дефолта, погасили не всю стоимость товара, о только одну пятую.
Кроме этого, налоговая инспекция обнаружила серьёзные нарушения и выставила зарегистрированному в Москве ООО «Джонсон и Джонсон» штраф на внушительную сумму. Legal entity прекратило деятельность, клиентам предложили производить закупки у официальных дилеров с сохранением существующих скидок. Если единовременный платёж составлял свыше тридцати тысяч долларов, можно было закупать товар напрямую в Джонсоне, и растамаживать самому.
ГНИ разрешила компании в счёт долга перед бюджетом отгружать продукцию в больницы. По предъявлению пропечатанных лечебными учреждениями накладных сумма недоимки уменьшалась.
Оперируя этими данными, Штейн быстро наладил контакт с главврачами нужных больниц, и те подписали необходимые бумаги – в обмен на обещание отгрузить бесплатно расходные материалы.
На всё это ушла неделя. Ещё несколько дней потребовалось, чтобы добиться оплаты от ЗАО «Городской аптечный склад». Всё это время Штейн находился в Волгограде, и счёл для себя возможным уехать лишь тогда, когда лично отправил по факсу в Джонсон платежное поручение от Совинкома.
Теперь, когда с ним был установлен, что называется, полный контакт, Андрей уже не стеснялся показать нерентабельность той деятельности, что велась помимо продаж шовного материала. Необходимость в выстраивании «Совинкомовских деревень» отпала. Штейну было дано следующее объяснение. Совинком всегда был преуспевающей фирмой. Были серьёзные наработки, платежеспособные клиенты. И, пока не грянул кризис, всё шло хорошо. Но произошедшая встряска обнажила слабые стороны. Люди растерялись и не работают с прежней отдачей. Всех взяли по знакомству – это тоже сыграло свою роль. Выкручивать им руки приходится с оглядкой. Опять же, нет свободы действий из-за официальной работы – Эльсинора. Возникли опасения, что недовольные работники сообщат туда, что у сотрудника иностранной компании свой собственный бизнес, связанный с продажами продукции конкурирующей фирмы.
…И так далее.
Штейн признался: личность Кодряну всегда вызывала в нём сомнение. Впервые увидев его, он подумал, будто это владелец фирмы, а Андрей у него на побегушках. Теперь, когда выяснилось, что администратор взят по рекомендации матери Андрея, всё стало ясно, хотя… не до конца. Деятельность Совинкома была и остается загадкой, а всё, что непонятно – от этого лучше избавиться. Разумнее было бы уволить всех, оставив только бухгалтера и секретаря. Пусть сделок будет меньше, зато ситуация прозрачная и предсказуемая.
Они приезжали в офис, обсуждали дела, звонили, печатали документы – в общем, занимались своими вопросами, не обращая никакого внимания на сотрудников, будто их не существовало вовсе. Только едва заметный кивок в качестве приветствия. К концу второй недели менеджеры перестали показываться на работе. Коврожрец Кодряну робко пытался завести разговор, но Андрей его осаживал конкретными вопросами: «Что сделано, на какую сумму продано товара?»
В один из дней ковроугодный администратор вбежал в кабинет задыхаясь так, будто промчался без машины по всем волгоградским рынкам:
– Никто не хочет брать зубную пасту! А мы не можем заняться шовным в полный рост, пока не реализована эта паста.
Вечером предыдущего дня в отсутствие Андрея у него состоялся доверительный разговор с Штейном – обсуждали хозяина. И Штейн коварно поддержал администратора, а затем позвонил компаньону и пересказал весь разговор. Кодряну относился к такому специфическому типу людей, у которых отсутствует фильтр между мозгами и речевым аппаратом, они выкладывают всю информацию, которой располагают. Он рассказал деловому партнеру хозяина всё, что знал: взаимоотношения с Ревазом, долг Атикону, краснодарская сделка, зависимость от поступлений денежных средств от клиентов Штейна, и многое другое. И посетовал на то, что не может выполнить просьбу Ольги Альбертовны – помочь сыну встать на ноги. Если мальчик настолько упрям, что не принимает бескорыстной помощи, о чем тут можно говорить. В порыве откровенности Кодряну доложился, что в рабочее время занимается собственным бизнесом – продажей ковров, и что это очень перспективное занятие.
Рассказав о состоявшейся беседе с Его Ворсейшеством, Штейн заявил Андрею, что ему нет дела до разных там семейных передряг, и высказал мудрую мысль: «Доносчику – первый кнут».
Итак, объявив о том, что хлопоты с зубной пастой мешают ему заниматься шовным материалом, Кодряну крупными глотками осушил стакан воды, и, усевшись за своим столом, принялся рассуждать.
– Надо выбрать приоритеты – что-то одно. Либо то, либо другое. За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. От зубной пасты нужно отказываться – вернуть казахам, отправить им контейнер обратно. Пускай сами продают. Так дальше нельзя – беготня по рынкам отнимает всё свободное время. Надоело, как зубная боль. Вот – сколько сделано визитов, всё без толку. Предприниматель Золотухин, ЧП Зайцев, ПБОЮЛ Петров…
Раскрыв тетрадку, администратор углубился в перечисление неудачных торговых визитов. Сделав заинтересованное лицо, Штейн снова коварно подыграл ему: «Продажи шовного материала под угрозой?»
– Нужны реформы, нам нужно реформировать политику фирмы. Необходимо специализироваться на чем-то одном – на продукции «Джонсон и Джонсон». Нельзя разбрасываться. Казахская зубная паста, Эльсинор, левые сделки – от этого нужно отойти. Реваз Авазашвили должен перечислить Совинкому долг. И этими деньгами надо расплатиться с Джонсоном. Если б не мягкость Андрея, я бы давно решил вопрос с дебиторской задолженностью. Я много раз говорил Ольге Альбертовне: дружба дружбой, а служба службой. Это бизнес, а в бизнесе нет ни друзей, ни родственников. Понимаю: тесть, но почему бы ему не заплатить долг, прошло четыре месяца, кризис, дефолт, все друг другу должны, нужно как-то расшивать неплатежи. Заплатить в Джонсон – вот главная задача, первоочередная. Самый горящий платеж. И нужно бороться с мягкотелостью, иначе не выжить. Пойти к тестю, и потребовать свои деньги. Сейчас многие работают по взаимозачету. Наиболее действенная схема – это…
Посмотрев на часы, Штейн спросил:
– Каковы издержки по зубной пасте?
Кодряну удивленно вытаращил глаза и стал похожим на филина.
– Мы не заработали на ней ни копейки, одни убытки. Необходимо отправить её контейнером обратно. У меня есть знакомые на железнодорожной станции, нужно туда поехать и загрузить контейнер. На ж-д тарифе многие поднимают неплохие деньги. Кто может сделать отгрузку, тот король. Взаимозачетные схемы с тарифом…
Штейн нетерпеливо прервал его:
– Совинком заплатил за растаможку зубной пасты, погрузочно-разгрузочные работы, рабочее время сотрудников, и теперь ты предлагаешь оплатить ещё и обратную отгрузку и затамаживание?
– Нужно определиться с приоритетами и реформировать политику. Стоимость товара определяется не суммой издержек, а тем, за сколько его можно реализовать на рынке. Издержки не играют никакой роли. С самого начала это была убыточная сделка. И если бы в момент заключения сделки меня спросили, нужна ли нам зубная паста, я бы дал квалифицированный совет. Но Реваз с Андреем рассудили иначе, и казах повесил долг на Совинком. Пускай Реваз выручает зятя – продает пасту, или отправляет её обратно. А главное – вернет заемные сто пятьдесят тысяч, и пусть проиндексирует эту сумму с учетом инфляции.
– Это твои деньги, ты лично занимал ему сто пятьдесят тысяч? – участливо спросил Штейн.
– Андрей перечислил ему чужие деньги, которые пришли из Краснодара. А товар был взят в Атиконе под честное слово и гарантийное письмо. Теперь Атикон должен Эльсинору. Но прежде всего надо расплатиться с Джонсоном.
Андрей нетерпеливо отбивал костяшками пальцев по поверхности стола турецкий марш. Штейн взглядом остановил его и снова обратился к Его Ворсейшеству:
– На пятое сентября у тебя был запланирован визит в третью больницу. Покажи отчет и расскажи нам о результатах встречи с главврачом.
Этим утром он посетил упомянутую больницу и выяснил, что представители Совинкома ни разу там не показывались.
– Эта сделка – бесполезная трата времени. «Городской аптечный склад» – жульё, чиновничий беспредел. Как только в больницах слышат «Совинком» и «Городской аптечный склад», они даже на порог не пускают нас. К главным врачам я пойду теперь только с официальным представителем «Джонсон и Джонсон».
Штейн выложил на стол заявку, подписанную главным врачом третьей больницы.
– Калистрат Гелиосович, тебе нужно срочно реформировать свой характер. Бездействие рождает скуку, а скука – равнодушие. Поэтому, несмотря на то, что ты любишь заглядывать в чужой карман и считать чужие деньги, тебе на них наплевать. Нужно больше трудиться – труд, ежедневная трудотерапия улучшит характер и поможет избавиться от лени.
И тут Андрей не выдержал:
– Послушай, ну я знаю, и все тут знают, что у тебя вместо головы – пустая тыква. Дело не в этом. Постесняйся других. Все люди уже показывают на тебя пальцем и говорят: «Посмотрите, это Кадрян-коврожрец, Ворсейшество – пустой человек».
Если б не Штейн, он бы не ограничился одними только словами и презрительным взглядом, присутствие компаньона, такого ограниченного в выборе действий, что называется, сковывало по рукам и ногам. Ничего не оставалось делать, как, постукивая кулаком о кулак, с сожалением проводить взглядом администратора, удалившегося с той же поспешностью, что и в момент прихода в офис.
Вика была единственным свидетелем выдворения администратора. Вечером позвонил её муж и сообщил, что ей необходимо лечь в больницу, предстоит длительное лечение, поэтому работать пока она не сможет. Ещё Андрею позвонила мама и сообщила, что в прихожей у неё находится Кодряну, пришедший с жалобами на несправедливое отношение к добросовестному из добросовестных. Крик его души подобен крику раненого орла. А ещё он просит денег, так как осталась невыплаченной зарплата за август, а дома голодные ребятишки дербанят последний капустный вилок.
– Скажи ему, что моя фирма – не касса взаимопомощи. Ты сама виновата, мама. Зачем ты сказала ему, что я – нуждающийся в патронаже беззащитный мальчик. Писающий мальчик – это он, коврожрец. Присматривать нужно за ним, а не за мной. Что? Мой тесть? Ворсейшеству обидно, что меня кинул мой тесть? Послушай, мама, позволь мне самому разобраться с Ревазом. Мои отношения с ним – это мои личные отношения, не надо никого сюда впутывать. Нет, ничего мне Реваз не должен, не вмешивайся, пожалуйста. Вот так, ничего он мне не должен.
Андрею пришлось долго успокаивать маму, и даже сделать строгое внушение, – когда стало ясно, что Кодряну вымогает деньги, и она готова ссудить ему энную сумму.
– Внимание, мама! Если я узнаю, что ты дала ему денег – а я узнаю, ты же сама в этом признаешься – то вместе с деньгами выну его душу. В конце концов, в оплаченное мной время он торговал своими коврами, пускай не прибедняется.
Через некоторое время она вновь позвонила, чтобы не рассказывать в присутствии Его Ворсейшества его печальную судьбу. Он был военным, служил на севере. Прекрасная карьера, возможность перевода в Москву. Но его мать стала названивать и требовать, чтобы он демобилизовался и приехал к ней в Ленинск. Мол, жить без него не может, и так далее. И Кодряну послушался, погрузил все вещи в два контейнера, и прибыл в Ленинск. Деньги, какими располагал после увольнения (была выдана крупная сумма), а также личные сбережения, потратил на приобретения дома (жулики из местной администрации продали халупу в районе по цене виллы в центре Волгограда). С ним и его женой носились как с писаной торбой, обещая трудоустроить на самые выгодные должности в районной администрации. В один из дней, когда их обоих выманили на показ их будущих личных кабинетов, с участка вывезли два нераспакованных контейнера с вещами, которые за день до были получены на железнодорожной станции. Там было всё – импортная мебель, бытовая техника, разная домашняя утварь, шубы, хрусталь, и т. д. И не было ни одного свидетеля того, как подъехал грузовик с краном, и как взломали ворота. Что в принципе невозможно – в посёлке знают всё про всех. Это особенность маленьких селений – люди тем и живут, что обсуждают, кто, где, и с кем.
Уже на следующий день супругов Кодряну перестали узнавать в районной администрации. Кто похитил контейнеры, так и не нашли. А еще через полгода их дом оказался под водой – оказывается, он был построен в том месте, гда когда-то был пруд. Вода вернулась, и затопила весь участок.
Кодряну поблагодарил мать за ахуенный подгон и переехал вместе с семьёй в Волгоград к тёще. Но беды его на этом не закончились. Он решил инвестировать оставшиеся небольшие сбережения в образование детей и перечислил деньги в фонд Синельникова «Интеллект-инвест». Идея была такова: вкладывай небольшую сумму сейчас, когда дети еще учатся в школе, а когда придёт пора поступать в вуз, эта сумма вырастает, и её уже хватает на полный курс обучения. Причем Синельников обещал устроить в любой волгоградский вуз. Так пропали
