километровые и розовую помаду, отливающую перламутром, оставить бы чистую молодую кожу – блеск бы был! Одеты они явно не по местным молодежным стандартам. Никаких тебе мешковатых свитеров, никаких свисающих с попы штанов цвета хаки, кроссовок – ничего такого, что принято носить в студенческой среде.
Вместо этого – юбки. Даже не юбки – юбочки, кусочек материала шириной в две ладони. Сверху – обтягивающие свитерки, короткие курточки «кислотных» цветов. Каблуки высоченные, ярко-малиновый лак. Описываю так подробно, потому что именно их инакость и бросалась в глаза. Не скажу, чтоб исключительно с хорошей стороны бросалась… Но девочки молодые, симпатичные, яркие. Вкуса бы побольше, юбки поэлегантней – и цены бы не было!
Сидели-сидели, поглядывали на меня, шептались. Где-то минут десять это все длилось. Я продолжала спокойно работать, не обращая на них внимания. Наконец, увидев, что мое «купе» освободилось, они пересели ко мне.
Одна из них спросила, говорю ли я по-русски.
– А в чем, собственно, дело? – отвечаю вполне приветливо. – Я могу вам чем-то помочь?
И тут меня в лоб огорошили вопросом:
– Ой, а вы не знаете каких-нибудь парней здесь, ну чтоб с ПМЖ, которым бы… которые бы… В общем, чтоб замуж выйти! А то мы всё на дискачах знакомились. На «русских». Но там только придурки обдолбанные. Им бы зажать где-нибудь в углу, потискать и все.
Говор девчонок был совершенно непередаваем. Оказалось, что они с Западной Украины, из глухого села. Приехали сюда как Au-Pair. Это программа, позволяющая молодым иностранцам жить в немецких- семьях в качестве нянь и помощниц по хозяйству. Девочки в стране уже давно, визы заканчиваются, и очень хочется остаться в Германии. И вот ищут хоть кого-нибудь. Не кого-нибудь абстрактно, а мужчину.
– Ой, ну может, у вас кто постарше есть, а? Ну лет так до сорока пяти. Мало ли? Может, какие-нибудь знакомые приличные?
– Какие сорок пять, – говорю, – вам же по двадцать!
И тут одна мне говорит:
– А вы бы хотели жить в хате с мамкой и четырьмя братьями без канализации и с двумя полатями на всех? А? Я в город сбежала, в техникум. Сама язык учила по ночам, чтоб сюда перебраться. Вот с подружкой через агентство нашли семьи здесь, в Германии. Я в дерьмо назад не вернусь! Вон вы какая! Холеная, красивая, кольца у вас, сумочка… Телефон ваш. Я знаю, сколько такой стоит.
Я пыталась было что-то возразить, но тут другая меня перебила:
– У вас же все уже есть, да? – С вызовом, граничащим с агрессией. Практически визжит: – Вы в поезде ездите, потому что надоело самой за рулем? Или шофер в отпуске, да? Или муженек к шоферу приревновал? Я тоже так хочу. И пусть этому козлу хоть семьдесят будет – я назад не вернусь!
Вторая девушка пнула соседку ногой, дернула за рукав, повернулась ко мне:
– Извините нас. Мы просто думали, может… если вдруг. Простите.
И вспугнутыми канарейками вспорхнули со своих мест, стали пробираться к выходу. А я осталась сидеть с пылающими щеками. Честно говоря, не нашлась что сказать…
Пришла в офис, рассказала обо всем Мелиссе. Мелисса, в отличие от меня, женщина очень хладнокровная, расчетливая. Она совершенно спокойно, не перебивая, выслушала мой патетический монолог о тяжелой судьбе украинских провинциалок и заявила:
– Я не очень поняла, Мишель, а чего ты так расчувствовалась? Девочки эти пристроят себя с тобой или без тебя. К мужику прилепиться – много ума не надо. Такие переедут тебя, как трактор, и глазом не моргнут. Они ж не учиться собираются здесь и не работать. Они мужика ищут!
– Почему ты так уверена?
– Потому что они тебе явно дали понять, что завидуют тому, что ты здесь живешь не на птичьих правах, что у тебя есть муж и стабильность.
– Да. Но я…
– Мишель, если завтра ты случайно найдешь одну из таких девиц в постели у своего мужа, не удивляйся… Ой, прости! Что-то я совсем. Прости, слушай, я не имела в виду вас с Михаэлем, просто такие девки устраиваются как могут и идут по трупам. Ну помнишь же мою историю… Там не няня была, студентка. Ради хороших оценок старалась, болезная. А, один черт…
Мелисса зябко поежилась, отвернулась.
Вот ведь как бывает. Столько лет прошло, у нее давным-давно другая семья, и все вроде бы хорошо, а забыть ничего не забыла.
– Помню, конечно. Но это не совсем то.
– Что значит не то? – Коллега начала накручивать на палец длинный локон. Крутанет – отпустит, крутанет – отпустит. Была у нее такая привычка, выражающая крайнюю степень раздражения. – Чем они отличаются от твоей, как ее, Лизы? Лизы, о которой ты рассказывала. Из Лондона. У нее еще кличка была такая странная. В Санкт-Петербурге музей такой есть еще… Ну как его?! Помоги мне, что ты молчишь?
– Лиза-Кунсткамера.
– Да! Чем они отличаются от этой Кунсткамеры? – Мелисса со всей силы хлопнула ладонью по столу Охнула. Потерла ушибленное место.
– Лиза – это другое дело. Лиза – из любви к искусству, как куртизанка, а эти – от безысходности.
– Не вижу разницы, – сухо завершила разговор Мелисса. Тема ей явно была неприятна.
Остаток дня мы к этой теме не возвращались. По дороге домой в тот день я обдумывала Мелиссины слова и размышляла о Лизе-Кунсткамере.
Прозвище свое экзотическое Лиза заслужила не просто так, а за дело. Как и короткое емкое «второе имя» – сучка.
Познакомились мы с Лизой в незапамятные времена. Впервые мы встретились в одном из небольших провинциальных английских городков, где она обучалась в местном университете. Там же, где и мой брат Витька, только на другом факультете.
Была Лиза совершенно непривлекательна. То есть совсем. Тоненькие как палочки ручки, тоненькие же, слегка кривоватые, непропорционально короткие по сравнению со всем остальным телом ножки и бесцветные, сизые какие-то волосы. Нет бы покрасить, ну хоть осветлить, что ли… Ко всему прочему Лиза шепелявила. Недостатки свои Лиза прекрасно знала и тут же, при первой встрече бойко сообщала:
– Ты не смотри, что я такая страшная и ноги кривые. Зато у меня душа большая и много красивых платочков.
Платочки были Лизиным фетишем. У нее их было, наверное, штук сто. Она умудрялась создавать из них невероятные аксессуары. То на шею затейливым бантом повяжет, то вокруг пояса пестрой ленточкой пропустит, то штанину одну перехватит. И было это настолько необычно, что, глядя на этот странный, эпатажный образ, человек через какое-то время совершенно забывал и о неинтересной внешности, и о прочих Лизиных особенностях.
Как-то вечером группа русскоговорящих ребят – а я как раз была у Вити в гостях – обсуждала, что можно интересного посмотреть в Питере. Народ про Петергоф, про Царское Село. А Лиза возьми да скажи: «А мне интересней всего Кунсткамера. Только там самые отъявленные уроды могут наслаждаться всеобщим и безоговорочным вниманием».
Тут уж прозвище прилипло как влитое. Ребята в кулуарах шептались, что это-де своего рода Лизино альтер эго, что, мол, неспроста оно все так вот, но Лизу эти досужие разговоры мало интересовали. Училась она средненько, а в свободное время предпочитала шляться по барахолкам и секонд-хендам в поисках новых платочков.
Второе свое имя – сучка – Лиза получила конкретно от меня. За дело получила, надо сказать. Подружка ее с мужчиной познакомилась – старше себя, интересным, плечистым и с деньгами. С небольшими, но все же. Каким-то банковским служащим был. Подружка была красавицей-барби, только в стиле 50-х годов. Талия «в рюмочку», высокая грудь, локоны льняные. Лиза со своей бесформенной сухощавой фигурой конкурировать с ней не могла никак.
И вроде бы дело даже к свадьбе шло. А тут Лиза возьми и предложи: «Давай проверим твоего ненаглядного. Спорим, в два счета тебе докажу, что гулящий он, кот чеширский». Подружка только
