Купрача улыбнулся и сделал небрежный жест, означающий, что это пустяки.
— Нынче вечером заглянул к нам сюда один хевсур. Я подал ему все, что он просил, как в той старинной песне о кипчаке-разбойнике. Хевсур поел, выпил и, когда вино его разобрало, собрался уходить. Я сказал ему, чтоб расплатился, а он швырнул в меня солонкой. Это уже в третий раз он хотел угоститься на даровщинку. Раз я ему простил, второй раз — тоже, вот он и решил, что я его испугался и можно теперь кормиться у меня задарма. Ну, я и виду не подал, что почувствовал боль, подошел к нему, оперся об его стол и говорю — что же это ты, дружок, так нехорошо поступаешь? А он давай теребить свой кинжал и грозится, глаза выкатывает. Тут я не вытерпел, схватил его за ворот рубахи, крестами расшитой, и стащил со стула, да двинул так, что он у меня полетел кувырком. Немного погодя смотрю — входят другие хевсуры. Я решил, что теперь уж дело дойдет до кинжалов, и схватил на кухне большой вертел шашлычный… Но хевсуры, сами знаете, не мне вас учить, — ребята крепкие, правильные… Напротив, накинулись на него и тут же уволокли с собой: дескать, всегда и всюду ты нас позоришь.
Закро расхохотался.
— Царство небесное обоим твоим родителям! И язык у тебя остер и кулак промашки не знает! Хорошо, что меня тут не было!
Принесли остуженное в колодце вино. Бутылки выстроились шеренгой на столе.
— Что ты примолк, Закро? Расскажи тбилисские новости! Газету я, правда, читал, но уж, наверно, этому Бакурадзе туго от тебя пришлось!
Закро хмуро глянул на председателя сельсовета и процедил сквозь зубы:
— Об этом со мной лучше не разговаривай, Наскида! — Потом, не обращая внимания на стаканы, схватил одну из бутылок, повертел в руке и прильнул к ее горлышку. Запрокинув голову, Закро пил богатырскими глотками вино, и кадык его ходил вверх и вниз; когда же бутылка опустела, он с силой ударил кулаком по столу и продолжал: — И это проклятое вино меня больше не пьянит! Эй ты, завскладом! Ты же не у себя на складе — подними голову!
Купрача фыркнул:
— Эк его разнесло, будь он неладен! Посмотрите — весь кругленький, как бочоночек!
Приятели, хохоча, разбудили толстяка собутыльника и чуть ли не силой влили ему в рот стакан вина.
Заведующий складом не уронил своего достоинства — как ни в чем не бывало, будто выпил вино по своей воле, затянул вполголоса:
— Лишь засну я… — и тут же снова уронил голову на стол.
— Ну, тогда хоть ты грянь песню, Серго! Не бойся, потолок над твоим отцом не обрушится!
Серго не заставил приятелей повторять просьбу.
Закро, который сидел повесив голову, потянулся за второй бутылкой, опорожнил ее до половины и отставил.
— Вы тут, ребята не скучайте… А я выйду ненадолго, глотну свежего воздуха…
— Ступай, ступай, проветрись, Закро-джан… А ты пой, играй, Серго! — И красный как морковь председатель сельсовета принялся подтягивать поющим:
Заведующий столовой проводил взглядом уходящего.
— Сейчас принесут шашлыки и хинкали, Закро!
— Да, да, милый, хорошо… Пусть несут… А я пойду прогуляюсь.
Выйдя за дверь, Закро постоял несколько минут под тутовым деревом, потом прошел на середину двора и глубоко вдохнул ночной воздух.
Чуть заметный ветерок нес с огородов пряные запахи зреющих помидоров, тархуны и спелых черешен. Какая-то птица громко пела вблизи, и от этого ночная тишина казалась еще уютней. Одно за другим сменялись коленца птичьей песни, и так сладостно показалось парню его уединение, что он подошел к забору, ухватился обеими руками за верхний его край и прильнул к доскам разгоряченным лбом.
В голове у него кружились, цепляясь одна, за другую, самые разнообразные мысли. Долго стоял Закро в таком полузабытьи, а когда птичья песня, прозвенев на самой высокой ноте, перешла в тихий щебет и наконец совсем замерла, одна мысль взяла верх над остальными.
Закро с великим трудом влез на высокий забор и спрыгнул с него в соседний сад.
Шел напрямик через бахчи и огороды хмельной молодец, шел неровным шагом, не разбирая дороги, цепляясь за длинные плети помидорных и огуречных стеблей, топча тщательно ухоженные грядки лука и цицмати. Под напором могучих плеч обламывались унизанные плодами ветви яблонь и груш гулаби, а вишневые деревца, казалось, пугливо сторонились при появлении этой огромной фигуры.
Затрещала изгородь, и фигура перелезла через нее на дорогу, что вела к верхней окраине деревни.
Закро шагал в гору. На дороге не было ни души. Лишь изредка раздавался в каком-нибудь придорожном дворе лай сторожевого пса, чтобы тут же умолкнуть.
Где-то запел раньше срока торопыга петух, в противоположной стороне отозвался другой. Им ответили петухи со всех концов села — с горы, из долины, с лесной опушки. Июньская ночь наполнилась воинственным петушиным кличем.
Вот уже деревня осталась позади. Закро направился к одинокому, стоявшему на отшибе под самой горой каменному дому.
Дойдя до цели, он остановился в изумлении. Ворота, обычно запертые, были на этот раз распахнуты настежь.
Долго прислушивался он в царившей кругом глухой тишине к шуму бегущей неподалеку в своем овражном ложе речки Берхевы. Двор перед домом точно вымер, — казалось, нигде поблизости нет ни единого живого существа. Чернели провалы темных окон; при свете звезд они походили на пустые глазницы слепого. За домом, в саду с вековыми деревьями, густел мрак, а рядом с опытным участком чуть шелестел старый высокий дуб.
С минуту Закро покачивался на нетвердых ногах, ухватившись за столб ворот. Потом собрался с духом и шагнул во двор.
Вино взяло-таки свое — хмель разобрал парня. От тряски в машине и ходьбы на свежем воздухе он совсем опьянел. С трудом удерживал он на весу клонившуюся книзу тяжелую голову, Закро брел по двору, выписывая ногами замысловатые кренделя, а временами останавливался и, махнув рукой, что-то невнятно бубнил про себя.
Сделав с грехом пополам шагов двадцать, он прислонился к молодому сливовому деревцу, уставился на пустынный балкон во втором этаже и забормотал:
— Русудан… Девушка, Русудан… Как это ты уродилась такой хорошей?.. Зачем?.. Видно, мне на горе, на беду…
Закро умолк и долго пристально всматривался в темный дом; потом, с трудом оторвав от него взгляд, снова жалобно заговорил:
— Хоть бы ты не была такой хорошей, Русудан… Ну что из того, что я не чемпион?.. Такая, видно, моя судьба, а ведь сам по себе я чего-нибудь да стою… Не хуже всякого другого… Ну, осрамил я вас и в этом году… Так оно вышло — что я могу поделать?.. Опять он взял первенство… Разве я виноват? Он ведь тоже парень что надо, Русудан… На здоровье, я на него зла не держу. Не могу же я руки на себя наложить?.. Или наложить?.. Эх, право, кажется, только это мне и остается… Долго ли я еще смогу терпеть, молчать, таить в душе горечь?.. Настанет день — не вытерплю, все наружу хлынет… Приду к тебе и, как старый Миха перед образами, грохнусь наземь, грохнусь и все выскажу, все, все… Хочешь — убей, хочешь — жизнь подари… Видишь — извелся я, уж и не человек вовсе… Один твой добрый взгляд, и я сразу стану как лев… И-и-эх! Тогда не то что Бакурадзе, сам сказочный богатырь Караман против меня не устоит!.. Русудан… Вот я, Русудан… Я пришел, и делай со мной что хочешь, да, делай что хочешь…
Бормоча и пошатываясь, Закро ступил несколько шагов по направлению к дому, но тут с балкона
