слышалось «к» — «косударь». Царь, имевший дело со многими иностранными офицерами, служившими ему, настолько привык к акценту, что вчера не обратил на него внимания. Но сегодня…
Когда привели к нему жителя Шклова, Петр спросил громко:
— Так все же где жил ты: в Шклове али в Стокгольме?
— В Шклове, косударь, — отвечал тот, бледнея.
— Отвечай, кому служишь, сукин сын? Кто повелел в обман нас ввести?
Царь был страшен, щеки у него подергивались, «шкловец» окончательно сбился.
— Вздеть его на дыбу, — приказал Петр.
Подбежавшие солдаты завернули «шкловцу» руки за спину, связали, закинули конец веревки за крепкий сук дерева. Потянули несчастного вверх, он пытался натужиться, чтобы не вывихнуть руки, но оказавшийся тут профос умело дернул его за ноги, в плечах у того хрустнуло, он дико вскрикнул и потерял сознание.
Петр спешил, ему некогда было вести дознание, и он приказал одному из офицеров:
— Оставайся здесь вместе с профосом. Приведите в чувство. Спроси, кто послал, с какой целью. Если лазутчик — немедленно повесьте. Догонишь нас, доложишь.
Через два часа офицер с профосом уже догнали царя.
— Ну?!
— Послан был Левенгауптом, дабы сбить нас с толку. Обмануть.
— Родом откуда? Швед?
— Нет, курляндец.
— Повесили?
— Да, как велено было, государь.
Вскоре корволант вышел на след Левенгаупта. Прошедший многотысячный обоз оставил глубокие колеи. Такой след невозможно было потерять, более того, по нему трудно было идти, настолько разбита оказалась лесная дорога, изобиловавшая глубокими колдобинами, залитыми холодной черной водой.
Однако корволант спешил. Царь появлялся то тут, то там и везде повторял одно:
— Поспешаем, поспешаем, братцы. Мы у шведа уже на пятках.
Эта гонка продолжалась двое суток. Авангард корволанта, вышедший поздно вечером 27 сентября к деревне Лесной, увидел на поляне шведов и с ходу атаковал их. Эта ночная атака была отбита, так как шведы пустили в ход все пушки, имевшиеся у Левенгаупта.
Левенгаупт еще до перехода через Днепр узнал от лазутчиков, что наперерез ему идет русская армия во главе с царем. Именно поэтому он решил, что на него двигаются главные силы русских. Пропустив обоз вперед под охраной почти половины корпуса, он оставил восьмитысячный арьергард со всей имевшейся артиллерией, дабы как можно долее задержать русских. Арьергардом командовал генерал-майор Штакельберх, но поскольку предстояла ответственная баталия, здесь же остался и сам Левенгаупт.
Отбив первую ночную атаку русских, Левенгаупт повеселел.
— Если мы продержимся два дня, — сказал он Штакельберху, — обоз у Пропойска переправится через Сож и ускользнет.
— Но это только авангард, — невесело заметил Штакельберх. — Завтра подойдут главные силы русских и нам будет жарко.
— Ничего, генерал. Важен первый успех, он вдохновляет солдат.
Утром 28-го подошли главные силы русских с самим царем. Петр, узнав о первой неудаче авангарда, успокоил командира:
— Ничего, братец, за одного битого двух небитых дают.
И тут же, выстроив к бою Преображенский и Семеновский полки, царь вышел перед строем.
— Солдаты! Приспел наш час постоять за отчину. С этого поля об отступлении никто и помыслить не должен. А кто прикажет к ретираде — стреляйте того на месте. Моим именем стреляйте. А буде случится, я к отступлению команду дам, лишайте и меня живота. Вот вам мой приказ. Вперед, орлы-семеновцы! Вперед!
Он прошел вдоль строя, высокий, стремительный, заметил на правом фланге второго батальона знакомое лицо. Подошел. Узнал разжалованного по суду за головчинскую конфузию Репнина.
— Ну что ж, Аникита Иванович, ныне не за дивизию, за полк в ответе. Пройдешь испытание с честью — все себе воротишь.
— Спасибо, государь, — сказал Репнин. — Не посрамлю седин своих.
Бывший генерал благодарил царя не только за обещание милости, но и за прошлую заступу. Он знал, что именно вмешательство царя спасло его от смертной казни, к которой присудил генерала уязвленный в самолюбии Меншиков.
Дабы прочистить путь пехоте, вперед была выдвинута артиллерия под командованием бригадира Фастмана. Петр подскакал на коне, крикнул бригадиру:
— Федор Иванович, изволь картечью и скорым боем бить!
Пушки ударили по кромке леса, где стояла артиллерия шведов. Картечь была столь густа, что с деревьев сыпались срезанные ею ветки. Пальба была скорой, как и велел царь, но недолгой. Не прошло и получаса, пушки внезапно смолкли. И пока не рассеялся дым над поляной, протрубили атаку. Восемь батальонов пехоты устремились на шведов. Их поддерживали два драгунских полка.
Опушка леса слишком мала была для многих тысяч людей, и поэтому сражение большей своей частью проходило в лесу.
И хотя стрельба не прекращалась, бой в основном был рукопашный. Обе стороны действовали штыками-багинетами, прикладами, палашами, шпагами.
Шведы, понимая свою обреченность, оказали столь сильное сопротивление, что долго невозможно было понять, кто же побеждает.
Царь пустил вторую линию пехоты с кавалерией, таким образом почти исчерпав свои наличные силы.
Левенгаупт не остался в долгу: он приказал немедленно воротить многотысячную охрану обоза и с ходу пустил ее в дело.
Солдаты обеих сторон были так утомлены многодневным тяжелым переходом, что буквально валились с ног, и поэтому сами, без ведома своих командиров, делали в резне передышки.
— Все-е-е! — кричал кто-то, словно выдыхая последнюю волю свою.
И удивительно, команду эту солдатскую понимали все — и шведы и русские — и почти одновременно валились на землю, чтобы хоть чуть отдышаться. Они сидели почти рядом, дышали как загнанные лошади, отирали пот, сморкались в бурую траву, косились друг на друга. Отдыхали.
Отдышавшись, они поднимались, и тогда кто-нибудь из русских кричал всем, словно на молотьбу звал:
— Почнем с Богом, братцы!
Тут же по его команде вскакивали все и опять с остервенением бросались врукопашную, не ведая ни жалости, ни пощады друг к другу.
Уже минул обеденный час, а чьего-либо перевеса невозможно было определить. Впрочем, левый фланг русских подвергся особенно усиленному нажиму шведов, пытавшихся отрезать и окружить его.
К Петру подскакал посыльный:
— Государь, Боур в получасе ходу.
Петр махнул рукой трубачу:
— Играй отход. — Повернулся к посыльному: — Скачи к Боуру, вели навалиться на правый фланг неприятеля и взять мост у него в тылу.
Под низкими холодными тучами тоскливо запела труба. Царь отводил уставшие полки, давая простор для действий подходившему сикурсу.
Левенгаупт понял, что это не отступление русских, а какой-то маневр, и стал перегруппировываться. Его помощник Штакельберх был тяжело ранен в голову картечью в самом начале боя и уже не мог командовать. Все взял на себя Левенгаупт.
И когда на правый фланг шведов из лесу выскочила свежая русская конница, он сказал адъютанту:
