Гильому мало было известно о прошлом Сажье. Был связным между Совершенными и затерянными в Пиренеях селениями, служил разведчиком повстанцев… Гильом не сомневался, что его более молодой спутник знает в горах каждую тропку, каждое ущелье и гребень. Гильом ощущал яростную неприязнь своего спутника, но молчал, хотя враждебность била в спину, как горячий солнечный луч. Он помнил, что Сажье считался человеком верным, отважным и честным, готовым умереть, сражаясь за свои убеждения. Он понимал Элэйс, полюбившую этого человека и родившую от него ребенка, хотя сама мысль об этом была ему как нож в сердце.
Счастье сопутствовало им. Ночью не было снегопада, и новый день, девятнадцатое марта, оказался ясным и светлым, почти безветренным.
Они подъехали к Л ос Серее в сумерках. Деревушка скрывалась в маленькой глубокой лощине. Несмотря на холод, в воздухе уже пахло весной. Деревья на околице покрыты были белыми и зелеными почками. Первые весенние цветы выглядывали из зимней травы на обочине. Несколько домов, составлявших селение, казались пустыми и заброшенными. Мужчины спешились и повели лошадей под уздцы. В тишине громко отдавался звон подков по камням и мерзлой земле. Над парой крыш виднелись струйки дыма. В щелях ставен мелькали и тут же исчезали испуганные глаза обитателей. Французские мародеры редко забредали так далеко в горы, но бывало и такое. Их появление всегда предвещало беду.
Сажье привязал лошадь у колодца. Гильом последовал его примеру, и они вместе прошли к маленькой хижине. На крыше ее не хватало черепиц, ставни покосились, но стены были еще крепкими. Гильому подумалось, что не так уж трудно было бы вернуть дом к жизни.
Он ждал, пока Сажье боролся с набухшей дверью. Наконец створка подалась и, скрипнув петлями, пропустила их внутрь.
Гильом вдохнул сырой, могильный воздух, от которого сразу занемели пальцы. У стены против двери зимними ветрами намело сухих листьев. На внутренней стороне ставен, на подоконнике, ледяной бахромой висели сосульки.
На столе остались следы давней трапезы: кувшин, тарелки, чашки, нож. Вино покрывала зеленая пленка плесени — словно тина на поверхности пруда. Скамейки были сдвинуты к стене.
— Это твой дом? — тихо спросил Гильом.
Сажье кивнул.
— Сколько же ты здесь не был?
— Год.
Посреди хижины над прогоревшими углями очага висел котелок. Гильом с жалостью смотрел, как Сажье склонился над ним и поправил крышку.
Заднюю половину дома отгораживала рваная занавеска. Приподняв ее, он увидел еще один стол с придвинутыми к нему двумя стульями. Вдоль стены тянулся ровный ряд полупустых полок. Старая ступка и пестик, пара мисок и несколько запыленных горшков. На торчавших из стены над полками крючках еще висели пучки сухих трав, окаменевшая веточка блошницы и мешочек с черничным листом.
— Для лекарств…
Голос Сажье застал Гильома врасплох. Он застыл, сложив перед собой руки, не смея прервать его воспоминаний.
— Все к ней приходили, и женщины, и мужчины. Кто болел, у кого на душе было неспокойно, кто просил помочь ребенку здоровым пережить зиму. Бертрана… Элэйс разрешала ей помогать и разносить лекарства по домам.
Сажье умолк. У Гильома в горле тоже стоял комок. Он тоже помнил горшки и бутыли, которыми Элэйс наполнила их спальню в Шато Комталь. Помнил, с какой молчаливой сосредоточенностью она работала.
Сажье опустил занавеску. Проверил на прочность ступени приставной лестницы и осторожно забрался на верхнюю платформу. Здесь, заплесневелые и изодранные мышами, лежали соломенные тюфяки и одеяла — остатки семейного ложа. У постели стоял простой подсвечник с потеками воск а, над ним по стене тянулась полоска копоти.
Гильом не мог больше смотреть на Сажье и вышел подождать снаружи. Он был не вправе вторгаться в его горе.
Через некоторое время Сажье вышел к нему. Глаза у него покраснели, но руки не дрожали, и он ровным шагом подошел к Гильому, который стоял на верхней точке деревенской улочки, глядя на запад. Мужчины были одного роста, хотя морщины на лице Гильома и седина в его волосах говорили, что он на пятнадцать лет ближе к могиле.
— Солнце в горах в это время года встает поздно.
Гильом ответил не сразу.
— Что ты собираешься делать? — спросил он, признавая за Сажье право решать.
— Надо поставить в конюшню лошадей и самим найти ночлег. Думаю, до утра они не появятся.
— Ты не хочешь… — Гильом оглянулся на заброшенный дом.
— Нет, — быстро отозвался Сажье. — Только не там. Есть одна женщина — она нас накормит и пустит переночевать. Завтра двинемся дальше в горы и устроим лагерь у пещеры. Там и будем их ждать.
— Думаешь, Ориана обойдет деревню?
— Она должна догадаться, где Элэйс спрятала «Книгу Слов». За эти тридцать лет у нее хватило времени изучить две другие книги.
Гильом покосился на спутника.
— Так оно и есть? Книга в пещере?
Сажье его не услышал.
— Не понимаю, как она убедила Бертрану уйти с ней, — пробормотал он. — Я же велел ей ждать меня. Никуда без меня не уходить.
Гильом промолчал. Ему нечем было успокоить Сажье. Впрочем, тот быстро овладел собой.
— Могла Ориана взять с собой те две книги? — вдруг обратился он к Гильому.
Гильом покачал головой.
— Думаю, они надежно заперты в ее сокровищнице, где-нибудь в Шартре или в Эвре. Зачем бы ей так рисковать?
— Ты ее любил?
Вопрос застал Гильома врасплох.
— Я ее желал, — медленно ответил он. — Я был околдован, опьянен сознанием собственной важности, я…
— Не Ориану, — перебил его Сажье. — Элэйс.
Будто железная полоса сжала Гильому горло.
— Элэйс… — прошептал он.
Минуту он стоял, уйдя в воспоминания, пока взгляд Сажье не вернул его в холод настоящего.
— После… — Он сбился и начал сначала: — После падения Каркассоны я виделся с ней всего один раз. Она провела со мной три месяца. Ее захватила инквизиция, и…
— Я знаю! — выкрикнул Сажье, он был вне себя. — Все это я знаю!
Гильом удивился его вспышке, но не обернулся. Он смотрел прямо перед собой и заметил вдруг, что улыбается.
— Да. — Слова сами собой соскальзывали с губ. — Я любил ее больше целого мира. Просто я не понимал, как драгоценна любовь, как она хрупка, пока не разбил ее собственными руками.
— Потому ты отпустил ее? После Тулузы, когда она вернулась сюда?
Гильом кивнул.
— После тех недель, проведенных вместе, видит Бог, трудно было оставить ее. Увидеться, еще хоть раз… Я надеялся, когда все это кончится, может быть, мы… Но, видно, она нашла тебя. А теперь…
У него сорвался голос. На морозе от слез щипало глаза. Он почувствовал, как рядом шевельнулся Сажье. На мгновение что-то возникло между ними.
— Прости. Нечаянно вырвалось. — Гильом перевел дыхание. — Ориана назначила за голову Элэйс такую награду, что могли соблазниться даже те, кто не желал ей зла. Я перекупал ее шпионов, чтобы те доставляли ложные донесения. Почти тридцать лет я старался защитить ее.
Гильом снова замолчал, когда видение книги, горящей на обугленном красном плаще, непрошеным гостем встало перед глазами.
— Не знал я, что ее вера так сильна, — закончил он. — И что она пойдет на такое, лишь бы не отдать книгу Ориане.
Он взглянул на Сажье, надеясь прочесть правду в его глазах.
— Я хотел бы, чтобы она осталась жить, — просто сказал он. — Ради тебя, избранного ею в мужья, и ради меня, глупца, любившего и потерявшего ее. И больше всего, ради вашей дочери. Зная Элэйс…
— Почему ты нам помогаешь? — перебил его Сажье. — Зачем пришел?
— В Монсегюр?
Сажье нетерпеливо мотнул головой.
— Не в Монсегюр. Сюда.
— Чтобы отомстить? — ответил Гильом.
ГЛАВА 79
Элэйс проснулась сразу. Она продрогла, тело затекло и онемело. Слабый лиловый отблеск рассвета окрасил серые горы. Легкий белый туман крался по лощинам.
Она взглянула на Арифа. Тот мирно спал, натянув на уши плащ. Сутки пути трудно дались ему.
Тишина тяжело нависла над горами. Элэйс промерзла до костей, но это не мешало ей радоваться минутам одиночества после месяцев в переполненном Монсегюре. Стараясь не потревожить Арифа, она встала, потянулась и открыла вьючную суму, чтобы отломить кусок хлеба. Каравай оказался твердым, как дерево. Она нацедила чашку густого горного вина, такого холодного, что обжигало рот. Обмакнула хлеб, чтобы размягчить его, и быстро стала есть. Предстояло еще готовить еду для остальных.
Она не позволяла себе думать о Бертране и Сажье. Где они сейчас? Еще в лагере? Вместе или порознь?
Протяжный крик совы, возвращающейся с ночной охоты, разрезал тишину. Элэйс улыбнулась знакомому звуку. В кустах шуршали мелкие зверьки, тихонько цокотали коготки. Ниже по долине завыли волки. Все напоминало ей, что мир остался прежним, круговорот жизни продолжается своим чередом.
Элэйс разбудила двух проводников, сказала, что еда готова, а сама повела лошадей к ручью и мечом разбила лед, чтобы они напились.
Когда свет стал ярче, она пошла будить Арифа. Шепнула ему на ухо слова на его родном языке и ласково похлопала по плечу. В последние дни он часто просыпался в отчаянии.
Ариф поднял тяжелые веки над карими глазами, потускневшими к старости.
— Бертрана?
