Но никто его не слышал, а и слышал, так не хотел исполнять это приказание. Зато шведы услышали и даже поняли, чего требует, пытается требовать от своих подчиненных этот русский генерал с охрипшим голосом:
— В плен берите! Берите в плен!
И уцелели именно те, кто бросился не прочь в лес, а под спасительную власть генерала.
Когда драгуны группами стали возвращаться из леса на зов трубы, то обнаружили вокруг своего командира толпу сдавшихся шведов. Сдавшихся самому генералу и его адъютанту.
Пфлуг, отрядив группу сопровождающих, отправил пленных назад к Лесной, чтобы сдать их царю, а сам двинулся к Пропойску догонять Левенгаупта.
Фастман явился к реке Сож 30 сентября, когда шведы уже заканчивали переправу. Тут же, развернув пушки, он с берега ударил картечью по лодкам и по скоплению шведов на другой стороне реки. В шведском лагере поднялась паника, лодки, бывшие на воде, переворачивались самими же плывшими в них. А пушки бухали и бухали, градом сея картечь по воде.
Еще стреляли пушки, а Фастман, пристроившись на пороховой бочке, уже строчил донесение царю: «Государь, мы настигли шведа, и стреляли по ним столь славно, что Левенгаупт с людьми своими побежал великим скоком от стрельбы нашей. Не знаю, смогут ли после этого догнать их драгуны вашего величества».
Петр улыбнулся, прочитав последнюю строчку донесения, щелкнул по бумаге пальцем:
— А Фастман изволит шутить над ними. Ну что ж, дай Бог и далее весело воевать.
Вечером к царю привели перехваченного за Пропойском посыльного от Левенгаупта к королю — майора Левена с двумя спутниками.
— Пакет, — сказал требовательно царь.
— Какой пакет? — не понял майор.
— Который писан королю Левенгауптом.
— Но его не было. Велено было передать на словах.
— Что было велено?
— Что мы разгромлены, обоз брошен и что ныне мы в отчаянном положении.
— Как Левенгаупт сам? Здоров?
— Левенгаупт здоров, но генерал Штакельберх ранен в голову.
— Сколько имел пушек Левенгаупт?
— Семнадцать.
— Гм… для такого обоза маловато. Что у вас творилось после первого дня сражения? Отчего не решились продолжать баталию?
— Дисциплина с наступлением темноты совсем исчезла у нас, ваше величество. Солдаты вышли из повиновения, перестали слушаться офицеров, кинулись к мосту. Там стало столь тесно, что многих потоптали, столкнули в воду.
— М-да, паника есть пагубная вещь на войне, — заметил царь. — И честно признаюсь, сего я от шведского войска не ожидал.
— Мы сами были поражены этим, ваше величество.
— На сколько было рассчитано продовольствие в обозе?
— На всю армию на три месяца, ваше величество. Такой срок был установлен королем для взятия Москвы.
— Ну что ж, — дернул тонким усом царь, не то усмехаясь, не то оскалившись, — отныне срок сей удлинится, а то и вовсе скончания иметь не будет. Ступайте, майор, ешьте русскую кашу да готовьтесь к вступлению в Москву, но не с барабаном — с позором. Даст Бог, вступите в нее вкупе с генералами вашими и горячим королем вашим.
Глава девятая
ИЗМЕНА МАЗЕПЫ
Стародубский полковник Иван Скоропадский {209} получил от гетмана Мазепы эстафету, в коей ему вменялось: «…Дабы христианскую кровь сберечь, уступить город тому войску, которое первым подойдет к крепости».
Скоропадский понял, на какое войско рассчитывает гетман, ибо ближе всего к Стародубу были шведы. Да и совсем недавно в прошлой эстафете, соблазняя полковника на измену, Мазепа писал:
«Бессильная и невоинственная московская рать, бегающая от непобедимых войск шведских, спасается только истреблением селений и захватыванием наших городов».
Первым желанием Скоропадского было отправить письмо царю, мол, смотри, кому ты веришь. Но, вспомнив о судьбе Кочубея и Искры, смолчал стародубский полковник, решив, что шила в мешке все одно не утаишь, рано или поздно покажется.
Однако, дабы успокоить пока еще сильного Мазепу, Скоропадский в ответной эстафете уверил его, что-де поступит «согласно повелению гетмана». А сам выслал навстречу шведскому авангарду лазутчиков из местных крестьян, коим вменено было отвести шведов от города.
Генерал Лагеркрона, шедший по узким лесным дорогам через сожженные деревни, где не то что жителей — живой твари найти было невозможно, очень обрадовался, когда к нему наконец притащили крестьянина, которого обнаружили солдаты в одном из погребов. Солдаты хотели попытать «азиата» насчет хлеба, но генерал запретил его и пальцем трогать.
— Знаешь ли дорогу на Стародуб? — спросил Лагеркрона через переводчика испуганного крестьянина.
— Как не знать, — отвечал тот. — Часто бывал там.
— А провести нас туда сможешь?
— Отчего ж не смочь. Ежели обижать не станете, проведу.
— Обижать не станем. Но ежели обманешь, жизни лишим.
— Как можно обманывать, пан. Всю жизнь никого не обманывал.
— Ну, веди же.
И повел крестьянин шведский авангард по дороге, шедшей через глухой заболоченный лес. Версты через две — развилок. Крестьянин уверенно свернул на правую дорогу.
— А почему не налево? — спросили его.
— Вы ж в Стародуб сказали. А в Стародуб надо вправо и вправо забирать.
Вскоре дотошные солдаты, не пропускавшие ни одной щели или ямки на пути, вытащили еще крестьянина, которого тоже доставили к генералу. Лагеркрона решил проверить, не обманывает ли их проводник, спросил:
— Скажи-ка, в какой стороне Стародуб?
— А вот по этой дороге как идти, да как забирать вправо, так к нему и придешь, пан, — ответил крестьянин.
«Видно, не врет провожатый, — подумал Лагеркрона. — Надо этого в обозе оставить для проверки того. Если тот где слукавит, этот подскажет».
Так и остались при шведском авангарде два лазутчика Ивана Скоропадского и дело свое исполнили лучше некуда. Провели Лагеркрону на юг верстах в пяти западнее Стародуба и, заведя его подальше, почти до Пануровки, благополучно исчезли.
Пока Лагеркрона кружил по лесам, в Стародуб пришла помощь от фельдмаршала Шереметева во главе с генералом Инфлантом. И полковник Скоропадский с радостью исполнил повеление гетмана — впустил в город пришедшее первым войско: четыреста драгун и четыре батальона пехоты при полном вооружении, с пушками и порохом.
От главнокомандующего Шереметева ведомость поступила, что к Стародубу идет еще сикурс — полки Нежинский и Черниговский.
Теперь Стародубу не то что какой-то там Лагеркрона, а и сам король не страшен был.
