изжаренную черноморскую рыбку! Вкуснятина — умереть! Лишь твой Василий не притронулся, не в настроении.
— Это почему же? — спросила Ира.
— Прости, забыл спросить! — засмеялся Алька.
После обеда все пошли к причалу, вручили стоявшему у сходни матросу длинную ленту билетов и благополучно погрузились на сверкающий белизной и чистотой прогулочный теплоход «Иван Айвазовский», уже заполненный публикой. Жаль, что рядом не было Таи: отец не пустил. А ведь с виду не скажешь, что строгий: всё больше шутит, смеётся и бегает с Алькой по набережной и парку как молодой. Наверно, Тая сама виновата: задирает то его, то старшего брата… Зачем ей это?
Они уселись. Дед поставил у ног большую сумку с походным альбомом, тёплой одеждой и кое-какой снедью, с улыбкой посмотрел на Васиного папу, очкастого и круглолицего, и сказал:
— На «Айвазовский» попали — хорошо! Будто специально для меня подали… Что там ни говори, а сейчас у молодых художников стало модой поругивать его, а ведь замечательный был мастер! Его картины видишь глазами, лицом ощущаешь долетающую с них морскую свежесть и брызги, а ушами — шипенье, рокот, треск и рёв…
Александр Иванович по-мальчишески блеснул острыми, очень живыми глазами:
— А как же иначе? Старик, как никто другой, понимал море. И любил. Многие как-то забыли сейчас: для того, чтобы что-то написать, это «что-то» надо хоть немножко любить. На одном ремесле, на одной технике, даже самой отточенной, далеко не уедешь. В его картинах и есть эта любовь и ещё талантище — о нём тоже нельзя забывать… А ведь забывают! А какой был работяга!
Васин папа хотел ещё что-то сказать, но теплоход громко просигналил, отвалил и, пеня прямым и ловким форштевнем воду, ринулся в открытое море.
Вася сидел против Иры, но не замечал её. Ну что с ним поделаешь! Надо было о чём-то поговорить с ним, пошутить, расшевелить. Нет, нужно набраться терпения и подождать — уж очень они упрямые и самолюбивые, эти мальчишки! — и всё получится само собой. Вася упорно смотрел в сторону, Ира стала смотреть туда же, на удалявшийся берег, красиво!
«Дорогие товарищи отдыхающие, гости Кара-Дагского! — послышался в динамике громкий женский голос. — По ходу плавания я вам немного расскажу о Чёрном море, о Кара-Даге, о его хребтах, бухтах и скалах, мы с вами дойдём до Судака и там сделаем высадку на один час. Кто захочет, сможет подняться к крепости. На теплоходе разрешается загорать, в нижнем салоне работает бар. Итак, товарищи, сейчас мы с вами находимся…»
— И это будет продолжаться всю дорогу? — спросил Александр Иванович. — Хотя бы не так громко говорила.
— Нет, не всю дорогу, — успокоил его Ирин дед, — когда экскурсовод устанет говорить, будет играть музыка, будут исполняться песни, сольные и хоровые.
Всё ближе надвигался Кара-Даг: вначале шли высокие холмы и отроги; потом у берега показался знакомый рыбацкий домик и вытащенные на гальку байды и ялы. Затем наплыл сам Кара-Даг — глыбистый, отвесный, серо-коричневый, мрачноватый, в прямых и косых трещинах, уступах, впадинах, осыпях; внизу и на склонах его кое-где ютились зелёные рощицы.
— Чем же всё это может кончиться, Александр Иванович? — спросил вдруг Ирин дед. — Здесь же явная несправедливость. Опытный капитан, и ещё молодой, как вы говорите, гордость флота — и такое дело… Как же так? В голове не укладывается!
— Неблагоприятное стечение обстоятельств, — сказал Васин папа. — Знали бы вы, какие встречаются запутанные, закрученные истории. Бывает так непросто отделить правду от лжи. Случай, о котором я вам рассказал, сложный. Но я почти уверен, что удастся доказать, что Коковихин прав, хотя понимаю, его недоброжелатели не сидят сложа руки, а тоже действуют…
«Что это их так волнует какой-то там Коковихин?» — подумала Ира и зевнула. Вася, по-прежнему отвернувшись от неё, смотрел на быстро проходящие берега, и, когда его папа взволнованно заговорил о Коковихине, он думал о чём-то своём. «Ну-ну, думай, хмурься, дуйся, даю тебе на это не больше десяти минут. Терпеть не могу надутых мальчишек!»
Море яростно било в круто падающие вниз стены в длинных пятнах лишайников, ревело в гротах, обрушивалось на каменные уступы, далеко забрасывая быстро тающую пену. Вверху, на фоне светлого неба в одиночку и группами громоздились причудливые скалы, и уж кого только не напоминали они! Временами даже страшно было глядеть на них…
— Как всё-таки здесь хорошо, — сказал Александр Иванович. — Каждый год смотрю, а привыкнуть всё не могу!
Глава 18. Золотые ворота
— А я, поверите ли, уже тридцать лет гляжу на всё это, — сказал дед, — и всё больше привязываюсь к этим местам.
Чёткий голос экскурсовода не умолкал:
«Прямо перед собой вы видите Лягушачьи бухты, их так прозвал некогда живший здесь известный поэт и художник Максимилиан Волошин, прославивший в своих стихах и акварелях здешние места. Далее начинается мыс Мальчин, за ним — Тупой мыс и ущелье Гяур-Бах, куда, по легенде, турки сбрасывали со скалы местных девушек».
— Какие страхи! — сказала Васина мама; она заметно побледнела и прикладывала ладонь ко лбу: видно, болела голова и чуть мутило от небольшой волны. — Никакой жалости!
— Жестокие были нравы, — вздохнул дед, не отрывая карандаша от листа альбома. — Никакой жалости и милосердия!
«Сейчас мы с вами проходим первую и вторую Сердоликовую бухту! — грохотал над головой голос. — Они очень красивые, и в них при желании можно найти замечательные по расцветке полудрагоценные камни… У юного царя Тутанхамона был амулет из красного сердолика в виде змеиной головки, арабы ценили этот камень за способность отводить злых духов, и, как известно, графиня Воронцова подарила Александру Сергеевичу Пушкину в знак любви перстень-талисман из сердолика. В эту бухту часто организуются экскурсии морем, и каждый из нас может найти…»
— Попробуй, найди здесь сердолик! — сказала Васина мама. — Туда курортников наезжает больше, чем серой гальки на пляже…
— Вася, ты был в Сердоликовой бухте? — спросил дед.
— Был.
— Ну и как она тебе? Понравилась? — опережая деда, спросила Ира.
— Ничего…
«Впереди перед вами, дорогие товарищи отдыхающие, начинается предполагаемое жерло вулкана, вы видите вон в тех стенах скалы вулканические бомбы, потёки огненной лавы, некогда вытекавшей из кратера…»
Ира задумалась и какое-то время не слушала экскурсовода.
«Уважаемые отдыхающие, гости восточного Крыма, — опять услышала она мощный всезнающий голос экскурсовода, — теперь потише… Пожалуйста, сосредоточьтесь. Сейчас вы увидите перед собой подлинное чудо этих мест — знаменитые Золотые ворота, или иначе — Ворота Кара-Дага, люди едут сюда за тысячи километров, чтобы полюбоваться этим творением природы! Сквозь ворота, эту торжественную арку, вы словно входите, проникаете в тайное тайных Киммерии — удивительной страны гор, долин и моря. Вон впереди, справа по борту, метрах в пятидесяти от берега, темнеет в море остроконечная скала; в ней словно кем-то прорублены ворота. Это они и есть, знаменитые, прославленные…»
Ира увидела, как Александр Иванович нагнулся к сыну и что-то негромко сказал. Вася заметно обрадовался, засиял глазами и недоверчиво посмотрел на папу.
— А ты не шутишь? Дай слово.
— Не шучу, — ответил Александр Иванович.
