— Я поняла, что была неправа по отношению к тебе.
И тут он сорвался. Он высказал ей все, что накопилось у него за годы совместной жизни, то, о чем молчал раньше, задавленный обстоятельствами. Он перестал контролировать себя. И эта корова думает, что кому-то еще нужна?.. Надо быть полной кретинкой, чтобы прийти к нему с этим предложением после всего того, что было.
— Семья? — орал он. — Какая семья? Раньше про семью надо было думать. Ты не нужна мне. У меня любовница моложе нашего оболтуса. Посмотри на себя в зеркало, ты — старуха.
Он сам не ожидал от себя такого. Злость, обида захлестнули его.
Раиса онемела, а потом заплакала. Этого он не ожидал. Гнев мгновенно угас.
— Не нужно было приходить сюда, — сказал он. — Ты умная женщина, неужели не могла сообразить?..
Она молча всхлипывала.
— Ты Олежку вытащил, я подумала…
— Извини, я сорвался, но, — он покачал головой, — у нас ничего не получится. Все давно прошло.
Он принес ей воды.
— Выпей, я могу вызвать такси.
— Не надо.
Петрович не помнил, чтобы когда-нибудь так срывался. Он всегда отлично владел собой и контролировал собственное поведение. Вчерашний срыв был плохим признаком. Просто устал, как собака, успокаивал он себя, не машина, человек. От сбоев никто не застрахован. В последнее время он порядочно вымотался, словно в тиски попал.
Он подошел к бару, устроенному в рабочем кабинете. Коньячку, что ли, хлебнуть? Раздумывая, он взял в руки бутылку. Раньше обходился, но теперь почувствовал, что без вспомогательного средства, ему не успокоиться.
Он сидел в кресле и тянул коньяк. Есть не хотелось. Ему ничего не хотелось. Уехать бы куда-нибудь, скрыться ото всех, чтобы никто не достал. Послать бы всех к чертовой матери: и Артема, и навязанную ему избирательную кампанию, и труп Элки Семеновой.
Пара рюмок коньяка помогли снять накопившуюся усталость. С чего это его так разобрало, с утра коньяк хлещет?
Во второй половине дня, когда пил кофе в баре внизу, его позвали к телефону. Звонили от Беглова.
— Артем Семенович сегодня вечером приедет в ресторан «Жасмина». Велел передать, чтобы пригласили Гудкова.
У Яковлева мгновенно пересохло в горле. Беглов давно говорил о том, что ему надо бы познакомиться с председателем «Самшита». Говорить говорил, да все откладывал на потом. Руки не доходили. Кассир, посаженный Петровичем в «Самшит», свои обязанности выполнял исправно. Проколов не было. Гудков оказался не таким уж рохлей, каким показался в первую встречу. Сейчас Артем пожелал его увидеть. Зачем это ему понадобилось?
Яковлев не узнал по голосу, кто с ним говорит. А хоть бы и узнал, что это меняет? Не спросишь ничего.
— В котором часу?
— В девять вечера.
Голос по телефону был вежливый и какой-то безликий. Все это очень не понравилось Петровичу.
— Что хмуришься, хозяин? — возле него стоял шеф-повар ресторана.
Петрович завистливо вздохнул. Вот живет человек без проблем. Занимается своим делом, знает его прекрасно, мастер экстра-класса. Ни о чем дурном голова не болит.
— Гостей жду, — ответил он.
— Сделаем по высшему разряду.
Яковлев скривился. Дожил! Перед таким ничтожеством, как Гудков, выплясывать придется. А Переверзев? Про председателя Фонда ни слова сказано не было.
«Артем заставит, раскаленные сковородки лизать будешь», противно проскрежетало внутри. Он сжался. Обретенное спокойствие улетучилось, как дым. Тревога, что угнетала его последнее время, вернулась. И теперь ее нельзя было заглушить коньяком.
Мысли лихорадочно теснились в голове. Яковлев напоминал зверя, окруженного врагами. Он должен контролировать каждое движение, каждый шаг, чтобы спасти свою шкуру.
В который раз он пожалел о том, что затеял игру с Артемом.
Глава 32
Ашот Мирзоян несколько дней находился в Рыбинске. Поселился он у своего приятеля Евгения, с которым познакомился несколько лет назад, как только приехал в эти места. Евгений был охотник, он жил один с охотничьей собакой Миртой, прекрасно выученной легавой.
Все сложилось очень удачно.
— О, — обрадовался Евгений приезду приятеля, — а я как раз на боровую дичь собрался в ваши места. Может, вместе махнем? — предложил он, узнав, что у Ашота отпуск.
— Нет, — отказался Мирзоян. — Можно я у тебя поживу несколько дней?
— Нет вопросов. Ты меня случайно застал, я еще вчера должен был уехать. Сорвалось. Эх, закачусь сейчас в Брейтово. Сплю и вижу. Перед снегом боровую дичь можно взять. Утки еще не все улетели. Собака на ушах стоит, чует, охотничек. — Он потрепал легавую по голове.
Мирта, подозрительно обнюхав сумку Мирзояна, залаяла.
Ашот побледнел.
— Не бойся, не тронет. Это она перед охотой беспокойная. Чуткое животное.
Евгений с Миртой уехали рано утром. Ашот остался в квартире один. Не надо было ни перед кем притворяться, следить за каждым словом, последнее время он так устал от этого. Все вокруг казалось подозрительным.
Запершись в квартире, он наконец смог внимательно рассмотреть драгоценности, волею случая попавшие к нему в руки.
Внимание привлек золотой перстень с геральдическим щитом, покрытым красной эмалью, с золотой фигуркой Георгия Победоносца. Когда же его сделали? — Ашот вертел перстень в руках. По всему видать, вещь старинная.
Маленький золотой бюст негритенка показался очень занятным. Отделан по золоту красной и зеленой эмалью, шапочка из чего-то белого, а перо усыпано мелкими алмазами.
Каждую вещь можно было рассматривать часами. А перстней, кулонов, браслетов, брошей было не счесть. И монеты, много золотых монет. Были здесь и чарки. На одной красовалась надпись по горловине: «Братина доброго человека». Редкостные вещи, музейные.
Почему же Тихарев не воспользовался кладом? — в который раз подумал он. Сидел, как собака на сене. Нет, правильно он решил: надо поделиться с другой наследницей. От такого состояния крыша поехать может.
Он должен отыскать эту женщину, про которую говорил умирающий старик. Или не должен? Если не должен, тогда какого черта он сюда притащился? Сидел бы в Мытищах у дяди, дожидаясь паспорта, а потом прости-прощай! Вывезти такие сокровища не просто, но дядя — мужик умный, связи у него еще остались. Делиться, конечно, пришлось бы, но что делать? Ашот был готов к этому. Иначе ничего не получит. Монеты можно было скинуть здесь.
Он вертел в руках серьги. Подвеска была выполнена в виде золотого петушка, гребень и перья которого усыпаны драгоценными камнями. При малейшем покачивании они излучали нестерпимый блеск.
