— Это я, Элэйс, — мягко отозвалась она.
Ариф моргнул, недоуменно оглядывая серые склоны гор.
«Должно быть, — подумала Элэйс, — ему снова снился Иерусалим, купола мечетей и протяжные призывы к молитве сарацинских правоверных, бесконечное море пустыни…» Сколько раз за эти годы Ариф рассказывал ей об ароматных пряностях, ярких красках, острых яствах, о палящем солнце. Он рассказывал ей всю свою жизнь, говорил о пророках и городе Аварис, где провел детство, о молодом отце Элэйс, о
Она с болью в сердце разглядывала его побледневшую от старости оливковую кожу, побелевшие волосы. Он был слишком стар для этого испытания. Слишком много перенес, слишком много видел для такого жестокого конца.
Слишком долго откладывал Ариф это путешествие. Элэйс не говорила, но знала, только мысль о Лос Серес и Бертране давала ему силы держаться.
— Элэйс, — повторил он, возвращаясь к действительности. — Да…
— Уже недолго осталось, — сказала она, поднимая его на ноги. — Мы почти дома.
Гильом и Сажье мало разговаривали. Они забились в углубление под камнями, куда не дотягивались жестокие когти ветра.
Гильом несколько раз пробовал завязать разговор и умолкал, смущенный отрывистыми откликами. В конце концов он оставил попытки и погрузился в собственный мир.
Сажье так было легче. Его мучила совесть. Он всю жизнь сперва завидовал Гильому, потом ненавидел его и только недавно сумел о нем забыть. Он занял место мужа рядом с Элэйс, но не в ее сердце. Она осталась верна первой любви, устоявшей перед разлукой и неизвестностью.
Сажье достаточно наслышан был об отваге Гильома, о его бесстрашной и неутомимой борьбе против крестоносцев за землю Ока, но не позволял себе восхищаться им. И жалеть не хотел. Он видел, какую боль причиняет Гильому мысль об Элэйс. Его лицо говорило об ужасе потери. Но Сажье не мог заставить себя заговорить. И ненавидел себя за молчание.
Они ждали весь день. Спали по очереди. Уже начинало смеркаться, когда стая ворон пролетела над самым склоном — как хлопья пепла от догоревшего костра. Птицы с карканьем закружились над ними, хлопая крыльями в ледяном воздухе.
— Кто-то идет, — мгновенно насторожился Сажье.
Он выглянул из-за валуна, нависавшего над входом в пещеру. Огромный камень держался на узком уступе, словно был положен сюда рукой горного великана.
И ничего не увидел, никакого движения. Тогда Сажье осторожно вышел из укрытия. Все кости болели, все тело, не отошедшее еще от жестоких побоев, занемело в бездействии. На костяшках отекших пальцев запеклась кровь, лица было не различить за синяками и ссадинами.
Сажье свесил ноги с уступа, спрыгнул вниз. Приземлился неудачно — тело прошила боль.
— Дай меч, — попросил он, протягивая вверх руку.
Гильом передал ему оружие, потом спустился сам и встал рядом, всматриваясь вниз по ущелью.
Ветер донес далекиё голоса. Потом в меркнущем свете Сажье разглядел тонкую струйку дыма, поднимающуюся из реденькой рощи.
Он перевел взгляд к горизонту, где лиловая земля сливалась с темнеющим небом.
Они подошли с юго-востока, — сказал он спутнику, значит, Ориана далеко обошла селение. С этой стороны они лошадей дальше не проведут — не та тропа. С обеих сторон обрывы и осыпи. Дальше пойдут пешком.
Мысль, что Бертрана так близко, оказалась невыносима.
— Я спущусь туда…
— Нет! — быстро возразил Гильом и добавил мягче: — Нет, слишком велик риск. Если тебя заметят, Бертрана станет заложницей. Уже ясно, что Ориана направляется к пещере. Здесь внезапность сыграет нам на руку. Надо дождаться. — Помолчав, он добавил: — Не вини себя, друг. Ты не мог им помешать. И для твоей дочери будет лучше, чтобы ты держался прежнего плана.
Сажье вырвал у него свою руку.
— Что ты понимаешь? — сказал он дрожащим от ярости голосом. — Как смеешь думать, что понимаешь меня?
Гильом вскинул руки в шутливом отчаянии:
— Извини-извини!
— Она совсем ребенок.
— Сколько ей?
— Девять, — коротко отозвался Сажье.
— Уже может кое-что понимать, — задумчиво нахмурился Гильом. — Даже если из лагеря Ориана выманила ее уговорами, а не увезла силой, к этому времени она должна была разобраться. Она знала, что Ориана в лагере? Вообще знала, что у нее есть тетя?
Сажье кивнул.
— И знала, что Ориана — не друг Элэйс. Она бы с ней не ушла.
— Если знала, с кем имеет дело, — нет, — согласился Гильом. — А если не знала?
Сажье на минуту задумался и покачал головой:
— Все равно. Не могу поверить, чтобы она пошла за незнакомой женщиной. Мы же ясно объяснили, что она должна дождаться нас…
Он осекся, поняв, что проговорился, но Гильом не услышал оговорки, погрузившись в размышления, и Сажье перевел дух.
— Думаю, с солдатами мы справимся после того, как отобьем Бертрану, — заговорил Гильом. — Чем больше размышляю, тем вероятнее мне кажется, что Ориана оставит своих людей ждать, а сюда подойдет только с твоей дочерью.
Сажье стал слушать внимательней:
— Дальше?
— Ориана тридцать лет дожидалась этой возможности. Таиться для нее так же привычно, как дышать. Не думаю, чтобы она рискнула выдать кому-то место, где находится ее драгоценная пещера. Она не захочет делиться тайной, а раз она полагает, что никто, кроме сына, не знает, куда она направилась, то и опасности не предвидит.
Гильом помолчал.
— Ориана… Ради тайны лабиринта она лгала, убивала, предала отца и сестру. Ради этих книг она обрекла себя на проклятие.
— Убивала?
— Первого своего мужа, Жеана Конгоста, — наверняка, даже если не ее рука воткнула ему нож в спину.
— Франсуа, — прошептал Сажье так тихо, что Гильом не услышал.
Луч воспоминания: вопль, отчаянно бьющая копытами лошадь, трясина, засасывающая человека и животное.
— И я всегда подозревал, что на ее совести смерть одной женщины, которую Элэйс очень любила, — продолжал Гильом. — Имя я запамятовал за столько лет, но помню, что она была знахарка из Нижнего города. Она научила Элэйс всему: собирать травы, лечить, пользоваться дарами природы на благо людям. Элэйс ее любила, — помолчав, повторил он.
Только упрямство помешало Сажье сказать о себе. Упрямство и давняя ревность. Но этого он не выдержал.
— Эсклармонда не умерла тогда, — тихо сказал он.
Гильом замер.
— Как? А Элэйс знала?
Сажье кивнул.
— Когда она сбежала из Шато, за помощью пришла к Эсклармонде — и к ее внуку. Она…
Властный и холодный голос Орианы прервал его откровения. Мужчины — оба опытные разведчики — мгновенно распластались на земле, беззвучно обнажили мечи и переползли ближе к устью пещеры. Гильом укрылся за густым кустом боярышника. Его колючие ветви угрожающе топорщились в спустившихся сумерках.
Голоса приближались. Они уже слышали топот солдатских сапог, звон оружия.
Сажье казалось, он вместе с Бертраной проходит каждый шаг. Мгновения растянулись в вечность. Звук шагов, отголоски разговоров словно застыли на месте и не приближались.
Наконец из-за деревьев показались две человеческие фигуры. Гильом не ошибся: они были вдвоем, Ориана и Бертрана. Сажье чувствовал на себе предостерегающий взгляд Гильома, заклинающий не двигаться, ждать, пока Ориана не окажется на расстоянии удара.
Когда они приблизились, Сажье стиснул кулаки, чтобы не зарычать вслух. На побелевшем личике девочки ярко краснел рубец от удара. От шеи к связанным сзади рукам тянулась веревка. Ориана держала ее конец в левой руке, а в правой сжимала кинжал, и острием его колола Бертрану в спину, подгоняя вперед.
Та шла неловко, часто оступаясь. Прищурившись, Сажье разглядел, что под подолом юбки у нее связаны лодыжки. Свободная петля позволяла кое-как передвигать ноги, но не бежать.
Он заставил себя замереть, ждать, смотреть, как они выходят на прогалину перед пещерой.
— Ты сказала, сразу за деревьями!
Бертрана пробормотала что-то так тихо, что Сажье не разобрал слов.
— Ради твоего же блага, надеюсь, что это правда, — процедила Ориана.
— Вот она, — проговорила девочка.
Голос ее не дрожал, но Сажье услышал в нем ужас, от которого у него сжалось сердце.
Они намеревались напасть на Ориану у входа в пещеру. Сажье должен был выхватить девочку, Гильом — разоружить женщину, не дав ей воспользоваться ножом.
Сажье оглянулся на Гильома, и тот кивнул, показывая, что готов.
— Но тебе нельзя входить, — говорила между тем Бертрана. — Это святое место. Туда можно только стражам.
— Вот как? — издевательски усмехнулась Ориана. — И кто же мне помешает? Не ты ли? — Старая обида проступила на ее лице. — Ты так похожа на нее, что меня тошнит.
Женщина резко дернула веревку, заставив девочку вскрикнуть от боли.
— Элэйс тоже всегда знала, кому что делать. Всегда думала, что она лучше других.
— Неправда! — выкрикнула Бертрана.
Сажье мысленно умолял ее замолчать. В то же время ему подумалось, что Элэйс может гордиться отвагой дочери в столь безнадежном положении. Да и он ею гордился. Девочка была достойна своих родителей.
А Бертрана кричала:
— Все не так! И входить нельзя. Он тебя не впустит! Лабиринт хранит свои тайны — от тебя и от всех, кто ищет его не по праву!
Ориана коротко рассмеялась:
