номер участка, где расположена могила.
— Спасибо. Я с вами свяжусь.
— Доминик поможет вам отсюда выбраться. — Она улыбнулась. — Дайте мне знать, как идут дела.
ГЛАВА 40
АРЬЕЖ
Поль Оти ждал, что Мари-Сесиль воспользуется поездкой в Арьеж для продолжения вчерашнего разговора или предложит ему доложить о дальнейшем развитии дел. Однако она, если не считать нескольких случайных замечаний, молчала.
В замкнутом пространстве салона он особенно сильно ощущал близость ее тела, запах духов, запах кожи. Сегодня она надела бежевую блузку без рукавов и брюки того же цвета. Глаза скрывались за стеклами темных очков, а губы и ногти, как и накануне, были огненно-красными.
Оти незаметно сдвинул манжет рубашки, чтобы бросить взгляд на часы. Допустим, пара часов на раскопках, обратный путь — вряд ли они вернутся в Каркасон раньше вечера. Как все это досадно!
— Есть известия об О'Доннел? — спросила она.
Оти вздрогнул, услышав собственную мысль, высказанную вслух чужим голосом.
— Пока нет.
— А о полицейском?
Она повернула к нему лицо.
— О нем можно больше не беспокоиться.
— С каких пор?
— Сегодня рано утром.
— Узнали о нем что-нибудь еще?
Оти покачал головой.
— Если только от него не тянется ниточка к вам, Поль…
— Не тянется.
Минуту она молчала, затем спросила:
— А та англичанка?
— Добралась в Каркасон прошлой ночью. За ней присматривают.
— Вам не кажется, что она заезжала в Тулузу, чтобы оставить там книгу или кольцо?
— Если только она не передала их кому-то в стенах отеля — нет, невозможно. К ней никто не заходил, она ни с кем не встречалась ни на улицах, ни в библиотеке.
На пик де Соларак они прибыли ровно в час дня. Стоянку огородили деревянным заборчиком, ворота стояли на запоре. Согласно его распоряжению, сторожа не было — никаких свидетелей их визита.
Оти отпер ворота и завел машину на площадку. После шумного понедельника сегодня на территории раскопок было необычайно тихо. Стены палаток опущены и закреплены, все горшки, сковородки и инструменты разложены в ряд и снабжены ярлычками.
— Где вход?
Оти указал наверх, туда, где ветер еще играл лентой, огораживавшей место преступления.
Он достал из машины фонарь. Они молча поднимались по склону, задыхаясь в тяжкой послеполуденной жаре. Оти указал на валун, так и лежавший на боку, словно низверженный идол, и вскарабкался первым на несколько метров крутого подъема ко входу в пещеру.
Оказавшись на месте, Мари-Сесиль заговорила:
— Я войду одна.
Оти скрыл раздражение. Разумеется, ничего она там не найдет. Он сам прочесал частым гребнем каждый сантиметр. И он протянул ей фонарик:
— Как пожелаете.
Он смотрел, как она уходит в глубь тоннеля. Свет фонаря становился слабее и наконец совсем исчез.
Тогда он отошел подальше, так что не услышал бы даже крика.
Сама близость этой пещеры будила в нем гнев. Рука тянулась к распятию на груди, как к талисману, отвращающему зло этих мест.
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. — Оти перекрестился, постоял, успокаивая дыхание, и только потом позвонил в свой офис. — Что у вас для меня?
Он слушал, и лицо его выражало все большее удовольствие.
— В самой гостинице? Они говорили друг с другом? — Он выслушал ответ. — Прекрасно. Не спускайте с нее глаз. Посмотрим, что она будет делать.
Он улыбнулся и нажал «отбой». Еще один вопрос в длинном списке вопросов к О'Доннел.
О Бальярде удалось раскопать на удивление мало. Машины нет, паспорта нет, телефона нет — никаких связей с системой. С официальной точки зрения он не существует. Человек без прошлого.
Оти приходило в голову, что Бальярд мог оказаться разочаровавшимся членом
Что связь существовала, Оти не сомневался. Надо только выявить ее. Пещеру он уничтожил бы, не медля ни минуты, но его останавливало исчезновение книг. Он был орудием, посредством коего Господь сотрет с лица земли четырехтысячелетнюю ересь. Но для этого полные скверны пергаменты должны вернуться в пещеру. Тогда только можно предать огню все и всех.
Мысль, что на поиски книг осталось только два дня, подстегнула его к действию. Решительно сощурив серые глаза, Оти набрал еще один номер.
— Завтра утром, — сказал он в трубку. — Подготовьте ее.
В тишине больницы Фуа очень громко щелкали по линолеуму коричневые туфельки Жанны.
Все, кроме них, здесь было белым. Стены, униформа персонала, их обувь на резиновых подошвах, указатели, бумаги… Инспектор Нубель, помятый и растерянный, стоял среди этой стерильной белизны и выглядел так, словно много дней не менял одежду.
К ним по коридору катили каталку, колесики мучительно громко поскрипывали. Они отступили в сторону, пропуская ее, и санитарка поблагодарила их, чуть качнув головой в белом колпачке.
Бальярд заметил, что все обращаются к Жанне с особым участием. Несомненно, искреннее сочувствие окрашивалось опасением, что она не перенесет удара. Он невесело усмехнулся. Молодежь вечно забывает, что поколение Жанны повидало и перенесло столько, сколько не вынести им. Войны, оккупация, Сопротивление… Они сражались, и умирали, и видели, как умирают друзья. Они закалились. Ничто их уже не удивляет, кроме, может быть, упрямой стойкости человеческого духа.
Нубель остановился перед большой белой дверью. Открыл ее толчком и отступил, предлагая спутникам войти первыми. Наружу вырвался холодный воздух с запахом дезинфекции. Бальярд снял шляпу и держал ее у груди. Все приборы были отключены. На кровати посреди комнаты под свисающей простыней угадывались очертания тела.
— Они сделали все возможное, — пробормотал Нубель.
— Инспектор, мой внук был убит? — спросила Жанна.
Это были ее первые слова с тех пор, как, добравшись до больницы, они услышали, что опоздали.
Бальярд заметил, как нервно передернулся стоявший рядом с ним инспектор.
— Еще рано что-либо утверждать, мадам Жиро, однако…
— Обстоятельства смерти кажутся вам подозрительными, инспектор? Да или нет?
— Да.
— Благодарю, — проговорила она тем же тоном. — Это все, что я хотела узнать.
— В таком случае, — инспектор протиснулся к двери, — я оставлю вас совершить прощание. Если понадоблюсь, вы найдете меня в комнате для родственников с мадам Клодеттой.
Дверь щелкнула, закрываясь. Жанна подошла к кровати. Лицо у нее было серое и рот плотно сжат, но спина и плечи оставались такими же прямыми, как всегда.
Она отогнула край простыни. В комнату ворвалась тишина смерти. Бальярд видел, что Ив казался сейчас совсем мальчиком. Очень белая и гладкая кожа, ни одной морщинки. Голова скрыта бинтами. Из-под повязки выбиваются пряди черных волос. Руки с разбитыми в кровь костяшками сложены на груди, как у юного фараона.
Бальярд смотрел, как Жанна склонилась, поцеловала внука в лоб и, снова закрыв лицо простыней, отвернулась.
— Идем? — Она взяла Одрика под руку.
Они вышли в пустой коридор. Бальярд огляделся по сторонам и подвел Жанну к ряду пластиковых сидений, закрепленных у стены. Оба невольно перешли на полушепот, хотя слушать их было некому.
— Я уже довольно давно беспокоилась о нем, Одрик. Он изменился, стал замкнутым, нервным.
— Ты спрашивала его, в чем дело?
Она кивнула.
— Уверял, что ничего не случилось. Просто устал, перерабатывает.
Одрик положил ладонь ей на руку.
— Он любил тебя, Жанна. Может быть, ничего и не было. А может, было. — Бальярд помолчал. — Если Ив оказался втянутым во что-то дурное, это было против его природы. Совесть не давала ему покоя. И в конечном счете он поступил правильно. Послал кольцо тебе, не думая о последствиях.
— Инспектор Нубель спросил меня о кольце. Хотел знать, говорил ли со мной Ив в понедельник.
— Что ты ответила?
— Правду: что не говорил.
Одрик облегченно вздохнул.
