В конце стояло: «Передай Саше…» — и опять зачеркнутые слова.
— Ничего себе, расклад! — Гребень тоже прочитал оставленную Людмилой записку. — Что делать будем?
— Ты знаешь, где искать ее в Клину?
— Говорила название улицы, напрягусь, вспомню.
Артем, услышав новость, принял решение.
— Три машины с людьми срочно к дому Вадима, — приказал он по мобильному телефону. Одна тачка чистая, без стволов.
Потом он обратился к Вадиму:
— Сможешь найти место, где подобрал Людмилу в ту ночь на шоссе?
— Да, — уверенно ответил Сидельников.
— Ждем ребят и едем сейчас туда. Внимания к себе не привлекаем, шум нам пока не нужен. А ты, — Беглов смотрел на Гребня, — берешь человека два в помощь и дуешь в этот самый Клин. Найти ее быстро сможешь?
— Да, шеф, все в порядке будет.
— Сразу с девчонкой назад. Убеди ее, расскажи про похищение Даши, а если заупрямится…
— Не заупрямится, она просто испугалась.
— Сам смотри. И сразу звонок мне, понял? Может, присутствие Людмилы не понадобится, но рисковать я не буду.
Вызванное подкрепление появилось быстро.
Когда рассаживались по машинам, Артем вспомнил предсмертные слова Митяя Худобина, что передал для него наемный убийца: «Бабу свою сдал, я убрал…» Смерть Элеоноры Семеновой, соседки Вадима, наводила на размышления. Беглов проверит потом, был ли Юрий Петрович Яковлев знаком с убитой женщиной. Без проблем. Но это уже ничего не меняло. Судьба бывшего кореша была решена. Чтобы разобраться с ним, требовалось лишь время, которого сейчас у Беглова не было.
Глава 28
Людка Петрова второй день находилась у матери. Вчера она вернулась в свой родной Клин и пришла к родительнице. И тут началось.
— Потаскуха, проститутка! Лучше бы ты под забором сдохла, чем меня позорить! — орала мать, не стесняясь соседей.
Действительно, лучше бы сдохла.
Отчим наблюдал за всем молча, ни во что не вмешиваясь, лишь глаза его радостно поблескивали. По его все-таки вышло, явилась, не запылилась.
— Ее надо в венерологическом диспансере проверить, — гнусавил он. — Кто ее знает, где она шлялась все это время.
Он отводил глаза от красавицы падчерицы. Неплохо, видно, жилось, морду наела, в теле, не то что раньше.
Людмила и впрямь изменилась. Спокойная сытная жизнь у Вадима пошла на пользу, отъелась, отоспалась, почувствовала себя человеком.
Она старалась не думать о том, что погнало ее в родной город. Даже здесь, вдалеке от убийцы, не чувствовала себя в безопасности. Труп красивой молодой женщины все время стоял перед глазами. Она боялась.
Когда вернулась в квартиру Вадима, поняла, что не может ни секунды оставаться в одиночестве. Она сама не понимала того, что делает. Бежать! Куда угодно, только подальше отсюда. Верзила узнал ее и захочет вернуться. Если бы сейчас приехал Вадим или Саша! Она металась по квартире, как помешанная. Если останется здесь, то произойдет что-то страшное. Ее действиями будто кто-то руководил.
Она написала Вадиму записку, взяла немного денег на дорогу. Как была, в его куртке и джинсах, кроссовки Вадим купил ей еще раньше, выбежала из дома.
Не успокоилась, пока не села в электричку. Странное дело, в тот же миг чужая воля перестала на нее давить, отпустила ее.
Она смотрела в окно, за которым мелькали остановки. Было странно видеть знакомые станции. Казалось, все это осталось в прошлой жизни и уже никогда не вернется. Оказывается, вернулось.
Она думала о Саше Грабневе и о Вадиме. Она обязательно встретится с ними, только сейчас должна уехать.
Мать с отчимом жили в старом двухэтажном деревянном доме. Если точнее, квартира была полуторакомнатной. К большому помещению, мать называла его залой, лепилась маленькая каморка с окном, расположенным под самым потолком. Мать с отчимом спали в этой комнатенке без дверей, туда как раз помещались кровать и пара стульев.
Когда Людка явилась к вечеру в квартиру, мать онемела, а потом начала орать на весь дом.
Но Людмила изменилась не только внешне. Пройдя страшную школу Сусанны, она закалилась. Теперь она могла дать отпор.
— Ну, наоралась? — нарочно грубо сказала она и, оттеснив от дверей растерявшихся родичей, протиснулась в тесную прихожую.
У матери от такой наглости отвисла челюсть. Раньше на дочь ногой топни, заплачет, а сейчас…
— Это что же это такое! — опять заголосила родительница. Шлялась, шлялась, теперь приехала, нате вам…
Мать здорово изменилась за последнее время. Постарела еще больше, лицо издерганное. В сердце Людмилы шевельнулось что-то, похожее на жалость. В застиранном халатике, плечи ссутулились. Кто теперь скажет, что это была не так давно очень симпатичная стройная женщина? Главное, черты лица у нее стали какими-то мелкими, неприятными. Теперь она была похожа на своего гниду-муженька, который всегда ходил с недовольным выражением лица, как будто все на свете ему были должны.
— Мама! — Людка шагнула к матери, хотелось рассказать ей все, пожаловаться, прижаться к родному человеку. Сейчас она готова была простить ей все: и попреки, и крики, и несправедливое отношение.
Мать поняла это по-своему, шарахнулась от дочери в сторону и завопила:
— А-а, про мать теперь вспомнила, жрать нечего стало, вот и приехала, а зачем ты мне нужна? Дом бабкин без твоего согласия я продать не могу, а ты, паскуда…
Людка устало прислонилась к стене.
— Я переночую у вас, поздно уже, завтра что-нибудь придумаю.
— А? Видал? — обратилась мать к мужу, который стоял рядом. Придумает она что-то, видите ли. Ждала я тебя, ждала? Ишь принцесса какая приехала!
— Господи! Неужели ты за всю свою жизнь еще не наоралась? Сказала, переночую здесь, потом в бабушкином доме жить стану.
Мать размахнулась и влепила ей пощечину.
Кровь прихлынула к лицу, но Людмила уже научилась сдерживать себя. Раньше она готова была ночевать на холодной скамейке, в подъезде, где угодно, только бы родственничков не видеть.
— Будешь орать, дом без моего согласия не продашь.
— Да я…
— Сожгу, а вам не достанется.
Мать подавилась криком.
— Что ты на самом деле разоралась, — подал голос отчим. — Пусть переночует. Не под забором же ей спать.
— А по мне хоть на помойке! Не дам ей постель чистую, пусть на коврике, как собака, валяется.
— Ладно, пусть на коврике. — Людка уже снимала кроссовки, потом прошла в комнату.
Здесь ничего не изменилось. Она медленно обводила глазами залу. И стоило всю жизнь рваться, чтобы заработать денег на покупку этого барахла!
