— Ух, молодчина!
— Лети, каурка!
— Еще немножко — и скачка твоя!
— Покажи кварельским!
— Гурджаанцев обскачи!
— И ахметских!
— Давай, давай, каурый!
Но тут вровень с каурым выдвинулся огромный гнедой мерин из Велисцихе и испортил телавцам их торжество.
Снова напрягся, замер стадион, снова вытянулись шеи зрителей.
Кое-где послышались одобрительные возгласы, но внезапно, заглушая их, громовый хохот прокатился по рядам, и взгляд Русудан, оторвавшись от головных, невольно приковался к тому, кто тащился в хвосте.
Огромный, заплывший жиром верзила, как видно, никому не решился доверить свою лошаденку и взгромоздился на нее сам. Спина маленькой лошадки прогнулась под тяжестью всадника, — казалось, она вот-вот разломится пополам. И все же кобылку не сдавалась и изо всех сил поспешала за своими товарищами, ушедшими далеко вперед. Всадник, выпростав из стремян и чуть ли не волоча по земле длинные ноги, безжалостно нахлестывал и молотил шенкелями свою животину.
Вдруг, откуда ни возьмись, вынырнул, выскочил на дорожку какой-то болельщик — истошно завопил, замахал руками, понукая тщедушного конька.
И без того встревоженная внезапно поднявшимся криком и хохотом, лошадка совсем перепугалась и понесла, свернув с беговой дорожки.
Загудели, заволновались трибуны.
Злосчастная кобылка мчалась во весь опор, не разбирая дороги, посреди поля.
Еще громче заулюлюкали зрители — лошадка, вконец обезумев, свела с ума весь стадион.
Всадник ее растерялся; видно, он был неопытным наездником: то ли не сумел, то ли постыдился соскочить с седла, и только изо всех сил натянул поводья.
Но кобылка даже не замедлила своего бега — так, со свернутой набок шеей, неслась она по полю и внезапно на всем скаку врезалась грудью в штакетник перед рвом для скачки с препятствиями.
Лошадь грянулась оземь, а ездок перелетел через ее голову и исчез во рву, наполненном водой.
На трибунах творилось что-то невообразимое.
Грохотали мужчины.
Женщины, надрываясь от смеха, отирали слезы, катившиеся из глаз.
Старики обессиленно раскачивались на скамьях и хлопали себя по коленям.
Ребятишки визжали от восторга, парни и девушки хохотали, держась за бока.
И когда, перепачканный грязью и мокрый, как Лазарэ, наглотавшийся мутной воды, наездник кое-как выкарабкался из рва, ни у кого уже не было больше сил смеяться.
Тем временем нижнеалванская трехлетка Морская Пена внезапно вырвалась вперед и заслонила от каурого своим белоснежным крупом беговую дорожку впереди.
Скачка близилась к концу.
Хихикали, переглядываясь, ахметцы.
Хмурились гурджаанцы и кварельцы.
А телавцы ворчали, сердились, готовы были пустить в ход кулаки.
И вдруг случилось неожиданное: то ли стараниями отличного наездника, то ли благодаря силе собственных ног, каурый опередил белоснежного алванца на целую голову и пришел к финишу первым.
Поднялся невероятный шум, воздух задрожал от аплодисментов.
Взлетели в воздух, шапки.
С грохотом повалился облепленный людьми забор, отделявший поле от соседнего сада, и новые толпы людей хлынули на стадион. Возникла неописуемая давка и толкотня.
Прибежали распорядители соревнований и следом за ними — милицейские.
Собралась вся районная милиция.
Блюстители порядка построились шеренгой, взяв друг друга под руки, оттеснили напиравшую толпу до границы сада и стали перед ней цепью.
Начинался кабахи.
Двенадцать всадников выстроились в ряд и впились горящим взглядом в высокий столб посредине поля, на верхушке которого был установлен стройный, длинногорлый серебряный кувшин.
Распорядители подали знак, и игра началась.
Старший из участников, уже с проседью в волосах, вложил стрелу в лук и пришпорил коня. Приблизившись к цели, он пустил стрелу. Но она пролетела мимо серебряного кувшина и, описав в вышине широкий круг, упала на землю.
Одиннадцать состязающихся поочередно попытали счастье и все потерпели неудачу.
Остался только один — совсем молодой всадник на крупном, могучем жеребце.
Семь тысяч зрителей взирали с замиранием сердца и с надеждой на кудрявого, статного молодца.
А юноша, бледный от напряжения или от предвкушения возможной неудачи, едва справлялся со своим рвавшимся вперед конем.
Буланый жеребец рыл землю копытом, изгибая шею, поводил нетерпеливо головой, косился на трибуны бешеными, налитыми кровью глазами.
И вдруг, в мгновение ока, сорвался с места.
Юноша, подскакав к столбу, выпустил уздечку и натянул лук.
Все это вышло так быстро, ладно и ловко, что со всех сторон послышались одобрительные возгласы. И тут же несколько фотографов, выскочив на дорожку, наставили на всадника фотоаппараты.
Для лошади это было чем-то совершенно нежданным и непривычным. Увидев перед собой странно вихлявшихся людей с какими-то подозрительными, нацеленными на нее приспособлениями в руках, она испугалась и помчалась прочь во весь опор.
Всадник, не удержавшись в седле, грохнулся с маху оземь.
Лук вырвался у него из рук и распрямился в траве.
Обезумев от страха, ничего не видя перед собой, жеребец понесся прямо на трибуны:
В передних рядах зрители повскакали с мест, с перекошенными от страха лицами ринулись на сидевших сзади.
Поднялась толкотня, люди хватались друг за друга, бесцеремонно перешагивали через скамьи и через плечи сидевших ниже; послышались визг и брань.
Где-то в средних рядах закричала женщина.
Несколько смельчаков выскочили на поле и, подхватив валявшегося на земле наездника, бегом унесли его.
Шавлего, прорвавшись сквозь плотную людскую толщу, в два прыжка очутился возле лошади и схватил ее под уздцы могучей рукой.
Жеребец рванулся и потащил его за собой. Но не успели люди сообразить, что случилось, как Шавлего очутился на спине у буланого, и тот с быстротой ветра помчался по полю. Всадник пригнулся к золотистой гриве, протянул вперед длинную руку, схватил коня за храп и зажал ему ноздри. Конь задохнулся, дернул мордой вбок, но всадник рванул ее к себе, едва не свернув животному шею.
Волчком закружился обезумевший жеребец.
А всадник, перегнувшись в седле, подобрал поводья и пустил коня вскачь.
Буланый домчался до края стадиона, там, круто остановленный железной рукой наездника, взвился на дыбы, сел на задние ноги и повернул назад. Вихрем пролетел он все поле в обратном направлении, а всадник по пути на полном скаку свесился с седла и поднял оброненные его предшественником лук и две стрелы. Доскакав до противоположного края стадиона, он снова повернул жеребца и понесся к столбу. Попробовав лук и убедившись, что он цел и тетива нисколько не ослабла, Шавлего вложил стрелу и пустил
