дотлевала ярость битвы, но Гильом был невредим.
— Твой муж сражался доблестно, дама Элэйс, — обратился к ней виконт. — Он сразил множество и многим спас жизнь. Мы в долгу перед его искусством и отвагой.
Элэйс вспыхнула.
— Скажи мне, где твой отец?
Элэйс указала в северо-западный угол двора.
— Мы следили за битвой с башни, мессире.
Гильом спешился и отдал поводья своему конюшему.
Элэйс застенчиво приблизилась к нему.
— Мессире?
Он взял ее холодную бледную руку, поднес к губам.
— Тьерри сбили, — сказал он бесцветным голосом. — Сейчас его принесут. Тяжело ранен.
— Мессире, я сожалею…
— Мы были как братья, — продолжал он. — И Альзо тоже. Он всего на месяц старше меня. Мы всегда друг за друга заступались. Вместе зарабатывали на меч и кольчугу. И в рыцари его посвятили в ту же Пасху, что меня.
— Я знаю, — мягко сказала она, притянув к себе его голову. — Идем, я помогу тебе разоблачиться, а потом постараюсь помочь Тьерри.
Она видела, что глаза у него блестят от слез, и заторопилась, чтобы он не подумал, что она заметила.
— Идем, Гильом. Отведи меня к нему.
Тьерри вместе с другими тяжелоранеными отнесли в Большой зал. Искалеченные и умирающие люди лежали вдоль стены в три ряда. Женщины хлопотали над ними, пытаясь облегчить их страдания. С заплетенными в косы волосами Элэйс выглядела совсем девочкой.
Час за часом воздух в помещении делался все тяжелее, мухи все назойливее. Женщины редко переговаривались и трудились с упорной решимостью, зная, что, если штурм возобновится, станет еще тяжелей. Священники переходили от одного раненого к другому, выслушивая исповеди и совершая последние обряды. Двое Совершенных, укрывшись под такими же темными одеяниями, произносили последнее утешение раненым катарам.
Тьерри был в тяжелом положении. Он получил несколько ударов. Сломанная лодыжка, копейная рана в бедро, раздробленная кость… Элэйс понимала, что он потерял слишком много крови, но ради Гильома пыталась что-то сделать. Разогрела воск и, смешав с настоем листьев и корневищ костевяза, наложила остывший компресс на рану.
Оставив с Тьерри Гильома, Элэйс перешла к другим, у кого еще была надежда выжить. Она размешала в отваре лопуха толченый дягиль и, заручившись помощью одного из поварят, разносила лекарство в чашках, вливая из ложечки в рот каждому, кто еще мог глотать. Раны затянутся, если избежать заражения и не дать ему проникнуть в кровь.
Если удавалось улучить свободную минуту, Элэйс возвращалась к Тьерри, меняла повязки, хотя и видела, что надежды нет. Он был без сознания, и кожа у него приняла смертный голубовато-белый оттенок. Элэйс тронула Гильома за плечо.
— Прости, — сказала она. — Ему уже недолго осталось.
Гильом только кивнул.
Элэйс отошла в дальний конец зала. Молодой шевалье, немногим старше ее, вскрикнул, когда она проходила мимо. Элэйс остановилась, склонилась над ним. Его детское лицо сморщилось, выражая боль и недоумение, в карих глазах застыл мучительный страх.
— Тише-тише, — пробормотала она. — С тобой никого нет?
Он чуть мотнул головой. Элэйс погладила ему лоб ладонью и приподняла кусок ткани, прикрывающий щитовую руку. И тут же отпустила. У мальчика было размозжено плечо. Сквозь кожу торчали осколки костей — как камни в мутном потоке. И в боку зияла дыра. Кровь стекала из раны и лужей собиралась под ним.
Правая рука у него так и закостенела на рукояти меча. Элэйс хотела высвободить ее, но пальцы не разгибались. Тогда она оторвала от юбки кусок подола и заткнула кровоточащую дыру тряпичным комом. Достала из мешочка на поясе пузырек с валерианой и влила ему в губы двойную дозу, чтобы облегчить смертную муку. Больше здесь ничего нельзя было сделать.
Смерть не была милостивой и не торопилась с приходом. Постепенно всхлипы у него в груди становились громче, дыхание все тяжелее. Когда у мальчика потемнело в глазах, он не выдержал ужаса и заплакал вслух. Элэйс сидела над ним, напевала что-то на ухо, гладила ему лоб, пока душа не покинула тело.
— Прими Господь твою душу, — прошептала она, закрывая ему глаза.
Потом прикрыла лицо и перешла к другим. Элэйс трудилась весь день: разносила лекарства, меняла повязки. Глаза болели, руки покраснели от чужой крови. В конце дня потоки закатного света протекли в высокие окна Большого зала. Умерших унесли. Живые были устроены удобно, насколько позволяли их раны.
Изнемогающую Элэйс поддерживала только мысль, что ее ждет еще одна ночь в объятиях Гильома. У нее ныли кости, отказывалась разгибаться спина, но все это уже не имело значения.
Воспользовавшись царившей во всем замке суматохой, Ориана незаметно ускользнула к себе, чтобы встретиться со своим агентом.
— Давно пора! — буркнула она, наконец дождавшись его. — Рассказывай, что узнал.
— Еврей умер, ничего так и не сказав, но мой господин уверен, что книгу он передал вашему отцу.
Ориана скрыла улыбку и промолчала. Она никому не говорила о том, что нашла за швом плаща Элэйс.
— А что с Эсклармондой из Сервиана?
— Она храбро держалась, но в конце концов сказала, где мы найдем вторую книгу.
Зеленые глаза Орианы загорелись:
— Нашли?
— Еще нет.
— Но она в городе? Владетель Эвре знает?
— Он полагается на тебя, госпожа, и ждет от тебя вестей.
Ориана на минуту задумалась.
— Старуха мертва? И мальчишка? Они не вмешаются в наши планы?
Человек натужно усмехнулся:
— Женщина умерла. Щенок сбежал, но он не опасен. Когда найду, прикончу.
Ориана кивнула:
— Ты говорил владетелю Эвре о моем… интересе?
— Говорил, госпожа. Он польщен, что ты готова на такую услугу.
— И о моих условиях? Он обеспечит свободный выход из города?
— Обеспечит, госпожа, если ты передашь ему книгу.
Ориана встала, принялась расхаживать по комнате.
— Хорошо, все это хорошо. А с моим муженьком вы разберетесь?
— Только скажи, где и когда его найти, сударыня. Остальное проще простого. — Чуть помолчав, он продолжал: — Только обойдется подороже, чем прежде. Риск много больше, хоть время сейчас и беспокойное. Как-никак, эскриван самого виконта! Человек с положением.
— Это мне известно, — холодно бросила она. — Сколько?
— В три раза больше, чем за Рауля, — выпалил он.
— И не думай, — мгновенно отозвалась она. — Где я возьму столько золота?
— Не знаю, госпожа, но на меньшее я не соглашусь.
— А книга?
На этот раз он откровенно усмехнулся:
— А за книгу, госпожа, поторгуемся отдельно.
ГЛАВА 57
Обстрел продолжался всю ночь. Непрерывный рокот каменных ядер, тучи пыли, взметавшиеся в небо от каждого удара…
Из окна Элэйс видны были кучи щебня, оставшиеся от домов на равнине. Над вершинами деревьев, словно запутавшись в ветвях, навис черный дым. Немногим из их жителей удалось добежать до развалин Сен-Венсена и оттуда пробраться в город. Почти всех перехватили и убили.
В часовне на алтаре горели свечи.
На рассвете четвертого августа, во вторник, виконт Тренкавель с Пеллетье снова поднялись на стену.
Утренний туман с реки окутал лагерь французов. Палатки, загоны, коновязи, шатры: казалось, над рекой вырос целый город. Пеллетье взглянул на небо. Знойный будет день. Сокрушительное поражение — в самом начале осады потерять выход к реке. Без воды им долго не продержаться. Если их не победят французы, так добьет жажда.
Вечером он узнал от Элэйс, что в квартале у ворот Сен-Венсен, где собралось больше всего беженцев, уже ходят слухи о первых случаях «болезни осажденных». Кастелян сходил туда сам и, несмотря на успокоительные заверения консула квартала, опасался, что дочь не ошиблась.
— Ты глубоко задумался, друг мой…
Бертран обернулся:
— Прости, мессире.
Тренкавель отмахнулся от извинений.
— Взгляни на них, Бертран. Их слишком много… а у нас нет воды.
— Говорят, Педро II Арагонский стоит всего в дневном переходе от нас, — возразил Пеллетье. — Ты — его вассал, мессире. Он обязан тебе помочь.
Сам Пеллетье не слишком надеялся на его помощь — Педро был стойким католиком и к тому же приходился зятем Раймону VI, графу Тулузскому. Однако, хотя между сюзереном и
