— Так я и знал, царь что-то задумал. Вот оно. Скачи к мосту, пусть держат его любой ценой. Иначе мы пропадем.
Пока адъютант Левенгаупта добрался до моста, тот был уже в руках у русских.
— Генерал приказал воротить мост, — сказал адъютант командиру полка. — Иначе мы пропадем.
— У меня выбита половина солдат. Нужны подкрепления.
Адъютант поскакал по лесу, сгоняя разрозненные группы к мосту. Скопившись на опушке, шведы ринулись в атаку отбивать мост. Без него им не было выхода из сражения, это понимал каждый солдат. И поэтому бой был ожесточенный и кровопролитный.
Едва по сигналу русские оставили поле боя, как была выкачена артиллерия и началась беспрерывная пальба. Пушечная перестрелка шла до самой темноты. Неожиданно повалил снег, налетел ветер. Бой погас.
Ночь была холодной, метельной, что для сентября в этих местах явление небывалое.
Оставшиеся в живых измученные солдаты сбивались в кучки, садились и ложились прямо на землю и, прижимаясь друг к другу, засыпали. Кое-где загорались костры.
Царь, одетый в легкий плащ, не мог найти себе покоя. Он то ложился, то вскакивал и начинал ходить взад-вперед. Он считал, что бой с рассветом продолжится, поскольку шведы до самой темноты держались стойко. Мало того, отбили назад мост и удержали его. Даже Боур, пришедший со сравнительно свежими силами, не смог вторично вернуть его. Спасибо хоть спятил шведов на левом фланге.
Ах, как кстати был бы сейчас Верден со своей дивизией! Где он? Возможно, и подоспеет к утру.
Петр вглядывался в сторону шведов, угадывал за летящей белой круговертью костры, много костров. Он уже знал от раненого и плененного капрала, что у Левенгаупта намного более солдат, чем предполагали русские. Думали, у него около восьми тысяч, а оказалось шестнадцать.
Петра не успокаивало, что ему доставили более сорока шведских знамен и шестнадцать пушек, захваченных в бою. Пушки он тут же велел включить в состав русской артиллерии, дабы заутре они уже могли вести огонь по шведам.
Он не знал, что у Левенгаупта осталась всего одна пушка, да и ту он велел утопить в реке. Петр считал шведского полководца еще сильным и способным оказывать завтра изрядное сопротивление.
Где же Верден?
Что готовит к утру Левенгаупт?
Почему у него так много костров?
Не подошел ли к нему сикурс?
Петр не мог сомкнуть глаз и на мгновение, хотя не спал уже почти двое суток. Он ждал утром продолжения баталии.
Левенгаупт, прикинув ночью, что потери его убитыми и ранеными составили почти половину корпуса, решил уходить. Трудное решение пришлось принимать шведскому полководцу. Он знал, что главная армия голодает, что надеется только на его обоз, который он с таким трудом собирал в Курляндии. Часть провианта поступила с родины, напрягавшей последние силы в этой войне, часть Левенгаупт выколотил из населения Курляндии и Литвы. И теперь все это предстояло оставить врагу.
Он понимал, что, несмотря на мужество его солдат, если сражение завтра продолжится, весь корпус его будет уничтожен. И обоз все равно станет добычей русских.
Левенгаупт приказал разложить много костров и поддерживать в них огонь всю ночь, чтобы русские не могли ни о чем догадаться. У костров оставались только раненые, не могшие продолжать путь. Их было несколько тысяч, и шведский генерал бросил их на произвол судьбы под завывающую вьюгу, на мучения и почти на верную гибель.
Слишком много горя и страданий принесли шведы народу этой земли, чтобы даже раненые могли рассчитывать на милосердие изгнанных, разоренных жителей.
Едва забрезжил свет, в русском лагере заиграла труба. Солдаты строились по батальонам, жуя на ходу сухари, готовились к атаке. И вдруг с быстротой молнии разнеслась среди русских радостная весть: «Шведа нет. Бежал».
— Бежал? — вскричал Петр в удивлении и радости, узнав об этом, и приказал: — Ко мне генерала Пфлуга и бригадира Фастмана.
Едва явились Пфлуг в нафабренных усах и блестящей кирасе и Фастман, царь повелел:
— Сколь можете скоро ступайте за шведами. Арьергард наверняка не дошел и до Пропойска. Зело важно добить Левенгаупта. У Пропойска через Сож бродов нет, переправа им затруднена будет. Ты, Федор Иванович, изволь потрудиться артиллерией, бери поболе коней и марш, марш.
Сам Петр с гвардейскими полками остался на месте, дабы выяснить плоды своей победы. Он приказал считать убитых шведов и русских, своих похоронить с честью, произвести точный подсчет богатым трофеям.
Царь призвал к себе Михаила Голицына, командовавшего в бою гвардейцами.
— Спасибо, князь Михайла, за мужество, проявленное в баталии. Я видел все своими глазами.
— Я исполнял свой долг, государь.
— Не знаю, чем наградить тебя. Проси что хочешь.
— И попрошу, — неожиданно побледнел Голицын. — Исполнишь?
— Исполню, князь. Проси.
— Прости Репнина.
Петр с некоторым удивлением смотрел на Голицына. Он знал, что князь Михаил недружен был с Репниным, и вдруг попросил за него.
— Ну, брат ты мой, Михаил Михайлович, с такими, как ты, я любую баталию выиграю, — наконец сказал он проникновенно.
— Так простил, государь?
— Уже простил. Можешь поздравить Аникиту.
— Поздравляй сам, государь, ты прощаешь, не я, — отвечал Голицын. — Позволь отбыть? — И, не дожидаясь разрешения, щелкнул каблуками, повернулся кругом и удалился.
Ликующий Петр забыл и о сне, и о еде. Он тут же на поле боя сел за письма в Петербург Апраксину и в Москву:
«Объявляю вам, государь, что мы вчерашнего дня неприятеля добили, хотя он и стоял крепко и атаковал нас зело жестоко. Как я сам видел, бой на сей баталии, ежели б не леса, могли бы шведы выиграть, понеже их больше нас на шесть тысяч было. И во весь день невозможно определить было, чья виктория будет. Но все же с Божьей помощью мы неприятеля, сломив, побили наголову, так шведов с восемь тысяч на месте осталось. Обоз весь, шестнадцать пушек, сорок два знамени и поле нам досталось. Извольте потрудиться, государь, в ведомостях и всяких письмах объявить всем о нашей славной виктории».
Генерал Пфлуг повел на рысях вдогонку конных гренадер и драгун. Выпавший ночью снег начал таять, увеличивая на дороге грязь и лужи. Вслед за драгунами двинулась артиллерия. Фастман, пользуясь приказом царя, впряг в каждую пушку по десять и более лошадей, посадил в седла всю прислугу и ускоренным маршем направился к Пропойску.
Вскоре Пфлуг догнал арьергард. Со стороны шведов хлопнуло несколько выстрелов, не причинив вреда драгунам.
— Бросай оружие! — раздалась зычная команда.
Шведы стали бросать ружья, поднимать руки. Драгуны начали окружать арьергард, который по количеству людей оказался едва ли не больше русского отряда.
Кто-то из шведских офицеров понял это и приказал стрелять по русским. Из самого центра ударил залп по гренадерам, несколько человек свалились с седел, рухнули три лошади с пробитыми головами.
— Р-руби их, братцы-ы! — пронеслось эхом среди драгун, и зазвенели, засверкали палаши и сабли.
Шведы бросились врассыпную, уже никто не стрелял. Драгуны, озверевшие от столь коварного поведения шведов, рубили без всякой пощады.
— Остановитесь! Остановитесь! — кричал охрипший генерал Пфлуг. — Пленных берите. Берите пленных!
