– Они не хотят нас, и мы не хотим их, – донесся женский голос из дальнего конца большой комнаты.
– Насколько скромной? – осведомился я.
– Один доллар за одного джентльмена, – улыбнулся он.
Я вручил ему две полудолларовые монеты с изображением статуи Свободы.
Люди, собравшиеся здесь, были настроены серьезно. Большинство мужчин носили очки, у каждого второго под мышкой торчала книга или пачка бумаг. На меня никто не обратил внимания. Я был всего- навсего еще одним братом, стремящимся туда, где он сможет высоко держать голову.
В толпе я увидел Мелвина Прайда. Он внимательно слушал оратора и потому не заметил меня. Я спрятался за колонну, откуда мог спокойно наблюдать за ним.
Оратор говорил о родине, об Африке. О стране, где живут такие же люди, как присутствующие в этой комнате. Там все короли и президенты чернокожие. Эти слова меня тронули, но не настолько, чтобы я упустил из виду Мел-вина. Он нервно озирался по сторонам и потирал руки.
Толпа взорвалась бурными аплодисментами. Женщина в африканской хламиде склонила голову в знак благодарности за признание и уступила место на подиуме следующему оратору. У нее было пухлое светло- коричневое личико не по летам развитой школьницы, серьезной, но невинной. Мелвин подошел к ней и что-то зашептал на ухо, пока следующий оратор собирался обратиться к слушателям.
Из рук в руки перешло нечто, похожее на пачку денег.
Человек на кафедре пылко восхищался великолепной негритянской женщиной, которая завоевала лидерство, несмотря на свои молодые годы.
Я понял, что она дружила с Мелвином. На мгновение она оторвалась от своих деловых операций и встретилась глазами с оратором.
Мел вин, видимо, покончил со своими делами и направился к выходу.
– Соня Ачебе, – произнес оратор.
Слушатели снова захлопали, и молодая женщина взошла на подиум.
– Мисс Ачебе?
– Да?
Она улыбнулась мне.
– Извините, мэм, меня зовут Изи, Изи Роулинз.
Она чуть нахмурилась, будто пыталась припомнить, о чем ей говорит мое имя.
– Я слушаю вас, брат Роулинз.
Мировоззрение 'Миграции', так же как и большинства организаций чернокожих, было основано на религиозных принципах.
– Я хотел бы поговорить с вами о Тане Ли.
Теперь она знала, кто я, и, ничего не сказав, просто повела меня за собой. Мы вышли в тот момент, когда очередной оратор начал проповедь.
– Что вы хотели узнать о сестре Ли? – спросила она.
Мы очутились в просторной кладовой, перегороженной рядами узких пустых полок, будто крысиный лабиринт. Помещение скудно освещали сороковаттные лампочки.
– Я хочу знать, кто ее убил и почему.
– Она убита? – Мисс Ачебе неумело попыталась изобразить изумление.
– Бросьте, леди, вы прекрасно знаете о том, что случилось. Она одна из ваших.
Я играл наугад, но, кажется, был на верном пути.
– Вы сообщили в полицию?
Я выпятил нижнюю губу и покачал головой:
– Нет смысла. Во всяком случае, пока нет.
Мисс Ачебе теперь уже не казалась юной девушкой. Морщинки на лице выдавали в ней зрелую женщину.
– Чего вы от меня хотите? – спросила она.
– Кто убил вашу подругу и моего священника?
– Я не понимаю, о чем вы говорите, о каких убийствах?
– Я видел вас с Мелвином и видел с Таней и его преподобием Тауном. Между вами и церковью что-то происходит. Я знаю, они передали вам по меньшей мере три с половиной тысячи долларов, но это меня не интересует. Полиция хочет пришить мне убийство, и мне не до ваших милых забав.
– Мы не убивали Таню.
– А почему я должен вам верить?
– Мне все равно, верите вы мне или не верите, мистер Роулинз. Я никого не убивала, и никто из тех, кого я знаю, этого не делал.
– Может быть, и так. – Я кивнул. – Но мне достаточно шепнуть одно только слово некоему человеку, и
