— Хоть бы на время выдали ему наган! — вздохнул Костя. — Он никого еще не опознал?
— Нет, — сказал Катран. — Как они злы на него! Ведь он — единственный свидетель, видевший их у магазина. И запомнил их… Что это он так поздно возвращался домой?
— Иди спроси у него, — сказал Костя. — Может, со свидания шел…
«Хи-хи-хи…» — процедил под ногами грот, точно прислушивался к их разговорам.
— И он до сих пор ходит опознавать всех задержанных по подозрению в грабеже? — спросил Костя.
— Нет, не всех, через одного! — съязвил Катран.
— А почему они в него стреляли? Он что, гнался за ними?
— Спрашивал — не сказал, — ответил Миша, — говорит, пытался задержать их… Вот и все.
— В кого же им еще стрелять было, как не в него! — крикнул Катран. — В твою бабушку, что ль? — И вздохнул: — А я, ребята, знаете, что сделал сегодня?
— Откусил у кошки хвост? — спросил Костя.
— Нет, без хвоста она мышей ловить не будет… Я вышел сегодня во двор и хлопнул о стену обезьянку.
— Какую обезьянку? — спросил Толян.
— Лилькину. Подарила мне когда-то на елку.
— Поэтому и орешь сегодня?
— Бестолочь, — устало сказал Катран, — объяснил бы, да не поймешь…
И снова ощутил в руках эту обезьянку, большую стеклянную, с шаловливыми блестящими глазами и загнутым кверху хвостом. Она была темно-коричневая, а лапки и мордочка — светлые… Он берег ее все годы. А вот сегодня он выскочил из дому во двор и хлопнул ее о стенку, и она — вдрызг. Мгновенно. И это случилось после того, как мамка погнала его за деньгами к Лильке. Пятерка нужна была позарез — в больницу к бате собралась: на билет да и купить кой-что из еды — кормят там не так, чтобы очень… У соседей хоть шаром покати, у постояльцев, которым в сезон сдавали вторую комнату, давно взяли вперед, а батю только через две недели выпишут: прободение язвы — это не шутка… Но Катран сказал мамке — нет! Хоть повесьте на первом кипарисе, а к Крабу он не пойдет, не пойдет — и точка. Времени, когда Лилька вышла замуж, Катран не помнил. Но помнил, что всегда стеснялся ходить к ним: уж слишком известным и важным человеком в их городе был Карпов. Уж слишком шикарно было в их большом доме. И сестра все реже и реже прибегала к ним — дела: сын, дом, хозяйство… Только по крайней необходимости заглядывал к ним Катран. Но когда он по-настоящему возненавидел Краба (тогда он еще не получил этой клички), так это в прошлую зиму. Мамка послала его к Лильке за швейной машинкой: машинка нужна была, чтобы сшить ему, Катрану, костюм из грубого сукна. Он явился к ним слякотным вечером — шел снег пополам с дождем. У входа в дом Катран стряхнул с коротенького бобрикового пальтеца, скорее похожего на длинный пиджак, мокрые хлопья, счистил о вделанный в деревяшку металлический скребок грязь с ботинок и вошел. Время было несезонное, и дом был непривычно тих, почти мертв. «Ну, иди, иди, чего ты», — заставил он себя открыть наружную дверь и войти в коридор. Стукнул в дверь гостиной. «Прошу!» — крикнул изнутри Карпов, и Катран вошел. Карпов, видно, давно пришел с работы, потому что был одет по-домашнему: в ярко-красной байковой ковбойке с закатанными рукавами и в мягких ковровых туфлях. Плотный, покрытый добротным кофейным загаром. Сидя у низкого столика с радиоприемником, он досадливо — оторвали от дела! — полуобернулся к нему. А пальцы его оставались на белых, как у пианино, клавишах переключателей. Видно, что-то ловил в эфире.
«Лиля дома?» — спросил Катран, поздоровавшись.
«Дома. — Карпов отвернулся от него. — Наверху… А тебе зачем она?»
«Мама просила швейную машинку».
Карпов долго не отвечал ему на это и не звал Лильку, и Катран добавил:
«Нам дня на два, не больше».
«Подожди. — Карпов выключил приемник и, во весь голос крикнув: — Виталий, позанимай гостя!» — вышел из гостиной, и его четкие шаги удалились по узкой лестнице вверх.
Катран стоял на самом пороге гостиной, и ему веяло в лицо теплом и уютом этой комнаты, с ее огромным мягким ковром, удобными креслами, красивой люстрой и пестрыми корешками книг на полках. И оттого, что все это было так непохоже на то, что окружало его дома, он чувствовал себя случайным и чуждым здесь, и что-то тихонько поползло к горлу, и начали ныть зубы, хотя все до единого были здоровы.
В коридоре бесшумно появился Виталик; Катран заслонял вход, и тот протиснулся мимо него в гостиную. И, протиснувшись, сказал:
«Здравствуй, Жора».
«Здорово», — произнес Катран и как-то глупо и не очень культурно хихикнул, потому что уж очень не был Виталик похож на его родню.
«Ты чего это?» — с грустным осуждением посмотрел на него Виталик, с ногами забрался в кресло, натянул зачем-то на кисти рук, точно ему было холодно, рукава пестрого свитерка и недовольно повел плечами.
И снова с ног до головы окинул Катрана и остановил глаза на его ботинках. И долго не подымал их. Катрану вдруг стало противно от всего этого. Он тоже глянул на свои ноги и увидел, что сильно наследил. И с его пальтеца капало на паркет. Катран молча вышел на крылечко и снова стал вытирать ноги и отряхиваться. А когда вернулся, опять напоролся на глаза Виталика, и они тотчас скользнули с его лица на ноги. «Вот гад!» — подумал Катран.
Вверху между тем послышались негромкие голоса — Лилькин и Карпова. Вдруг Катран почувствовал духоту и липкий жар. На него накатывало. В этом стоянии в дверях и ожидании было что-то унизительное. Молчать больше не мог.
«Ну, как живем?» — развязно спросил он.
«Да так… — Виталик хмуро посмотрел на него. — А ты?»
«А я прекрасно!» — чуть не крикнул Катран.
В глубине его что-то стало твориться. Шириться. Лезть наружу. Он смотрел на аккуратненько причесанную головенку Виталика, на его серьезненькие глазки, и в душе вдруг тяжело заворочалось подозрение: Карпов вызвал Виталика не просто так, не для того, чтобы «занять гостя» — какой он гость! — а для того… Да, да, для того, чтобы он, Катран, не упер чего у них…
Гады! Надо уйти, убежать отсюда.
Но Катран, сжав в карманах кулаки, стоял и ждал, только стоял уже не на пороге, а в коридоре, у самых дверей. Ненависть с каждой секундой росла, тяжелела, царапала его, скрипела в нем.
Наконец сверху раздались шаги, и вниз спустились Лилька и Карпов.
Она приветливо, по-родственному — это она умеет — улыбнулась ему.
«Привет, Жора… Что ж ты не раздеваешься?»
«Я на минуту», — выдавил Катран и уставился в книги на стене.
«А ты донесешь машинку? — спросила Лилька. — Может, мама у нас пошьет?»
«Донесу».
«Ну конечно, донесет, — поддержал его Карпов. — Чтобы такой молодец да не донес! Небось мускулатурка — во! Дай-ка пощупать».
Катран и с места не сдвинулся.
«Не хочет, чтоб мамка заходила, — понял он. — Карпов ведь терпеть не может нас за то, что мы простые, и еще за то, что нас слишком много».
«Даете или нет?» — спросил он, готовый рвануться с места.
Лилька побежала в другую комнату, а Катран тяжело молчал в дверях.
«Как будто самим купить нельзя, — сказал вдруг Виталик. — Пить меньше надо…»
У Катрана сорвались сжатые челюсти, но он тут же подобрал их и водворил на место — сжал.
Лилька поставила перед ним на стул машинку в полированном футляре и опять посокрушалась:
«Ну как же это так: раз в год придешь, а и не разденешься? Хоть чаю попей… А?» Катран поднял и поудобней обхватил руками машинку.
«У нас и торт остался «Подарочный». Поешь? Ну тогда маме хоть снеси кусок. Я заверну…»
