хмыкнула, с сожалением окинула Лизу взглядом и с легкостью заключила пари.
Стоит ли говорить, что где-то через неделю подружка приехала вечерком к своему другу без звонка и застала того в объятиях Лизы?
Стоит ли говорить, что юноша тот был… как бы так… зафиксирован… одним из Лизиных новых платочков? Крепко так зафиксирован. Аж зубами скрежетал по версии свидетелей. От удовольствия ли или от злости – история умалчивает. Платочек тот – с клоунской мордочкой с аляповатым, кровавым ртом посередине – Лиза всего месяц назад купила на одном из пакистанских рыночков и очень им гордилась.
Сучка и есть. Чего ж. Подружка в слезах удалилась, обозвав Лизу по маме и всем прародителям, а Лиза триумфально напомнила о заключенном пари. Сучка, да. Помолвка была расторгнута, но оно и к лучшему.
Такая вот Лиза-Кунсткамера.
Вспомнила я эту самую Лизу и подумала, что в кои-то веки несогласна с Мелиссой. Потому что Лиза совершала свои выходки исключительно по внутреннему убеждению и из любви к искусству. Ну вот как люди, которые занимаются паркуром – прыгают по крышам всяким и по гаражам железным. Совершенно без всяких целей скачут, ломают ноги, руки, рвут связки и сухожилия. Но получают свою дозу адреналина и счастливы этим. И Лиза так же. Ради адреналина.
А девочки эти – совсем из других соображений. Совсем из других. Это не значит, что я их оправдываю. Никак нет. Но мне их стало жалко. Редкое чувство для женщины по отношению к другим женщинам. Зато честно.
Глава 25
Галатея в кашемире
Не могу сказать, что судьба украинских девушек задела меня настолько, что я думала о них днем и ночью. Это было бы неправдой. Просто отметила доселе незнакомое мне чувство жалости по отношению к совершенно незнакомым девушкам – не презрения, а именно жалости. Отметила и сама удивилась.
До этого я привыкла жалеть больных, сирых и убогих. Их жалеть нетрудно и даже удобно. Все жалеют, и ты жалеешь. Но девочки в коротких юбках из электрички были молоды, полны сил и привлекательны. Посему их жизненная позиция должна была вызывать скорее презрение, или по крайней мере осуждение – как у Мелиссы, например.
Но мне их было почему-то жалко. Я удивилась совершенно не свойственной мне в контексте этой истории реакции, но разбираться со своими внутренними переживаниями не стала. У меня и своих дел было по горло, не хватало еще заниматься украинскими нянями, которые категорически не хотели возвращаться домой.
Но прошло не так много времени, и жизнь снова столкнула нас.
Она узнала меня сама. Узнала и окликнула. Я тоже ее узнала. Точнее, не так. В той девушке, которая стояла передо мной, с трудом угадывалась вульгарная провинциальная девица в «юбочке из плюша» шириной в пять пальцев и при боевой раскраске, увидев которую любой уважающий себя индеец проглотил бы от зависти собственный томагавк.
Приталенное пальто цвета топленого молока, идеально подходящая к нему по цветовой гамме пашмина, модные сапожки, сумка – тон в тон. Волосы не соломенно-вытравленные, а оттенка лесного ореха. Идеально подобранная косметика – тот вариант, когда создается ощущение, что лицо совсем не накрашено. Такая «естественность» дорогого стоит.
– Мы с вами в поезде вместе ехали. Вы меня узнаете?
– Узнаю. Точнее, тебя совершенно невозможно узнать. Ты совсем другой человек. Леди. Где каблуки- небоскребы? Где стразики россыпью? Где фиолетовые тени? У меня просто нет слов.
Она посмотрела на меня с нескрываемым торжеством. Для усиления эффекта несколько раз покрутилась вокруг своей оси, давая мне возможность насладиться чудесным перевоплощением со всех сторон. Убедившись, что результат достигнут, сама предложила:
– А пойдемте где-нибудь посидим, а? В кафе? У вас время есть?
– Пойдем, конечно. С удовольствием. У меня встреча только через час.
Мы зашли в кафе, взяли меню.
– Что вы будете? Не стесняйтесь, я заплачу. У меня деньги есть.
Во как.
– Спасибо тебе большое. Деньги тебе еще пригодятся, уверяю тебя.
Она заказала кофе с коньяком. Время – два часа дня. Ланч. А у нее – кофе с коньяком. Всяко бывает, конечно. У каждого свои привычки.
Вытащила сигареты, закурила. В нашем городе сейчас кафе и рестораны, в которых можно курить – большая редкость. Но мы сидели именно в таком заведении. Сигареты у нее были непростые. «Собрание».
Это такая безумно дорогая марка, которую обычно покупают люди, желающие произвести впечатление. Отличается тем, что все сигареты в пачке разноцветные. На девочке было трикотажное бирюзовое платье- туника. А сигаретку она из пачки вытащила красную! И в ушах у нее – совсем не мелкие красные камушки.
Словно поймав мой взгляд, улыбнулась:
– Сигаретка – под цвет сережек! Здорово, да?
– Здорово. Замуж-то вышла? – задала совершенно дурацкий вопрос неумная Мика. И так понятно, что в жизни девушки произошли явные изменения, которые, судя по ее внешнему виду, связаны с изменением матримониального статуса. Девочки-няни не зарабатывают на «Собрание».
Она бросила на меня короткий взгляд, в котором – непередаваемая смесь. Вызов, торжество, толика злорадства, щепотка куража. Все вместе, в равных пропорциях и немного приторно.
– Вышла! Вы же видите… Сами видите. Вы же сами сказали, как я изменилась.
– Вижу. И кто у нас Пигмалион?
– Что-что? Кто это?
Это я переборщила. Слишком много нот. Почему-то вспомнился гениальный фильм Милоша Формана «Амадеус». Там одному из героев не понравилась музыка Моцарта, потому что в ней было слишком много нот. Вот и у меня слишком много нот. Но я не специально.
Я попыталась вырулить дискуссию, чтобы девушка при этом не чувствовала себя неловко.
– Да нет. Это я так. И кто твой муж, если не секрет?
– Мужик. Обычный мужик. То есть не совсем обычный. У него свои ювелирные магазины. Три штуки.
– Здорово. Молодой?
– Ну как… Не очень. Ему пятьдесят четыре исполнилось недавно.
Помолчали. Покурили. Она жадно пила свой кофе и с вызовом поглядывала на меня, явно наслаждаясь вниманием, тем, что я интересуюсь ее жизнью. И в то же время меня не покидало ощущение, что она ждала от меня какого-то вопроса. Вопроса, на который можно эффектно ответить.
– А почему вы не спрашиваете, люблю ли я его?
– А надо? – Я даже растерялась.
Чего тут спрашивать-то? Пальто цвета топленого молока, красные камешки в ушах, три ювелирных магазина, пятьдесят четыре года. О чем спрашивать? Любовь разная бывает, и такая тоже.
Она глубоко затянулась. При этом неэстетично выпустила дым через ноздри.
Недоработка Пигмалиона. Пашмина уже в тон, а дым еще через нос. Но лиха беда начало.
– Ну, все спрашивают. Типа, а он такой старый. А как с ним в постели? А ты его любишь? А вы почему- то не спрашиваете. Вот вы любите своего мужа? У вас же в жизни тоже все хорошо?
– Ты меня уже спрашивала в прошлый раз. Не повторяйся. – Я не люблю, когда лезут в мою жизнь без моего на то разрешения. Разрешения ей я не давала.
Она засмеялась.
– А помните, Машка еще вам сказала, что у вас телефон крутой? А у вас какой телефон?
– «BlackBerry».
– Ой! И у меня тоже! Надо же! Здорово, правда?
Достала телефон. Показала. И ведь радуется как ребенок! Неловко даже.
