Общая тетрадь

очень приличный человек, остроумный, и – завотделением, в его-то годы. Пишем обязательно.

ЭВА. Слава богу, хоть одного приличного человека нашел. А ты никого не хочешь позвать из молодости, из университета или из лаборатории? Я помню, эта пара… Маша и Ваня… как они нам помогали, ключи от квартир и дач доставали, когда мы… ну, когда был наш маленький пожар? У вас же такая дружная была компания. Я хоть уже вас на закате застала, но помню – так весело было… Песни, танцы, КВН, капустники… Я тогда и Россию полюбила по-настоящему – за безумие, за бескорыстие, за этот… размах, да…

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Разошлись мы все, Эва. Распались. Получилось, каждому – свое…

ЭВА. Не говори этих слов! Ты знаешь, что это за слова для Польши!..

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Прости… Да, жили мы неплохо, бедно, весело… я вспоминаю с удовольствием. Но, Эвочка, звать сейчас абсолютно некого. Нас разметало по полной программе. Уже и покойники есть, и эмигрантов полно, и алкашей безнадежных… Кое-кто в Москве, они вряд ли приедут… Бабы? Безмужних опасно приглашать – начнутся истерики, а которые замужем – я их мужей не знаю, может, совсем люмпены… Вот, можно Сергейчика позвать, он с пути сбился, в артисты пошел, мне говорили – он заслуженный, большие роли в театре играет, зашился… Хотя эти зашитые – вот хуже нет в компании… Нет, Эва, тут глухо. Надо, знаешь вот, пиши, надо этого журналиста, из «Ленправды», позвать, который интервью у меня брал. Он такой юркий, хитрый – далеко пойдет. Фамилия, кажется, типа Казинец… или Калинец…

ЭВА. Какая «Ленправда», Боричек? Ты имеешь в виду газету «Санкт-Петербургские ведомости»?

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Да не один хрен, что ли? Так-так. Ну, пиши: херр Хельмут Айнсдорф, с супругой.

ЭВА. Ты приглашаешь Айнсдорфа?

БОРИС ПЕТРОВИЧ. А как же.

ЭВА. Странно как-то. Ничего ты не боишься. Насколько я понимаю, ты получил от Айнсдорфа…

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Да, я получил от Айнсдорфа. И мы построили наконец бассейн, ты купила себе машину, и, если я не ошибаюсь, кое-что ушло твоим польским родственничкам, так что бывший краковский горком тоже порезвился на мой счет. Эта сделка была выгодна всем: город получил прекрасное оборудование немецкого качества, херр Айнсдорф – контракт на пять лет, что для него полное спасение в условиях экономического спада в его Дойчланде, я – взял свое вознаграждение. Где несчастные, обездоленные? Где вдовы и сироты? Кого я ограбил, а?

ЭВА. А если ты попадешься?

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Нет. Не попадусь. Попадаются по глупости и по жадности, а я не глуп и не жаден. Никаких долбаных вилл в Испании, миллионных счетов в Швейцарии, никакого беспредела. Все тихо, аккуратно, интеллигентно. Курочка по зернышку клюет. Что это ты надулась, а?

ЭВА. Про моих родственников ты даже… никаких идей, что их тоже можно пригласить… они нас принимали, ласкали… На кооператив тогда – они нам одолжили, да! И мама так тебя любила, защищала – всегда…

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Вот только мне сейчас не хватало краковского горкома партии! Графьев Шепальских! Деда твоего, ветерана Армии Людовой, с партизанскими рассказами, папашу – урожденного марксиста и маму – романистку из несчастной жизни великого польского народа. Полный набор шизофрении – пусть все любуются на пышное приданое моей польской жены.

ЭВА. Снег пошел… Какой крупный снег… Сейчас прилетит Снежная крулева… Я все слушаю тебя, Боричек, и думаю: почему я тебя слушаю? Что со мной? Заколдовал меня, что ли, кто-нибудь? Я была чистая девочка, я любила тебя. Теперь я тебя совсем не люблю, Боричек. Я привыкла к тебе, и мне всегда надо было кого-нибудь слушаться, и я… не умею все время зарабатывать на жизнь, я слабая… мне надо при… при… как это по-русски? Прибежать? Нет, приобнять? Прилечь… пригодиться… привлечь… а! при-сло- ниться, да. Но это как-то совсем неинтересно получилось… Я надеялась долго… я не люблю ссориться… но… Что это за список, Боричек? Это – большое дерьмо, этот список. И эта твоя жизнь, такая, как сейчас есть и как ты ее хочешь видеть.

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Не понял… Я не понял, Эва, ты что говоришь?

ЭВА. Я говорю, что список, который ты мне продиктовал, – дерьмо.

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Нет, до этого, ты там щебетала что-то про люблю – не люблю.

ЭВА. Я тебя не люблю.

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Давно?

ЭВА. Давно, да…

БОРИС ПЕТРОВИЧ. И продолжаешь со мной жить?

ЭВА. Продолжаю, да…

БОРИС ПЕТРОВИЧ. И что значит вся эта театральщина тогда, если ты живешь со мной, владеешь имуществом, спишь, и ничего не заметно – любишь, не любишь?

ЭВА. Наверное, это ничего не значит. Такая мелочь, правда? Когда-то ты из-за нее поломал себе жизнь, из-за этой мелочи – моей любви. А теперь для тебя важны все эти… рожи. Тебе пятьдесят лет, и вокруг тебя – одни рожи. Наглые, лживые, жадные рожи. И ты сам…

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Я сам – рожа? Говори, договаривай…

ЭВА. Я шла замуж за другого человека. Этот человек был молодой и смелый, он ничего не возглавлял и смеялся над всякими начальниками. Да, я транжира, я люблю комфорт, я люблю деньги, но почему, Боричек, почему у вас обязательно – если деньги, так надо терять себя? Деньги – это нормально, они во всем мире есть, их можно иметь – и быть человеком. А у вас так не бывает.

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Так. (Молчит.) Собирайся.

ЭВА. Куда?

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Туда. К подружкам, к своим журналисткам, модельершам… Давай, живи у них, пока развод. Я не позволю! Ты меня унижать не будешь, паразитка! Сидит у меня на шее, тварь, и надо мной издевается! Господи, дома, выходной день, и нет покоя человеку. На работе война, и дома война. Хватит. Убирайся.

ЭВА (гордо). Пан желает развода? Пан получит свой развод. (Уходит.)

Борис Петрович один. Прошелся по комнате. Стукнул кулаком по столику.

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Ну и что? Ну и разведусь. Сейчас не совок, на парткоме разбирать не будут… Карманников вообще пидер, а всем без разницы. Разведусь… Она думает, у нее там что-нибудь особенное, на женском месте? Польская дрянь. Господи, я ж ее ненавижу. Вот убил бы. Мог бы убить. Интересно, в самом деле, мог бы я ее убить? Не любит она меня, оказывается. Тварь, чистая тварь. Когда надо, любит! Когда что приспичит, так стелется! И хитрая какая. И, главное, морда у нее еще моложавая, еще может обольстить какого-нибудь лопуха русского. Отсудит у меня дачу и замуж выйдет. Нет, надо ее убить. Эва! Эва! Эва, черт тебя подери!

ЭВА (она переоделась в дорогу). Что вам угодно? Я собираюсь.

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Да, это дело серьезное. Одних тряпок пять чемоданов. Накупила на мои деньги. На мои грязные деньги накупила, говорю, тряпок.

ЭВА. Я тебе все оставлю.

БОРИС ПЕТРОВИЧ. На кой мне ляд твои обноски? Забирай. Потом снесешь в комиссионный, когда сядешь на мель. Ох ты, на какую ж ты мель сядешь без меня, графиня Шепальска.

ЭВА. Лучше голодать, чем жить с ничтожеством.

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Ничтожество – это я?

ЭВА. Ты. Вор. Взяточник. Аферист.

Борис Петрович, издав короткое рычание, бросается на Эву и пытается ее придушить. Эве удается освободиться. Она бросается к камину и хватает чугунную кочергу.

ЭВА. Пся крев! Не подходи! Убью!

БОРИС ПЕТРОВИЧ (хватается за голову). Уходи, Эва. Не доводи до греха. Я правда убить тебя могу.

ЭВА. Езус Мария, как набросился. Ты как этот… кабан, вепрь, раненый зверь, да…

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Эва, уходи.

ЭВА. Главное, чего ты завелся, я не понимаю. Я сказала что-то, так надо спорить, дискутировать, а ты сразу – развод, душить… Дикий русский мужчина.