Район был действительно гадкий, но, как любил говаривать Ревазик, вычитавший эту фразу в каком-то историческом романе: «За неимением гербовой пишем на простой». Не до жиру было. Помимо жуткого состояния самого здания – полусгнивших ступеней, осыпающихся потолков и пришедшей в негодность много лет назад системы коммуникаций, у этого дома был еще один существенный минус. Точнее, два минуса, которые значительно усложняли сдачу подобного жилья.
Первым минусом был небольшой домик, стоящий рядом с пристанищем вещих олегов и шота руставели. В этом самом соседнем домике произошло очень странное самоубийство. Человек повесился. И вроде бы болтали, что совсем не самоубийство это было, что несчастный никак не мог самостоятельно затянуть петлю из того положения, в котором его нашли.
И местные жители – бедные малообразованные выходцы из бывших английских колоний – боялись даже приближаться к неприятному строению. Якобы звуки оттуда по ночам слышались странные. И плакал кто-то, и кричал. Дом много месяцев стоял с заколоченными окнами, и все соседи обходили его за версту. Заодно и близлежащие дома пользовались нехорошей репутацией.
Витя с товарищами, дом которых непосредственно соседствовал с домом самоубийцы, были не робкого десятка. И, разумеется, не могли отказать себе в удовольствии испытать собственную смелость.
К тому же в целом все пятеро юных дизайнеров позиционировали себя как агностики. Что такое агностицизм, думаю, никто из них толком не знал, но уж больно слово красивое. Нравилось им очень это слово. Агностики и все тут. Почти как брокеры, только на «а». Ревазик, правда, долго не мог запомнить термин и называл себя акустиком, но его вежливо и корректно поправляли. Неродной язык у человека. Чего уж.
Однажды вечером пятеро «агностиков» отправились к нехорошему дому. И решили проникнуть внутрь. Зачем? На этот вопрос вменяемого ответа не существовало. Молодые были и дурные.
Подошли к дому. Небо было совершенно беззвездным. Кромешная темнота, и завывающий пронизывающий осенний ветер. Решили как культурные люди постучать. И вдруг все пятеро совершенно трезвых, необкуренных молодых людей услышали ответный стук. Из заколоченного дома, который много месяцев стоял пустым.
Как добежали домой, ребята не помнили, но подходить к нехорошему месту зареклись. И если бы на этом приключения, связанные со странным домом, закончились.
Вторым фактором, долгое время мешавшим хозяевам найти новых квартиросъемщиков, было наличие в непосредственной близости от дома достаточно крупного кладбища. Ни один нормальный человек не хотел жить в старой, рассыхающейся лачуге, окна которой выходили на погост. Есть в подобном соседстве что-то зловещее, обреченное. Но разве это может оттолкнуть в двадцать с небольшим лет, когда у тебя все равно нет вариантов снять что-то более приличное?
Жили ребята тем не менее весело. Среди гостей, наведывавшихся в злополучный дом, кого только не было. Посетители были такие же нищие и неприкаянные, как и хозяева, но финансовые сложности с лихвой компенсировались задором и юношеским оптимизмом. И каждый верил в то, что все обязательно получится, и он поймает свою жар-птицу, и сделает карьеру в этом роскошном городе, и заработает денег, и будет счастлив. Пусть не сейчас, но чуть позже. Главное – верить.
Одним из постоянных посетителей был молодой человек с Ямайки. Чем занимался этот парень, толком никто и не знал. Кажется, был начинающим музыкантом. Еще он исповедовал культ вуду, что представлялось всем невероятно таинственным и завораживающим.
Кто уж там из гоп-компании уговорил этого юношу отвести всех ночью на кладбище, чтобы по всем правилам совершить обряд, я не знаю. Нормальному человеку в здравом уме такое бы и в голову не пришло. Но так то – нормальному! Пятеро проходимцев, о которых идет речь, включая моего собственного брата, нормальными в общечеловеческом понимании никогда не были – может быть, именно поэтому и добились они в этой жизни того, чего добились.
Перед выходом Витька позвонил нам. Трубку снял муж.
– Миха, а Мика спит? – Витьке не терпелось немедленно поделиться возникшей идеей.
– Мика не спит. Привет, Витюш! – обрадовался муж. – Чего не звонил давно? Чего возбужденный такой? Случилось что?
– Случилось, случилось, я тебе потом расскажу. Дай Мику скорей, я опаздываю на кладбище, – тараторил Витька. – Там без меня могут начать.
Муж охнул и молча протянул трубку мне. Выражение лица у него было совершенно непроницаемое.
– Мика, здорово! Жаль, тебя с нами нет. Я на кладбище опаздываю, – услышала я знакомый Витькин речитатив.
– Куда-куда ты опаздываешь?! Туда, насколько я знаю, все вовремя приходят. А некоторые даже раньше срока, без очереди. – По голосу брата было понятно, что все живы, но ощущение от разговора складывалось очень и очень странное.
– Мы собираемся попробовать вызвать духов. Вуду, слыхала о таком? Ну все, Мик, я побежал, потом позвоню и расскажу все в подробностях. Круто будет! Я уже предвкушаю.
И, не дав мне ответить, Витька отключился.
– Засекай время, – пробормотал муж, отвлекаясь от медицинского журнала. Он весь вечер готовился к какому-то важному докладу, и Витькин звонок выбил его из колеи. – Часа через полтора эти храбрецы будут звонить сюда снова с просьбой выписать им что-нибудь успокоительное. Чтобы по ночам спать могли после встречи с прекрасным.
– Под прекрасным ты понимаешь вуду?
– Увидишь, – загадочно хмыкнул муж и углубился в чтение.
Все произошедшее после Витька пересказал нам ровно через два часа. У него зуб на зуб не попадал, его трясло и колотило. Муж заперся в ванной и долго-долго о чем-то беседовал с моим перепуганным насмерть героем-дизайнером и его товарищами. Закончив разговор, вышел ко мне и пробормотал:
– Поубивал бы уродов!
– Кого, дорогой? Витьку с Ревазиком? Славу? Глеба? Кого?
– Да всех! – рявкнул супруг. – Нельзя, понимаешь, нельзя так измываться над психикой. Не умеешь – не берись. Еле вывел их из этого состояния. По очереди с каждым говорил.
– Я думала, ты с Витькой только. Остальные что, тоже невменяемы?
– Ну, положим, вменяемыми они никогда и не были. Брат-то твой – точно. Впрочем, это у вас семейное. – И погладил меня по плечу. – Ладно, рассказать тебе, что у них там случилось?
И он пересказал мне в красках Витькин полубезумный монолог.
Оказывается, после звонка нам ребята хлебнули, как водится, для храбрости, взяли с собой все причиндалы – а ямаец приволок с собой в Лондон целый арсенал магических предметов – и отправились на кладбище. Уселись в кружок и предались, с позволения сказать, отправлению религиозного культа. Парнишка с Ямайки предупреждал, что будет страшно и что могут возникнуть слуховые и оптические галлюцинации, но его заверили, что наших не сломить! Люди, приехавшие с одной шестой части суши, ничего не боятся. «Ну-ну, поглядим», – кивнул ямаец и приступил к ритуалу.
И вот в самый ответственный момент все шестеро одновременно увидели, как вдоль одной из кладбищенских дорожек несутся огромные черные тени. Одному из мальчишек показалось, что это были волки. Другому – что это какие-то огромные птицы. Несущееся черное нечто сопровождало свое движение неприятным свистящим звуком.
Первым сбежал чернокожий любитель вуду. Только ладошки белые сверкали. К слову, ни в тот вечер, ни позже его никто не видел. К ребятам он больше не заходил, а они его благоразумно не искали.
Вслед за ямайцем на крейсерской скорости уносились, не разбирая дороги, новоявленные лондонцы. Что это было, они в тот момент так и не поняли. Выдвинули, правда, версию, что это могли быть кладбищенские собаки. Хотя какие там собаки ночью, если днем их сроду никто не видел? А может быть, это действительно была какая-то жуткая массовая галлюцинация.
Прибежав домой, несчастные долго не могли попасть ключом в замочную скважину. Открыв наконец дверь, влетели на второй этаж и забаррикадировались в одной из спален, приставив к двери колченогое кресло. Вдруг вспомнили, что в спальне нет ни глотка воды. Долго спорили, кто пойдет вниз, чтобы принести пару бутылок. В конце концов Реваз вызвал огонь на себя. Бегом туда-обратно, снова в спальню, закрыть дверь, придвинуть кресло… Можно выдыхать. После этого позвонили нам. Спали они в ту ночь все вместе.
