— Чем тебе не угодили?
Шавлего сел на стул и подался вперед.
— Слушай, как же вы оплошали, что три тушина не могли разобраться в деле одного кахетинца!
— Что за дело, какой кахетинец? О ком ты говоришь?
— Разве не ты командировал в Чалиспири Бекураидзе и еще одного инструктора по делу Реваза Енукашвили.
— Ах, Енукашвили! Знаю. Это насчет самогона, да?
— Вот именно. Чем он вам не пришелся, этот человек, — никого похуже не встречали или ничего о нем не слыхали? Нашли частного собственника, нашли вора и врага колхозного строя! Что вы к нему прицепились?
— А ты все по-прежнему за него заступаешься? Один раз я его вызволил из неприятностей, но больше мне уже совесть не позволяет. Да и тогда, если бы не уважение к тебе… Впрочем, я и теперь усомнился в его виновности — всёгда знал его за дельного работника и хорошего парня. Но помочь ему ничем уже не мог. Два раза ездили в Чалиспири из райкома и собрали доказательства. После первого расследования, по правде сказать, я попытался замять дело, и мои тушины высказались в том же смысле. Но явился сам дядя Нико, потребовал вторичного расследования — и все подтвердилось.
— Что подтвердилось?
— Что он гнал водку частным образом. Завел винокурню.
— А ты знаешь, кому он эту услугу оказал?
— Все равно кому — важен факт.
— Мне он водку гнал.
— Вот ты сам и признаешь.
— Нищей, заброшенной, почти бездомной старухе.
— Но ведь гнал?
— И еще одному забытому богом и людьми, одинокому, не очень-то крепкому умом бедному человеку.
— И вот именно у этого бедного, одинокого человека он берет в уплату хеладу водки — и не стыдится смотреть после этого в лицо людям.
— Кто взял плату, дружок, — Реваз?
— Да, Реваз.
— Реваз взял у Бегуры кувшин водки?
— Чему ты удивляешься? Да, у Бегуры.
— Кто, Реваз? Нет, право, этот человек сведет меня сума! — Шавлего встал и заходил по комнате. — Чтобы Реваз позарился на чужое? Да я скорее поверю, что робот родил ребенка.
В дверь позвонили.
Теймураз вышел.
Шавлего присел на корточки около мальчика и стал вместе с ним укладывать пути и сцеплять игрушечные вагоны.
— Ростом прислал за нами, — сказал, вернувшись, Теймураз. — Приглашает к Геге на хинкали.
— Я-то при чем? У вас, наверно, деловой разговор. А хинкальная Геге — ваше подполье? Насколько мне помнится, ты уже однажды приглашал меня к Геге.
— Это хороший человек. Знаешь, кто он? Племянник композитора Нико Сулханишвили.
— Ого! А сам он что собой представляет?
— Был борцом, и притом хорошим. Но однажды ему устроили встречу с Мекокишвили, и после этого он бросил борьбу.
— И вы его назначили заведующим столовой?
— Да, он почти с того самого времени и работает.
— Да, теперь это в моде — устраивать старых спортсменов на уютные и выгодные места. Только, по-видимому, Геге — человек районного масштаба…
— Какая там выгода, дружок! Вызвали его на днях в райком. Какой-то посетитель прислал жалобу. Геге явился и говорит: «Я тут ни при чем». Но и жалобы посетителя не отвергает. «Весь свет, дескать, так делает — что ж, мои повара и официанты должны быть единственным исключением? Если хотите меня выставить, так и скажите. Моя должность приносит тридцать рублей в день. Зайду вечером, возьму их и ухожу домой. Остальное не мое дело. Хотите, снимайте. Все равно пенсию дадите, меньше не будет».
— Для завстоловой он, выходит, честный человек. Ладно, пойти с тобой я пойду, но есть не буду. Я все секреты знаю от моего Купрачи — из чего и как в столовой делают хинкали.
— Эти секреты и нам известны, и поэтому мы изволим кушать только яства, изготовленные по заказу. Что делать, братец, это у нас действительно слабое место. Снимай людей, назначай других — все равно, кто бы ни был, выдержит неделю и падет в неравной борьбе. Есть только две возможности: или вовсе упразднить дело, или примириться. А упразднить нельзя.
— Примирение с судьбой — философия слабых. И ты думаешь, это у вас единственное слабое место? По-твоему, в этой истории с Ревазом Енукашвили вы были на высоте?
— Мы еще очень снисходительно отнеслись к этому парню, я бы сказал — даже слишком уважительно. Он заслуживал примерного наказания.
— Вы не к Ревазу, а к дяде Нико уважительно отнеслись. И выполнили в точности то, что он задумал.
— Закон есть закон, мой друг. Нарушение его я не мог бы простить родному отцу.
Шавлего остановился, резко обернулся к сидевшему на тахте хозяину дома и встал перед ним, засунув руки в карманы.
— Ты юрист, Теймураз. И знаешь, что законы создаются и существуют для блага людей. Кровную месть, сохранившуюся еще кое-где среди горцев, мы преследуем, так как она ничем не отличается от убийства. Я не отрицаю, что гены играют большую роль в формировании организма и психики. Но человек все же преимущественно — продукт воспитания. Я ненавижу все, что унижает и мельчит в человеке человека.
Теймураз бросил искоса взгляд на ребенка, взиравшего на старших с раскрытым от изумления ртом.
— Мы никогда дома не повышаем голоса. Немножко тише, пожалуйста, а то мальчик подумает, что мы ссоримся.
Шавлего ласково потрепал мальчика по курчавой голове и прицепил вагончик, который тот держал в руке, к игрушечному составу.
— Хороший мальчик… Если только, когда вырастет, не станет занимать, как отец, примиренческую позицию в разных делах.
— Тот, кто убьет в заповеднике оленя, Шавлего, не имеет права упрекать за такой же проступок другого охотника.
— О чем притча?
— О Купраче. С каких пор он стал «твоим»?
— Ах, Купрача… Купрача — другое дело. Это совсем иного толка человек. И все-таки ты прав, только не полностью. Я этого Купрачу заставлю, как пеликана, изрыгнуть все, что он поглотил, перед моими птенцами. И все это делается так, что я ему даже и намеком не давал ничего понять.
— В этом вопросе у нас с тобой разные точки зрения… А вот Реваз… Скажу тебе правду: я не голосовал за его исключение из партии.
— Но ведь молчание — знак согласия?
— У меня не было никаких причин действовать иначе. И я не чувствую в этом деле за собой никакой вины.
— Послушай, Теймураз: если я — одна из спиц колеса, которое переехало прохожего на улице, то на мою долю приходится ровно столько вины, сколько на долю любой другой спицы.
— Изволь соблюдать правила уличного движения, и никто тебя не переедет.
— Ты забываешь, Теймураз, что избежать аварии можно только в том случае, если правила
