются утопить друг друга в ложке воды; а я снисходительно улыбаюсь и отпускаю им грехи.
Ведь они всего только обыкновенные люди.
Если бы все были такими, как инженер Рацек, или патер Кристофоро, или как шахтер, который плакал от радости, — боже, какой скучной была бы жизнь!
Все на этом засмоленном свете очень мудро устроено, даже то, что я на старости лет закапываю покойников в землю.
В скором времени и меня кто-нибудь закопает в землю. — Но кто? И, может быть, на моей могиле поставят камен-:ый крест, а каменщику велят выдолбить на кресте назидательную и возвышенную надпись о мирном упокоении.
Все это ужасно смешно, хоть и нужно.
Не знаю даже, кто мне закроет глаза, когда я умру. Знаю только, что моя перекрашенная лиса, выдающая себя за китайского мопса, — лохматый мой Мись ляжет рядом и станет лизать мне лицо. И еще знаю, что моя сиамская принцесса Кася свернется в пушистый клубочек у меня на груди и замурлыкает. И тогда я поддамся радостной иллюзии, будто она читает веселую молитву своему кошачьему богу.
А я?
Ничего. Я только подумаю: «Иоахим, пора уже тебе пускаться в последний путь! Погулял ты сверх меры, нахлестался вина тоже сверх меры, даже воровским способом захватил величайшую добычу, ибо проник ты в человеческое сердце, и, значит, пришел твой черед!»
А я на это шепотом отвечу:
— Сейчас иду!
И уйду.
ОБ АВТОРЕ И ЕГО КНИГАХ
Вы познакомились, дорогой читатель, с книгой довольно необычной, остроумной и сентиментальной, веселой и трагической, с книгой, в которой достоверность уживается с легендой, а крик отчаяния — с сочной, соленой шуткой. И, как вы, конечно, заметили, за долгую жизнь Иоахима Рыбки удивительных историй произошло гораздо больше, чем указано в заглавии. Сам Иоахим фигура тоже необычная — потомственный шахтер, сменивший множество профессий, он философ с душой поэта и бродяги-романтика; во всех его высказываниях чувствуется мудрость и доброта, ирония и лукавство и прежде всего огромный жизненный опыт — качество в одинаковой мере свойственное и герою книги и ее автору.
«Семь удивительных историй Иодхима Рыбки» — произведение необычное еще и потому, что многие из описанных в нем историй случились не только с его героем, но и с его создателем — Густавом Морцинеком. Творчеству Морцинека вообще присущи черты автобиографичности, а здесь они проявились особенно сильно. Наиболее примечательные события из жизни Морцинека в той или иной степени отражены в историях, рассказанных от имени его героя.
Густав Морцинек занимает в польской литературе особое место. Он воссоздал в своем творчестве и открыл для широкого читателя богатый и очень своеобразный мир. Речь идет о Силезии, той части Польши, которая лежит на ее юго-западе и граничит с ГДР и Чехословакией.
В Силезии веками пересекались исторические пути разных народов. Это богатая углем исконно польская земля, издавна привлекавшая к себе прусских и австрийских захватчиков, это шахтерский край, история которого окрашена заревом пожарищ народных восстаний — борьбы коренного польского населения за свою национальную независимость.
Морцинека недаром называют «певцом шахтерской Силезии». Более сорока лет он занимался тяжелым и благородным писательским трудом. За это время он создал двадцать шесть романов, множество рассказов и очерков, опубликованных в тридцати сборниках. Кроме того, Морцинек — автор популярной «Истории угля», прекрасной краеведческой монографии «Силезия». Неутомимый, страстный собиратель фольклора, он выпустил две книги: «Удивительные силезские поверья» и «Силезские сказки». Морцинек отлично знал свой край и его людей: шахтеров, крестьян, горожан. А разве могло быть иначе? Ведь Морцинек родился и вырос в горной Силезии, там началась его трудовая жизнь, там, в маленьком Скочове, недалеко от Тешина и чехословацкой границы, он жил и писал до последнего времени. На своей родине он и умер — 20 декабря 1963 года в возрасте 72 лет.
Когда Морцинека спрашивали, почему он постоянно пишет о Силезии, о шахтерах и шахтах, он отвечал: «Я вечный должник шахтеров. Ведь они позаботились обо мне, они послали меня в школу и наставляли меня, хоть по-своему и грубовато, но сердечно. Этот долг я обязан вернуть, как, впрочем, и всякий иной».
Густав Морцинек родился 25 августа 1891 года в шахтерском поселке Карвине Остравского угольного бассейна. Его отец был шахтером, мать работала на шахтах и прислуживала в богатых домах. С детства мальчик почувствовал, как «горек горняцкий хлеб», как безжалостно душит людей безработица и нужда. Катастрофы в шахтах в те годы были частым явлением — взрывы газов, пожары, обвалы, затопления уносили сотни человеческих жизней. Во время одной из катастроф на карвинской шахте погиб отец Морцинека. Четырнадцати лет Морцинек — так же, как в свое время его отец и брат, — спустился под землю. Вначале он был поливальщиком на шахте «Глубокая», поливал угольную пыль, оседавшую на стенках штреков, потом возил на тачках уголь из забоя. А в свободные минуты мальчик читал все, что попадет под руку: марианские календари с предсказанием погоды на сто лет, «романы» с завлекательными заголовками: «Лесная роза, или Нищая графиня», «Прекрасная заводская девушка, или Разбитое сердце» и одновременно — «Робинзон Крузо», «Хижина дяди Тома» и многое другое. Он откатывал уголь и втайне мечтал стать писателем. Даже отважился написать роман «Сокровища в обвале, или Рожденный в сорочке», но его первое литературное произведение постигла печальная участь — его сжевала коза, обыкновенная шахтерская коза. Слухи об этом происшествии обошли весь поселок, шутники не давали прохода незадачливому автору, он стал притчей во языцех. А спустя некоторое время, шахтеры порешили между собой послать юношу в учительскую семинарию, в город Бельско-Бяла.
«— Чтобы из тебя вырос порядочный человек! — торжественно объявили они мне. И с той поры, в течение четырех лет, они собирали гроши, откладывали их из своего мизерного заработка и посылали в
