тараканов в голове столько, что впору ставки делать, а отказаться от общения невозможно. Родная кровь.
«Хрен с ним, – говорила я себе. – Не хочет и не надо. В конце концов, дорога назад всегда открыта. Сейчас, слава богу, не 70-е, гражданство при выезде никто не отбирает. Хочешь домой – вперед!»
Увлекшись своими мыслями, я не заметила, что Гриша давно накормил досыта свой потертый грязно- серый рюкзак, из распухшего брюха которого почему-ту торчали ласты, и сел передо мной на корточки, по- собачьи заглядывая в глаза. Зачем ему в Москве ласты?
– Микаэла, ну ты меня совсем не слушаешь! – Я так и не успеваю додумать, какая связь между ластами и городом Москвой. – Дело даже не в работе. Да я на это давно забил. Какой я программист, если уже столько лет… Эх, да что там. Понимаешь, я мог бы устроиться куда-нибудь, лишь бы работать… С другой стороны, такие гроши…
– Гриш, да тебе банально тошно. Скучно. Пойми ты, тупо сидеть дома и ждать, что тебя позовут куда-то – это идиотизм. Вдумайся только, ты за столько лет здесь НИ РАЗУ не работал по-настоящему. Все ищешь себя. Я бы на твоем месте…
Ну вот. Это был явный стратегический просчет с моей стороны. Сейчас начнется…
– Мика, иди уже, а? Ну чего ты тут торчишь. – Гришка начал метаться по своей крошечной кухоньке, расшвыривая попадающиеся под руку предметы. Недоеденный кусок сыра с плесневелой, отливающей малиновым корочкой вылетел в распахнутое окно. Чашка с остатками позавчерашнего кофе с грохотом обрушилась в раковину, а сам Гришка свирепо закрутил головой в поисках еще чего-нибудь, что можно немедленно швырнуть, пнуть ногой, растоптать.
Увы, кухня была практически пуста. За семь лет пребывания в Германии Гришка так и не удосужился обставить квартиру хотя бы по минимуму. Старый стол, когда-то притащенный из подвала, где его оставил кто-то из соседей, пара ободранных стульев, пластиковая посуда. Временное пристанище не очень опрятного холостяка. И сам Гришка казался в этой обстановке картонной фигурой, которую притащили на ярмарку на потребу публике.
– Устал я тебе объяснять. Вот еду я в транспорте, и, понимаешь, уставится на меня какой-нибудь немец и смотрит… И думает, вшивый иммигрант… У нас тут и так все разваливается к чертовой матери, пять миллионов безработных, а тут еще ты – получатель социальной помощи. А когда ты где-нибудь с акцентом говоришь… Ты видела их морды? Не, ну скажи, оно тебе надо?! Они, даже поняв тебя, делают вид, что не расслышали! «Повторите, пожалуйста, еще раз. Я вас плохо понимаю…» Тьфу, уроды!
Эту песню мы уже слышали. Много раз и в разных вариациях. Вряд ли сегодня Гришка выдаст что-то принципиально новое. Чуть-чуть не доиграв до антракта пару реплик, я сухо пожелала ему счастливого пути и удалилась.
Домой вернулась в паршивом настроении, пожаловалась мужу. Он только хмыкнул. А чего ты хотела, говорит? Переубедить его? Отговорить снова ехать в Москву? Зачем? Ему здесь тошно, плохо, все не так. Пусть едет. Вот увидишь, совсем скоро ветер переменится и Гришка вернется назад. Ему не здесь плохо – ему с собой плохо. Не бери в голову… Иди, вон, лучше к семинару подготовься…
Больше мы в тот вечер о Гришке не вспоминали, да и он не давал о себе знать. Через три дня пришел первый мейл.
«Мика, прости. Был весь на нервах, нахамил тебе. Извини. Москва – чудо! Жизнь бьет ключом. Мика, здесь все бурлит! Жизнь, понимаешь! А там – болото. Здесь театры, здесь культура, духовность…
Здесь мой родной русский язык… Понимаешь, я дышу в Москве. Дышу полной грудью. Я не боюсь ходить по улицам. Тут родные лица, и никто не упрекает меня в акценте. На днях начну искать работу.
Мика, я хочу работать на родном языке и не чувствовать буравящий спину взгляд. Работы здесь – валом! А с немецким – так вообще. Буду искать место какого-нибудь менеджера по продажам. Ну, или по внешним связям. С моим-то ПМЖ… Мик, может, и вам тоже назад? А? Хорошие врачи всегда нужны. Муж устроится быстро. А тебе на фига это новое образование? Ну какой из тебя юрист, сама подумай? Будешь работать журналистом, как раньше, по тусовкам ходить, о богатых и знаменитых писать. Подумай, Микаэла. Это шанс начать все сначала, и главное – дома! Дома, Мика, дома!»
Я порадовалась за Гришку. Нет, правда порадовалась. Несмотря на все наши разногласия этот чудаковатый, но по-своему симпатичный и светлый человек был мне дорог. Дай ему бог там обустроиться и жить, как он мечтает. Мужику уже под сорок. Пора бы и причалить где-то.
Следующий мейл пришел через две недели. По иронии судьбы первым его открыл муж. Я в тот момент стояла у плиты – к нам должны были прийти гости. Тот самый приятель, который предлагал Гришке место практиканта, с женой. Не дождавшись Гришки, на вакантную должность взяли обаятельного, улыбчивого йеменца, говорящего с жутким акцентом, но готового учиться и трудиться за небольшие деньги. Все, включая нашего приятеля, руководившего проектом, пребывали от трудолюбивого, усердного парня в полном восторге, а шеф уже подумывал о том, чтобы после окончания практики предложить юноше постоянное место. О Гришке и его агрессивном, наполненном горечью и снобизмом отказе выйти на практику, давно никто не вспоминал.
– Мика, я в следующий раз буду с тобой пари заключать! – раздался из комнаты победный клич супруга. – Иди сюда, умная моя девочка, почитай, что нам тут голуби почтовые принесли.
А голуби принесли новое Гришкино письмо. Да не простое, а с обидами.
«Мик, тут все не так просто. Я звоню по объявлению, договариваюсь о встрече. И тут начинается… Понимаешь, они меня на собеседовании спрашивают, где я был все эти годы. А что я им скажу? Что я капитан подводной лодки? Двойной агент? Не знаю…
«А чего же это вы, говорят, к нам назад пожаловали. Да еще из Германии. И чем вы там занимались? И возраст у вас уже…» Мика, здесь без протекции – никуда. Ну или за гроши. Простой работы много. Типа там электрики, сантехники, водилы всякие. Но там иногородние пашут. Мигранты это называется на новорусском. Гастарбайтеры. А на приличную работу не попасть. Или берут молодняк после института, чтоб выращивать для себя. А я кому нужен?»
Я написала Гришке ответный мейл, в котором посоветовала не сдаваться и искать дальше. В родной стране обязательно должно получиться.
Потом Гришка пропал. Месяц, два… Я уже начала волноваться. Мобильник все время был отключен, почту мою он игнорировал, связи с ним не было. Наконец пришла СМС-ка с незнакомого номера: «Послезавтра прилетаю. Страна идиотов. Расскажу все при встрече. Г.»
Мы встретили Гришку в аэропорту. Был он хмур, небрит, грязно-серый рюкзак похудел, ласт почему-то не было. Сам Гришка тоже осунулся и как-то погас.
Отрешенно кивнул мне, протянул руку мужу и не говоря ни слова залез на заднее сиденье машины.
– Гриш, ну что? Не тяни… Тебя обворовали, избили? С мамой что-то? Гриш… – Я теребила его всю дорогу до дома, но Гришка только мычал что-то невразумительное и смотрел в окно, на проплывающие мимо аккуратные немецкие домики, на изумрудные газоны, на ненавистных бюргеров с их не менее ненавистными собаками.
Мы привели Гришку к нам. Пока муж готовил ужин, я запихала его под душ. От него как-то странно, неприятно попахивало. Очень нетипично для чистоплотного, в общем-то, человека.
За ужином Гришка мрачно поднял рюмку водки и наконец заговорил:
– Не, ребят, ну вилы выкидные! Ну эта Россия… Кошмар. Я налью себе еще, ладно?
– Чего кошмарного-то? – попытался уточнить муж. – Ты третий раз повторяешь это слово. Объяснить внятно можешь? И закусывай, Гриш, закусывай. А то сморит мгновенно с дороги. Что-то я не помню за тобой такой страсти к спиртному.
Гришка с аппетитом налегал на бутерброды с красной рыбой, зажевывал петрушечкой.
– Люди, ребят, там злющие. Ужас! Понимаете, повсеместная злоба. Все всех ненавидят. Все только и норовят тебя подцепить, поддеть, растоптать. В метро – грязь, духота, бомжи вонючие… Слушай, там этих бритоголовых развелось… прикинь, они в открытую маршируют. А мне с моей среднерусской внешностью и среднерусским носом это как-то не того… Прикинь, мобилу сперли! В транспорте. Карман разрезали и того. Хорошо, документы целы. Уроды.
– Ну а как с работой, Гриш? Нашел чего? – осторожно перевела я тему.
Гришка снова побагровел, посмотрел на меня волчонком.
– Какой там… Не, ну не идти же мне дворником, в самом деле. Пару раз в Питер даже съездил на
