Так, потеряв веру найти добро в Боге, в природе, я стал терять веру и в доброту.
Но чем шире, больше открывалась мне тьма тоталитарных режимов, тем ясней видел я – человеческое неистребимо продолжает существовать в людях на краю кровавой глины, у входа в газовню.
Я закалил свою веру в аду. Моя вера вышла из огня кремационных печей, прошла через бетон газовен. Я увидел, что не человек бессилен в борьбе со злом, я увидел, что могучее зло бессильно в борьбе с человеком. В бессилии бессмысленной доброты тайна её бессмертия. Она непобедима. Чем глупей, чем бессмысленней, чем беспомощней она, тем огромней она. Зло бессильно перед ней! Пророки, вероучители, реформаторы, лидеры, вожди бессильны перед ней. Она – слепая и немая любовь – смысл человека.
История людей не была битвой добра, стремящегося победить зло. История человека – это битва великого зла, стремящегося размолоть зёрнышко человечности. Но если и теперь человеческое не убито в человеке, то злу уже не одержать победы».
Глава 130
Игорь Викторович был приятно удивлён, изучив таблицы, в которых «Джонсон и Джонсон», производитель шовного материала, устанавливает нормы расхода на хирургические операции. Вопрос о затратах на закупку материалов класса «disposables» возник где-то в недрах планово-экономического отдела, и был связан с вопросом ценообразования на услуги, предоставляемые кардиоцентром – операции, диагностические манипуляции, лабораторные исследования. Заместитель главврача привёл Андрея к главному экономисту, и та попросила предоставить прайс-листы Совинкома, официальные прайс-листы компаний-производителей, а также нормы расхода всех поставляемых материалов. Эти документы были предоставлены, и оказалось, что шовный материал кардиоцентр расходует на 25 % меньше, чем это предусмотрено производителем (по другим позициям нормы расходы были почти вровень с тем, что закупается). Между тем и Ильичев, и Халанский подозревали, что именно в кардиохирургии творится какая-то химия. Оказалось, что всё отлично и подозрения беспочвенны.
Узнав об экономии, главный врач всерьёз обеспокоился, вызвал Быстрова, и настойчиво выспрашивал, достаточно ли его отделение закупает материалов, не отразится ли это на здоровье пациентов, и, в конце концов, заявил, что есть вещи, на которых нельзя экономить.
– … это ведь не чирий на заднице – помазал йодом, и до свидания. Это операции на сердце, мы должны закупать материалы даже с небольшим избытком, а вы экономите. Принесите мне счёт на дополнительную закупку, я вам с ходу оплачу!
В беседе с Андреем Игорь Викторович сказал, ухмыляясь, что главврача бы разбил инфаркт, если б он узнал, что экономия гораздо больше, чем 25 %… И тут же оправдывающимся тоном добавил, что на качестве операций это не сказывается. Просто по правилам положено использовать на один шов одну нитку, но если она длинная, к тому же иголки с двух сторон, то это большое расточительство – на два-три стежка использовать нить длиной полметра или даже 1,5 метра. И смертности среди его пациентов нет, тогда как нормой при операциях на сердце считается 10–15 %, а волгоградский кардиоцентр пока что, к сожалению, немного опережает этот показатель. Но работа ведется, еженедельно собирается комиссия, каждый летальный случай всесторонне изучается, чтоб избежать ошибок в будущем. И на этих комиссиях заведующий кардиохирургией выглядит героем – нулевой показатель смертности.
Игорь Викторович поинтересовался, что там с Jostra. Андрей ответил, что кардиомониторы и противопролежневые матрасы отгружены в Казань, на КМИЗ, который по взаимозачету отгрузит рентгенпленку, которая, в свою очередь, будет реализована. Деньги будут не раньше декабря, и это самый оптимистичный прогноз.
Игоря Викторовича не устраивали такие сроки. Он сказал, что если главный дал команду, можно «бузовать шовник в немереных количествах». И дал задание напечатать дополнительный счёт на шовный материал, а образовавшуюся экономию срочно распихать по другим больницам, желательно в другие города. У него возникло подозрение, что упаковки могут метить, чтобы проследить, не таскают ли материалы из оперблока.
Вынув из сумки какие-то бумаги, положил на стол, чтоб Андрею было видно:
– Смотри, что тут написано: суммы и сроки выплат. Мне срочно нужны деньги! Просрочу платежи, мне закатают неустойку!
Это было приложение к договору купли-продажи квартиры, график внесения платежей. Присмотревшись, Андрей увидел адрес: улица Курчатова, город Санкт-Петербург.
Также Игоря Викторовича волновала реализация аккумуляторов.
– Что с аккумуляторами, продаются?
– Очень вяло, Игорь Викторович.
– Вяло продаются… Деньги все неси сюда, я сам разберусь с Маньковским.
Андрей широко улыбнулся – будет сделано! Если там, в приложении, прописаны сроки, к тому же речь идёт о покупке петербургской квартиры, какие могут быть вопросы об очередности остальных платежей?! Но внутренне он обеспокоился – чтобы заранее, до того как продана рентгенпленка и аккумуляторы, выдать Быстрову всю сумму, придётся изъять из оборота значительные средства. А объясняться с ним бесполезно. Известие о задержке денег обременяло сердце Быстрова тяжелым огорчением. Расстраивать его было опасно.
Глава 131
КМИЗ динамил с отгрузкой рентгенпленки. В РКБ уже давно оприходовали мониторы – к открытию роддома оборудование должно быть на месте. Никто не торопился оплачивать поставленную продукцию. Крайним в этой ситуации оказался Андрей – Игорь Викторович вытряс свою часть денег, нужную сумму для него пришлось изъять из оборотных средств, а выручка от продаж аккумуляторов – деньги Маньковского – погоды не делала. Назревали проблемы – с клиентами или поставщиками, кому как повезёт.
Пришлось жаловаться Галишниковой. Она заявила, что нечего жеманничать с этими КМИЗовскими чинушами, их надо постоянно пинать ногами, чтобы они шевелились. Андрей ответил, что занимался рукопашным боем, и если начнёт пинать ногами, то не с кого будет взыскивать долг, а цивилизованные методы воздействия уже исчерпаны. И она через каких-то знакомых вышла на директора КМИЗа, тот сделал внушение своим подчиненным, и они в течение двух дней сформировали заказ, и сообщили о готовности к отгрузке.
День отъезда, как обычно, был суматошным. Покидаешь офис на два-три дня, а такое ощущение, что на год. Нужно дать десятки распоряжений, предусмотреть все мелочи.
– Вы же всегда на связи, всё равно будете звонить в офис каждые полчаса, – говорил Тишин, видя, как шеф носится по кардиоцентру.
Андрею, наконец, удалось раскачать «нарушителей» – докторов из отделения нарушения ритма. Это были его однокурсники, трое неразлучных друзей. Они объяснили механизм закупок в отделение. Оказалось, заведующий умудряется привлекать спонсоров, которые перечисляют крупные суммы, и эти деньги тратятся по его усмотрению. Бухгалтерия их даже не видит – средства идут напрямую поставщикам, а те отгружают товар кардиоцентру. В конечном счете, спонсоры оказываются не такими уж и спонсорами – у сотрудников этих предприятий не возникает проблем с дорогостоящими расходными материалами при госпитализации в кардиоцентр. Получается, предприятия платят за лечение работников, а не оказывают бескорыстную помощь. Для заведующего главной идеей было то, что средствами распоряжается лично он, а не руководство.
Андрей объяснил ему то, что в принципе, и так было известно – как проводится «конкурс котировочных заявок», и почему у Совинкома всегда цены ниже, чем у других. Никуда спонсорские деньги не уйдут, и все заявки будут выполнены. Он попытался убедить его еще и в том, что в случае работы напрямую со спонсорами сбоев так же не будет никаких, и все условия будут соблюдены. Выслушав, заведующий отправил Андрея в ординаторскую – уже в который раз. Это была какая-то игра – начальник говорит, что решает всё сам, а подчиненные составляют заявку; те же утверждают, что власть в их руках, а шеф подмахивает подпись, не глядя, что подписывает. В другой день говорилось обратное, и Андрей терялся в догадках, как же всё на самом деле.
В тот день он сразу направился в ординаторскую. Эти трое бойцов, его однокурсники, сначала напоили его водкой, затем принялись выспрашивать о том, как он работает с другими отделениями, не практикует ли возвратные схемы. Андрей ответил, что если б даже такое происходило, всё равно б не рассказал, несмотря на их многолетние отношения и студенческую дружбу. А когда осилили две бутылки на четверых, ему была предложена такая же схема – у них был свой товар, и нужно было через Совинком отгрузить его в аптеку – опять же, по их заявке. Андрей выдвинул свои, далеко не джентльменские, условия. Почему-то его однокурсники последними прибились к его берегу, и то по причине того, что деваться некуда – заместитель главного врача всех отправляет в Совинком. И в то же время остальные отделения уже давно работают с ним, причем без принуждения. Вот такая институтская дружба.
Ему стало ясно, что в отделении творится «контролируемый хаос» – то же, что когда-то происходило у него на фирме, пока он не стал полновластным хозяином. Да и общую ситуацию в кардиоцентре можно было охарактеризовать такими же словами. Какой-то многополярный мир, в котором главный врач, хоть и поддерживает порядок, обеспечивая нормальное функционирование учреждения, но заведующие всё же умудряются проворачивать свои делишки.
«Протрезветь до приезда домой», – с такими мыслями Андрей спускался по лестнице с пятого этажа – последнее отделение, в котором он не утвердился как главный поставщик, находилось на последнем, пятом, этаже.
Размышления были прерваны телефонным звонком. Это была Лена Николова, она сообщила, что «в офис заходил с ужасным видом Штейн».
– Обожди, Лена, не так быстро. Он заходил один, или с кем-то ужасным?
Мысли путались, Штейн был уже вычеркнут из всех памятей, и всё равно откуда-то вылезал. Почему нигде не сказано, как избавиться от спама?!
Лена рассказала, что в офисе полно народу – все сотрудники, в том числе недавно нанятый менеджер по продажам, доктора из кардиоцентра, она голову не поднимает от бумаг. Тут, подняв голову, заметила Штейна. Он навис над ней, как тень отца Гамлета, она чуть не вскрикнула от ужаса. Выглядел он, как сумасшедший, и одет, как бомж. Посмотрев вокруг диким взглядом, он вышел из кабинета. Теперь ей кажется, что это она сошла с ума – никто из присутствующих не заметил, что в кабинете был кто-то посторонний, и все над ней смеются.
– Спасибо, Лена, я сейчас всё выясню, – сказал Андрей.
Спустившись на второй этаж, он прошёл по коридору, далее через холл, мимо лифтов, мимо аптечного пункта и офиса охранников, и вышел на улицу. Чтобы попасть к воротам, нужно было пройти по широкому длинному пандусу. Это было излюбленное место для прогулок пациентов – по бокам, у ограды, стояли лавочки, на них сидели одетые в больничную одежду люди. С левой стороны, в конце пандуса, стоял, прислонившись к ограде, Штейн. Он был небрит, выглядел резко постаревшим, каким-то ссутулившимся и скособоченным. Лена оказалась права – его вид соответствовал её описанию. Всклокоченные волосы, глубокие морщины, пристально устремленные в бесконечность глаза – типичный габитус деревенского одержимого.
Андрей подал руку.
– Это лишнее, – сказала Штейн, не меняя позы.
– Лома Ебанадзе, местный авторитет, слыхал про такого? – чётко произнёс Андрей первое, что пришло ему в голову. – Он связан с Маньковским, зав. реанимацией. Ебанадзе решал мои проблемы, потом упал на хвост, сказал, что я ему должен, и поставил на счётчик. Все доходы уходят туда, мне ничего не достается. Это мафия Маньковского, страшные люди, о существовании таких… лучше не знать.
Штейн посмотрел на него прозревающим насквозь взглядом, и устало проговорил:
– Ты меня кинул. Я дал тебе всё, привёл за ручку к лучшим клиентам. Когда тебя уволили из инофирмы, я подогнал охеренную сделку со Стеррадами. Теперь ты замкнул всё на себя, и я тебе уже не нужен. Знай: ты кинул меня. Не буду разбираться, бог тебе судья.
«Особенно к руководству кардиоцентра ты привел за ручку. А если б я неправильно сыграл с Рафаэлем, не было бы этой охеренной сделки со Стеррадами. И так по каждому эпизоду – нет правых, как и нет виноватых, всё решал случай, импровизация».
Так думал Андрей, и, мысленно придравшись к этой неточности, окончательно утвердился в своей правоте. Не было пощады и сожаления к отодвинутому в сторону компаньону; а то, что сейчас происходит, этот финальный разговор – всего лишь подчистка хвостов. И уже не имеет никакого значения, кто прав, а кто виноват, потому что Андрей давно пожинает плоды проводимой им политики.
– Как ты сказал – «бог», ты сказал: «осудит бог»?! – презрительно проговорил Андрей. – Это что ещё за хрень, это такой Санта Клаус для взрослых, который, в отличие от детского, никогда не приносит подарков?! Это он меня накажет?!
Штейн выглядел так, будто живым на небо взлететь собирается. Ни слова не говоря, всё с тем же расфокусированным, устремленным в бесконечность взглядом, он повернулся влево, и пошёл на выход. Андрею ничего не оставалось, как восхититься своим бывшим компаньоном – да, мир не знал такой возвышенной силы и гордого смирения.
Придя в офис, Андрей с порога обратился к Лене Николовой:
– Ты не сумасшедшая, это был он.
Его слова были встречены дружным смехом – оказывается, сотрудники делали ставки, был ли это призрак, или живой человек, и что вообще произойдёт.
