разгадать который мне не дано, ринулся к трем плененным, изрезанным детенышам. Толпа завопила, кто-то побежал, в воде началась свалка. Но вот и вожак тоже застрял на камнях. Через минуту на мели оказалось все стадо.
Лишь один китенок остался плавать взад и вперед у самой границы рокового мелководья. Поначалу на него не обратили внимания: лодки устремились к стаду, люди с них попрыгали в воду, толкая друг друга, торопясь отхватить свою долю кровавого наслаждения. Взлетел фонтан китовой крови — и алым дождем пролился на головы сенпьерцев. Я видел, как несколько мужчин подняли к небу окровавленные лица, утерлись, расхохотались и что-то закричали, охваченные азартом бойни.
Наконец кто-то заметил отставшего детеныша. Залитые кровью руки жадно и требовательно указывали на него, и тогда кто-то вскочил в катер. Взревел мотор. Катер описал небольшой круг, набирая скорость, и ринулся прямо на китенка. Нырнуть он не мог — было слишком мелко. Катер буквально взлетел по его спине. Кит панически изогнулся, яростно забил хвостом — и застрял на мели.
Последний кит давно уже умер от ран, а ножи и топоры на политом кровью берегу еще долго рубили и кромсали остывающие туши. Несколько сот человек, стоя на пристани, с наслаждением любовались зрелищем. Для жителей Сен-Пьера это был настоящий праздник. Народ не расходился до темноты — люди стояли, не сводя глаз с окровавленных трупов. Мне запомнился маленький мальчик, лет восьми, не больше, который уселся верхом на мертвого китенка и без конца вонзал в него перочинный нож. Отец мальчика стоял рядом и одобрительно жестикулировал.
Далеко не все восторженные зрители были жителями Сен-Пьера. Немало канадских и американских туристов тоже любовались зрелищем и потом поспешили сфотографироваться возле трупов убитых чудовищ. Будет что показать родным и знакомым!
Да, спектакль был грандиозный... Финал его, правда, выглядел довольно скромно. Десятки тонн разлагающейся плоти нельзя было оставить в гавани. Поэтому на следующий день к берегу, на котором лежали трупы двадцати трех гринд, подъехало несколько мощных грузовиков. При помощи передвижного крана туши погрузили в кузова, а те, что не поместились, привязали сзади цепями. Затем трупы китов доставили на другой конец острова и один за другим сбросили с отвесного утеса. Так гринды вернулись в бескрайние просторы океана.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Сколько я себя помню, киты всегда интриговали меня. Когда я был маленьким, дед пел мне песенку, которая начиналась так:
Дальше в ней говорилось о том, что кит этот оставался полновластным хозяином моря до тех пор, пока однажды не обнаружил в своих владениях чужака — большую серебристую рыбину, которая ни за что не желала подчиниться киту. Наконец кит разгневался и хлестнул упрямицу хвостом. Он совершил роковую ошибку: серебристая незнакомка оказалась торпедой.
Мораль песенки — а в ту эпоху все детские песенки имели мораль — заключалась, вероятно, в том, что задире всегда достается по заслугам. Но я понимал эту историю совсем иначе. Меня она неизменно огорчала: мои симпатии были на стороне кита, которого, как мне казалось, подло обманули.
Я становился старше, и мир животных и растений все больше занимал меня; олицетворением неразгаданных тайн этого мира были для меня киты. Я жадно прочитывал все, что писали о китах, но книги убеждали меня только в одном: человеческая алчность обрекла китов на исчезновение, и тайны свои они унесут с собой в небытие.
До того, как мы поселились в Бюржо, я ни разу не видел больших китов своими глазами. Зная, как энергично китов истребляют, я и не рассчитывал их когда-нибудь увидеть. Однако переехав в Бюржо, я почти тотчас же услышал о небольшом стаде финвалов, зимовавших в этом районе. Мысль о том, что с наступлением зимы они, возможно, появятся вновь, чрезвычайно волновала меня и отчасти повлияла на мое решение обосноваться в поселке Мессерс-Ков.
Едва познакомившись с дядей Артом, я заговорил с ним о китах, и он заверил меня, что к зиме они вернутся. И все же меня мучили сомнения, разрешившиеся лишь накануне рождества 1962 года.
Был холодный, сумрачный день, солнце смутно светилось в затянутом дымкой небе. Мы с Клэр сидели на кухне и читали, и вдруг в дверях неслышно появился Оуни Стикленд; он пришел сообщить нам, что возле самого мыса Мессерс-Хэд появились киты.
Схватив бинокли, мы вслед за Оуни поспешили на припорошенный снегом мыс. Всего в какой-нибудь четверти мили от берега в неподвижном воздухе повисли высокие струи пара. Самих морских гигантов почти не было видно — лишь гладкие черные спины двигались в черной, как смоль, воде. Но для меня и этого было достаточно. Я испытывал чрезвычайное волнение. Вот она, великая тайна — прямо у меня перед глазами, на пороге моего дома.
Семья финвалов, состоявшая из четырех китов, оставалась в районе Бюржо до весны, и лишь в самые ненастные дни их не было видно из наших окон, выходивших на море. Дядя Арт так радовался их возвращению, что я мог бы поклясться: он ставит сети на сельдь не ради улова, а просто чтобы оправдать выходы в море на свидания со своими друзьями-великанами. Возвращаясь на берег, он часами с наслаждением рассказывал мне обо всем, что узнал о китах за свою долгую жизнь. И постепенно, мало- помалу, я стал проникать в тайны китового племени.
В последующие годы киты возвращались в наши воды в начале декабря и гостили обычно до апреля, когда исчезали косяки сельди. Каждую зиму мы с нетерпением дожидались появления китов, и в своей симпатии к ним мы не были одиноки. Рыбаки Бюржо относились к этим гигантским животным с грубоватой, но дружелюбной почтительностью. Интересы китов и людей не пересекались — киты тщательно обходили рыбачьи сети и даже в качестве конкурентов не были опасны нашим соседям, так как до сельди рыбаки были не особенно охочи: за сезон они засаливали всего несколько бочек для домашнего стола; кроме того, немного сельди использовалось как приманка на другую рыбу. Так что сельди хватало и людям, и китам — в прибрежных водах плавали миллионы, а то и миллиарды рыб.
Между китами и рыбаками установились удивительно непринужденные отношения. Случалось, что киты всплывали всего в нескольких метрах от плоскодонки, ялика или даже двенадцатиметрового баркаса и, сделав мощный вдох, невозмутимо возобновляли рыбную ловлю, а двуногие рыболовы так же невозмутимо продолжали заниматься своими сетями.
Дядя Арт считал, что киты глядят на рыбаков с той снисходительностью, с какой мастера-виртуозы порой относятся к своим старательным, но не слишком способным ученикам. Однако как только у побережья появились сейнеры из Британской Колумбии, этой идиллии пришел конец.
Анатомы и подобные им специалисты по китовым трупам могут немало рассказать об устройстве тела кита и о сути его физиологических механизмов; но о том, как именно они действуют, мало что известно. Еще более поразительное неведение обнаруживает современная наука относительно поведения китов и их удивительной приспособленности к условиям водного мира. Мой друг, один из ведущих китологов нашего времени, недавно следующим образом резюмировал состояние нынешних знаний о китах: «Того, что нам, биологам, известно о жизни китов, едва ли хватит на контрольную работу для школьников».
Ничего странного в этом нет, поскольку на протяжении тысячелетий интерес человека к китам сводился к вопросу о том, как их лучше всего убивать. Мы живем в век техники, и лишь несколько десятков лет назад стали изучать китообразных; а к тому времени, когда ими наконец всерьез заинтересовались
