— Выходит, что самое главное — это заинтересовать человека… Посмотри на приусадебные участки, как они ухожены, и все тебе станет ясно. Да и в колхозе то же самое… Недавно завели прикрепление участков к тем, кто их обрабатывает. И что же ты думаешь — колхозник сразу почувствовал поощрение. Всякий теперь знает, что получит премию, если его участок даст хороший урожай. И чем урожай выше, тем больше будет премия.
— Так почему же урожаи в колхозе не увеличились?
— Ну, как нет!
— Тогда почему за трудодень выплачивается мало?
— Вот что я тебе скажу, дружок… Когда крестьянин был хозяином самому себе, он и мерил, и кроил, и шил сам, как хотел. Не нужны были ему ни заведующий складом, ни бухгалтер, ни председатель, ни бригадир. Он один со всеми делами управлялся и не был обязан кормить целую ораву дармоедов. Вот, посмотри, тут рядом со мной живет Маркоз, бригадир. Пока он не наполнит свой амбар и свой марани, до колхоза ему и дела нет. Все к себе гребут, кто сколько горазд. В позапрошлом году Нико отдал под суд двух человек — они работали караульщиками, стерегли от воров виноградники Кондахасеули, сами по ночам виноград корзинками домой таскали. А ведь уличить-то их удалось только потому, что они повздорили и выдали друг друга. А то бы так никто ничего и не знал. Река замутнена в самом истоке!
— Не обязательно — бывает, что в верховье вода чистая, а мутят реку грязные притоки. Помню, в детстве бабушка говаривала мне: «Христос был коммунист!» А что творили на этой грешной земле проповедники Христовы? В одной руке держали крест, а другой шкуру со своей паствы сдирали.
— Они и сейчас не унялись. — Доктор снова отогнал вившуюся над хлебами муху.
— Конечно нет! Наоборот — теперь у них кресты висят на груди и вторая рука тоже свободна…
— Когда медведь спустит жир, злости у него прибавляется! — подтвердил пасечник.
— И муха на пороге зимы особенно больно кусается.
— Мухи только по осени больно кусаются, а вот домашние шакалы зимы и лета не разбирают — всегда рады поживиться за счет колхоза.
— С домашними шакалами справиться не так уж трудно, Дядя Фома, только для этого нужна крепкая рука.
— Кроме домашних шакалов есть еще и волки в лесу. Немало хищников точит зубы на колхозное добро. Крепкая рука… А долго ли она будет крепкой? Только до тех пор, пока ее салом не смажут. От сала, сам знаешь, жесткое становится мягким. Ведь как работал Нико в первые годы! Ты в то время был ребенком, но все же, наверно, кое-что помнишь… Твой дед арбами привозил домой хлеб и вино. Председатель сам не таскал и другим таскать не давал. А потом время взяло свое. Он и не заметил, как начал загребать колхозное добро, а теперь уже не может остановиться. Надоело ему, видишь ли, быть одному честным человеком. Все равно, дескать, всех не обуздаешь, и сам стал как все…
— Нет, я не могу с тобой согласиться, дядя Фома. Наверно, в нем с самого начала таился собственник, хищник… А тормоза, что сдерживают в человеке дурные наклонности, были у него слишком слабы. Так он все видит и ничего не говорит?
— В таком огромном колхозе, как наш, все видеть и каждого за руку поймать невозможно. Знаешь Набию Шашвиашвили? Когда-то он был первым овцеводом в деревне. Держал отару в тысячу пятьсот голов и каждый год получал приплоду в сто десять, сто двадцать ягнят на сотню маток. Сейчас он заведует овцефермой колхоза, и по-прежнему у него полторы тысячи овец, но прирост стада уже не тот. С самого дня основания колхоза он стал уменьшаться и дошел нынче до восьмидесяти ягнят на сотню овец… Никто ничего не может понять, и уличить никого ни в чем невозможно. Копалась в этом деле ревизионная комиссия, даже и специальную комиссию составляли, и сам Нико лично присутствовал три или четыре раза при окоте в Ширване. Каждый раз все оказывалось в полном порядке: приплод был в точности такой, какой учитывался… Набия уверяет, что овцы стали неплодные, — порода, мол, выродилась. Может, оно и так, но кто нам заменит вырожденных овец лучшими? У колхоза на это нет средств, а у Нико — охоты.
— Так выберите председателем такого человека, у которого есть охота. Тогда не будут вас беспокоить шакалы и волки.
Фома приподнялся на локте. Доктор на этот раз не стал ему мешать — только тщательно закрыл ему спину одеялом.
— Ну, знаешь, от Нико избавиться не так-то просто! Во-первых, во время выборов всегда присутствует кто-нибудь из райкома, а во-вторых, кто осмелится выступить на собрании против председателя? Попробуешь скинуть его, а если не выйдет? Живи потом с ним в одной деревне, работай в колхозе под его началом!
— Избирает человека народ, и смещает человека народ, дядя Фома. Все в его воле.
— Эх, дружок, кто народ спрашивает? Народ — овечье стадо, куда его палкой погонишь, туда он и повернет.
— Почему ты думаешь, Дядя Фома, что мир вертится вкривь и вкось?
— Если не вкривь и вкось, то и не очень-то ровно, сынок. Раньше хоть бога боялись, а теперь в бога никто не верит.
— Неужели и вы так думаете, дядя Сандро?
Врач еще раз взмахнул рукой, отгоняя назойливую муху.
— Без колхозов выиграть войну против фашистов было бы, вероятно, еще трудней.
— При чем тут фашизм?
— Всякий милитаризм имеет фашистскую природу, а фашизм по своей сути неотделим от милитаризма. А оба они, вместе или порознь, — страшная опасность для человечества.
Шавлего внимательно, с легкой улыбкой всматривался в бледное, исхудалое лицо врача.
— Чем объяснить, дядя Сандро, этот ваш постоянный страх: что будет завтра?
— Самим этим вопросом, юноша. Разве в наше время кто- нибудь на земле свободен от страха?
— Огромная часть человечества, дядя Сандро, — не менее миллиарда людей. Неужели вы не слыхали по радио выступлений представителей Советского Союза и демократических государств на Генеральной ассамблее?
— Разве Франция и Англия не называют себя также демократическими государствами?
— «Демократическая» Франция заключила боровшегося за свободу Испании грузинского врача в концентрационный лагерь Карбарес.
— Ну, наши тоже не гладят по головке нарушителей государственной границы.
— Наша граница всегда гостеприимно открыта для тех, кто борется за свободу. Гонимые и преследуемые стремятся к нам со всего мира.
— А куда стремятся такие люди отсюда?
— Никуда. А если кто стремится — то на свою же беду. Надо сразу сбрасывать с дерева подгнившие плоды, чтобы они не заразили других. Свобода народам, мир миру — вот наш лозунг!
— Разве не то же самое кричат Соединенные Штаты? Какая разница?
— Разница не в словах, а в делах.
— Послушайте меня, юноша. Сегодня мир разбился на два враждебных лагеря. У каждого — своя идеология. Каждый из них исключает существование другого. Вот уже четыре десятка лет, как эти две кувалды молотят по мне с обеих сторон, и я так устал, чувствую себя таким опустошенным, что сейчас любые идеи, всякая идейная борьба вызывают во мне тошноту. Я так же ищу мира, как любой народ и как всякий человек. Да и мир уже устал от этих вековых битв.
— И вы думаете, дядя Сандро, что мира можно добиться без борьбы?
— Тому, кто хочет мира, не может быть желанной борьба. Каждый из двух лагерей по-своему представляет себе мир и борется за то, чтобы установить его на свой манер. А борьба идет ожесточенная, беспощадная… Вполне возможно, что в борьбе за мир люди истребят друг друга и не оставят камня на камне.
— Разве когда вода в котелке шипит, это значит, что она закипела?
— Это значит, что до кипенья недалеко.
— Все равно — без борьбы не может быть мира, а человек не бывает без идей. Вначале одна лишь Россия встала на путь социализма. А теперь уже вся центральная Европа исповедует наши идеи.
По бледным губам доктора скользнула ироническая улыбка.
