Алеша.
Алеша был очень симпатичным и совершенно НЕрыночным. Казался мне тогда совсем взрослым, состоявшимся мужчиной. Алеше было лет двадцать пять. А может, чуть больше. Приехал он из глубокой провинции в Москву к брату, уже «почти москвичу», и ютился с ним и его семьей в съемной однушке далеко за МКАДом.
Алеша закончил очень известное военное училище и даже успел послужить. Что произошло дальше, я не знаю. Но, видимо, это «что-то» настолько перевернуло его представления об армии, что он даже слышать не хотел о дальнейшей службе. Объяснял, что ушел сам. Развивать эту тему было бесполезно. Он сразу темнел лицом и превращался в молоденького аксакала. Такое удивительное свойство лицевых мышц, когда человек буквально на глазах стареет лет на тридцать.
Приехал Алеша в Москву без гроша в кармане в надежде найти заработок. Специальности гражданской нет, связей нет, и нужно что-то жрать. Брат – бывший инженер, автор какого-то изобретения – попал под сокращение, устроиться в приличное место не смог, посему крутил баранку в каком-то РЭУ и, мягко говоря, не барствовал. Приняли решение торговать. Брат уволился, сложили все что было и впервые приобрели товар. Торговали они кожей. Сами ездили в Польшу, привозили вещи и в будни стояли на одном московском рынке, а в выходные – на подмосковном. Семь дней в неделю, в любую погоду и при любых условиях.
Алеша мечтал поступить в Инъяз и стать переводчиком. У него с собой всегда был знаменитый учебник Бонк. Треть своей выручки он тратил на покупку каких-то бесконечных пособий по деловому английскому, по грамматике, рыскал по букинистическим лавкам в поисках словарей. Читал Алеша каждую свободную минуту. Сидя, стоя, притулившись около прилавка, где придется. Я немного ему помогала. Мы учились прочитывать транскрипцию, разбирали порядок слов в предложении, изучали страшного зверя по имени герундий.
Учился он остервенело. Порой себе в ущерб. Однажды, зачитавшись, Алеша прозевал мошенников, которые купили у него несколько курток на перепродажу, подсунув вместо толстой пачки денег «куклу». Он показал им товар, покупатели долго мерили-советовались, а он в какой-то момент отвлекся на перевод текста. Когда пришла пора расплачиваться, Алеша не глядя взял деньги у улыбчивой женщины и снова углубился в учебник. Когда же он решил пересчитать полученную сумму, было поздно.
Слух о горе-торговце пошел по рядам. Над Алешей откровенно подтрунивали, но он только смеялся.
– Ну нет у меня деловой жилки, нету! Что ж поделаешь… Да и не один я такой. Мика вон тоже тот еще торгаш. Стоит с учебником философии Средних веков в обнимку, клиентов распугивает. Мы с ней – сладкая парочка… Ну а Антон Афанасьевич – тот вообще продавец от бога. Цены ему на рынке нет! – беззлобно отшучивался он.
Антон Афанасьевич – это отдельная история. Специалист по славянской филологии, торгующий турецким барахлом. Собственно, из-за Антона Афанасьевича все и произошло.
Раз в две-три недели семья Алеши ездила в Польшу. Уезжали по двое – брат с женой или он сам с братом.
Кто-то один всегда оставался «на точке». Собирались в поездку, как на войну. На всякий случай со всеми прощались – черт его знает, как там дело пойдет. Битком набитый челноками автобус в ночи на безлюдной трассе – это дело такое. Но как-то все обходилось. Приезжали всегда довольные, с сумками, заполненными кожей, и с новыми силами становились за прилавок.
Как-то раз после очередной поездки брат пришел на рынок один. Молча, ни на кого не глядя, разложил товар и уткнулся в новый детектив Марининой. Редкие покупатели его, казалось, совершенно не интересовали. На вопросы, где Алеша, или не отвечал вообще или бурчал, что, мол, приболел.
Витька, засланный нашей фракцией на разведку, вернулся какой-то прибитый.
– Ну что, Вить, узнал чего? – подскочила Танюха – румяная, как дымковская игрушка, разбитная украинская хохотушка, ткачиха какой-то разорившейся фабрики, торговавшая кожгалантереей и «резиновыми» черными джинсами и периодически кормившая нас настоящими беляшами.
– Теть Тань, шла б сама да и узнавала, – огрызнулся Витька. – Андрей, братан Лехин, меня даже слушать не стал. Что-то невнятное прогундосил и отвернулся, как будто я пустое место. Витька вам что – мальчик на побегушках?
– Ты поговори так со старшими! – подбоченилась Танька и, выпятив вперед нижнюю губу, пошла прямо на нахохлившегося, злобного Витю. На рынке не так много развлечений, и каждый скандал помогает скоротать время, а значит, приближает окончание рабочего дня. – Сейчас я батьке твоему все объясню, чтобы отродье свое воспитывал! Куда батька-то подевался?
– Тань, ну чего ты к пацану прицепилась? Иди вон, с фляжечки моей коньячку хлебни, – приобнял разошедшуюся Татьяну подоспевший на крики Федор по кличке Печенька – высокий нескладный седеющий мужчина с клочками торчащих в разные стороны плохо промытых волос и глубоко посаженными мутными глазками.
Федор сам себя называл индивидуалом. В смысле, индивидуальным предпринимателем. Каждое утро он привозил на рынок сумки, забитые не портящейся и не требующей подогрева выпечкой – сухим печеньем, булками, баранками и бубликами.
Помимо продуктов у Федора всегда было с собой несколько огромных термосов с горячим кофе и наборы бумажных стаканчиков. Разгрузив машину, Печенька перекладывал все добро в большие сумки на колесиках и развозил по «точкам». Зарабатывал на этом копейки, но много ли надо пенсионеру? Какая-никакая, а прибавка к пенсии, которую Федор получал по инвалидности после не очень понятного несчастного случая на производстве.
После той травмы Печенька слегка приволакивал левую ногу и ненавидел электриков. Какова была связь между этими двумя явлениями и имелась ли она в принципе, не знал никто. Да, собственно, особо-то и не интересовались. Печенька не сильно распространялся на этот счет.
Федор-Печенька был рыночным домовым, а может, добрым ангелом-хранителем. Обладая каким-то невообразимым чутьем, он умудрялся оказываться в эпицентре мелкокрупинчатых рыночных заварушек за пять минут до возможного взрыва.
Дальше на глазах ничего не понимающих зрителей происходило нечто, сравнимое разве что с шаманством, – Федор мелкими шажками семенил вокруг конфликтующих сторон, что-то пришептывал, периодически похлопывая оппонентов по плечам, предлагал коньячку из неизменной старой фляжки и галеты, коих у него всегда было в избытке, подпрыгивал и причмокивал.
Через пять минут недавние соперники протягивали друг другу руки в знак примирения, а Федор, довольный собой, подхватив безразмерные сумки и прихрамывая, незаметно покидал несостоявшееся поле боя.
На рынке даже бытовала народная примета: появился Федор – драке не бывать.
Пока Печенька успокаивал разбушевавшуюся Татьяну, подошел наш папа и шепотом сообщил, что сегодня рынок не досчитался не только Алеши. Антона Афанасьевича тоже нет.
При этом все завсегдатаи знали, что у Антона Афанасьевича недавно состоялось «боевое крещение». Его впервые взяли с собой в Польшу. До этого он приобретал товар у каких-то оптовиков в «Луже» и продавал под Москвой.
Народ на рынке любопытный, до чужих дел ушлый. Когда покупателей нет, стоять дико скучно. А зимой еще и холодно. Если изо дня в день видишь одни и те же лица, они становятся тебе родными. Уже знаешь, что у Петровны дочка в этом году девять классов окончила и в техникум собирается, а Лыкарин с четвертого ряда «девятку» свою разбил, когда со склада выезжал, а на северном выходе вчера карманники появились и у Сашки-лысого вытрясли кошелек со всей выручкой.
Свой микрокосмос. А тут такое дело… Алеши нет, и брат его молчит как рыба. Хрень какая-то…
Ближе к обеду появился бледный Антон Афанасьевич с кругами под глазами и трясущимися руками. Подошел к прилавку:
– Андрей, из-за меня это все! Меня он защищал. Они ж, нелюди, до меня докопались, а Алешка полез меня защищать.
Андрей, Алешин брат, полноватый, уже слегка лысеющий мужчина в застиранной бежевой куртке и настоящих унтах, которыми очень гордился – их он привез с Крайнего Севера в незапамятные времена, еще будучи уважаемым инженером, – только рукой махнул и как-то совершенно беззащитно, по-бабьи, всхлипнул.
