Он напряжен, его лицо побледнело, ноздри раздуваются. Швырнул, дернул — мимо! И еще больше побледнел.
Тишина дрогнула от хохота. Громче всех смеялся Васей. Не смеялся бригадирский сын Иванко, Степка и отец.
— Еще раз, — сказал отец.
Теперь Пашка был уверен, что промажет: в нем скопилось столько злости на Васея, что он больше не владел своими руками, глаза потеряли точность. И он промазал. Отец оставался строг, и его голоса не было слышно в новом взрыве хохота.
— Про это в книгах не пишут, — сказал он. — А ну, Васей, покажи ему класс.
— Сейчас, только тынзей сверну.
Он смотал его, отошел, играя уверенной улыбочкой, прищурился и точно, без всякого труда, с первого раза заарканил головку. Еще бросок, и еще — петля захлестывалась точно.
— Хорош, — сказал отец. — А ты…
Пашка резко отвернулся от него и зашагал в чум. Там он сел на скатанные оленьи постели и посмотрел в запылившееся оконце. Ему вдруг захотелось в школу, потянуло в город. Как он рвался в тундру весной, когда приедалась интернатская жизнь с ее неукоснительными звонками подъема и отбоя, стенами одной и той же комнаты! Как тянули к себе буйные запахи тундры, с ее сопками и озерами, ручьями и кустарниками ивы, лебедиными криками и свистом леммингов!..
А сейчас все наоборот. Он учился в одной школе с Иванко и Васеем, но дружил только с первым. Васей был большой врединой. Как-то раз неподалеку от них, в стойбище первой бригады, приехал красный чум: там показывали кинокартину «Подвиг разведчика»; Пашка стал подбивать Иванко и Васея тайком запрячь быков и съездить туда; Иванко согласился, а Васей наотрез отказался, боясь отцовского тынзея. Пашка с Иванко рискнули и съездили вдвоем, взяв с приятеля слово, что будет молчать. Васей молчал до тех пор, пока не узнал от ребят, какая это была интересная картина, а узнав, чуть не лопнул от зависти и тут же выдал.
Он давно уже курил и однажды выдрал на курево из Пашкиной книги «Герой нашего времени» три страницы, из-за чего между ними состоялся отчаянный поединок, в результате которого на Пашкиной щеке появились три царапины, а Васей был брошен в глубокую яму с грязной болотной водой.
Впрочем, они быстро помирились. Дня через три, когда малица Васея основательно высохла, а царапины на Пашкиной щеке зажили, и он сидел на ларе и выжигал увеличительным стеклом палочку, к нему подошел Васей:
— Дай попробовать.
Пашка посмотрел на него презрительно, выжег еще одну букву на палочке и сказал:
— На. Только не потеряй.
В тундре ссориться плохо. Это на базе оседлости, у Печоры, в колхозном поселке живет куча ребят, хоть с половиной ссорься, со скуки не умрешь. Там есть и клуб, и библиотека, и электричество, и ребята там живут в крепких деревянных домах. А здесь, в кочевой бригаде колхоза, всего три чума и ребят раз-два и обчелся.
Засыпая после ужина, Пашка усиленно думал, как бы так сделать, чтоб чуточку смягчить отца и проучить этого вреднейшего Васея. Хорошо бы посоветоваться с Иванко, он парень толковый. С этими мыслями Пашка и уснул…
Проснулся он от холода и поджал ноги. Ночью ударили заморозки, и, когда Пашка вышел из чума, вся тундра была в инее. Земля под ногами отвердела, и ступать по ней в мягких бескаблучных тобоках было непривычно жестко. Иней сверкал на голубичнике и крошечном ивняке, на тугом медном проводе радиоантенны. «Скоро и зима», — подумал Пашка, пряча руки в рукавицы, пришитые к рукавам малицы.
Сизая пленка льда покрыла небольшую заводь ручья. Пашка бросил в нее смерзшийся ком земли. По льду стрельнули белые трещины, побежали пузырьки, и раздался пустой и резкий звук.
— Лебедям каюк будет, — вдруг послышался сзади голос Васея.
Пашка обернулся и ничего не ответил.
— Птенцы еще совсем.
— Ври! — Пашка сплюнул. — Где ты видел сейчас лебедят? Повырастали все давно.
— На Моховом, — проговорил Васей.
И Васей рассказал, что три дня назад ездил охотиться с отцом и видел на озере лебединый выводок: большую лебедиху и трех лебедят. Они вывелись с большим опозданием, едва оперились, и, конечно, крылья их не успеют окрепнуть настолько, чтоб лететь на юг.
— Сходим, а? — попросил Пашка.
— Тащиться далеко.
— Ну сходим, Васейко… Я ведь и дороги не знаю.
Васей угрюмо смотрел на него.
— Знаешь что, — сказал Пашка, — я отдам тебе… отдам тебе свою самописку, ту синенькую, помнишь?
— Насовсем?
Пашка кивнул.
В глазах Васея запрыгали огоньки. Чтоб не выдать себя, он лениво потянулся:
— Ох и далеко же это. Если б на оленях, а то пеши…
Но Пашка знал, что Васей уже побежден и ломается лишь из приличия.
Часа полтора шли они тундрой, огибая болотца, перепрыгивая ямы, продираясь сквозь упругие заросли яры — так в Малоземельной тундре называют низкий кустарник полярной ивы и березки.
Берега Мохового озера заросли тростником и осокой. Под ногами гремели куски нерастаявшего льда, хрустели мокрые стебли, звучно чавкала топь, точно кто-то откупоривал большие бутылки. Один раз Васей споткнулся обо что-то и, наверное, упал бы в хлюпающую жижу, если б не успел схватиться за Пашку.
Васей выругался, отдышался и сказал:
— Только про самописку не забудь… Насовсем…
— Не бойся.
Васей пошел веселей и больше не ругался.
— Тихо, — прошептал он замирая. — Вот здесь я их видел. Подождем.
Они застыли. Было очень тихо. Неподвижное озеро словно ждало чего-то. Ни ветерка, ни шороха. Только легкие белые тучки плыли в небе, отражаясь в чистой глади озера. Часа полтора простояли так они, продрогнув, и Пашка уже решил, что Васей наврал обо всем, а он, дурачок, доверился ему.
Пашка молчал и в душе проклинал приятеля.
Лебеди появились внезапно, и после такого долгого ожидания Пашка вначале даже не поверил своим глазам.
Впереди плыла огромная белая лебедиха, красноклювая и быстрая, а за ней словно катились по воде серовато-белые шарики — три совсем крохотных птенца. Они во всем старались подражать матери: так же, как и она, ловко загребали перепончатыми лапками воду, упруго изгибали тонкие шеи и, как по команде, ввинчивали их в воду, показывая небу смешные хвостики.
— Подойдем поближе, — шепнул Пашка, — они еще и летать не могут.
— А ты ел когда-нибудь лебединое мясо?
— Нет.
— Уж и вкусно! Жирное. Не то что гусятина. А эти знаешь какие! — Васей кивнул на птенцов. — Во рту таять будут. Молодое мясо.
— У-у, живоглот. — Пашка толкнул Васея в бок, под ногой туго что-то треснуло, и выводок мгновенно вильнул в сторону. Теперь впереди неслись малыши, а мать, чуть отстав, тревожно оглядывалась на тростник.
— Тише, они еще подплывут, — шепнул Пашка.
Он уже представлял, как они поймают птенцов, принесут в чум, соорудят из ящика клетку, и птенцы проживут там до весны, вырастут, окрепнут, а весной, когда с юга потянутся в тундру лебеди, Пашка выпустит их, и они, радостно хлопая крыльями, ринутся навстречу, и воздух огласится их приветственными криками: «Кланк-кланк».
