повыше на гвозде висел кортик с красивой рукояткой из слоновой кости. Под столом виднелись две-три колбы и несколько пробирок, изогнутые стеклянные трубки и спиртовая горелка. В общем, это помещение скорее походило на уединенное обиталище чудака исследователя, нежели на обжитую квартиру сельского врача.
Доктор вернулся с полным графином и налил гостю воды.
Шавлего выпил несколько глотков, поблагодарил и вернулся к прерванной беседе.
— Разве я неправильно говорю?
Доктор налил воды и себе.
— Нет, друг мой, не могу с вами согласиться. Человек всюду человек — с присущей ему психикой и поведением. Разве не одни и те же болезни поражают человека и там и здесь?
— Болезни у всех людей действительно общие, но идеи — не одни и те же, мысль различна. — Глядя, как стакан подрагивает в нетвердой руке собеседника, Шавлего думал: «Да, сильно подался, бедняга». Ему стало жаль старика.
Доктор поставил стакан и чуть ослабил галстук.
— Идеи могут быть разные, но сейчас весь мир объят одним общим страхом, нервической дрожью перед грозящей ему опасностью, так как в будущей войне, как сказал один умный человек, не будет ни победителей, ни побежденных.
— Вы так думаете? Моя формула иная: поднявший меч от меча погибнет.
— А по-моему, в грядущей войне погибнут все — и правые и виноватые. Знаете, что сказал Эйнштейн, когда его спросили, какой будет третья мировая война? А вот что: какой будет третья, не знаю, но в четвертой, без сомнения, будут драться дубинками. Вот как ответил Эйнштейн, молодой человек.
— Простите меня, дядя Сандро, но это — устарелый анекдот. Народы не позволят устроить еще одну мировую бойню.
Пододвинувшись со своим стулом ближе к столу, доктор облокотился на него.
Вдруг в дверь громко и настойчиво постучали.
Гость и хозяин вздрогнули.
Так стучатся, когда можно не чиниться с хозяином дома или когда горе и тревога придают пришедшему смелости.
Доктор встал, открыл дверь. В комнату вошла немолодая женщина.
— Доктор, помоги, в ноги тебе кланяюсь! Ребенок мой умирает.
Кончиком головного платка женщина вытирала слезы, катившиеся по ее морщинистому лицу.
Хозяин вздохнул с облегчением.
— Что с ним такое?
— Не знаю, доктор. Утром поел рыбы из жестяной коробки, и вот…
Врач кивнул Шавлего.
— Понятно. Поел консервов. Возможно, что отравился.
Он открыл домашнюю аптечку и стал в ней рыться. Торопливо укладывал он в сумку необходимые инструменты и медикаменты, успокаивая тем временем перепуганную женщину:
— Ничего страшного, что ты так переполошилась? Сейчас посмотрим его, сделаем все, что надо, и увидишь — завтра будет чирикать, как птичка.
— Да, да, вся надежда на тебя, доктор — поддакивала ему женщина. — С тех пор как ты здесь поселился, реже к нам пристает всякая хворь.
Доктор взял сумку с инструментами и, извинившись, попрощался с гостем.
— Продолжим нашу беседу в другой раз, если, конечно, вы пожелаете снова меня навестить. — Он повернулся к женщине: — Ну идем, показывай дорогу.
Женщина, держась за перила, торопливо спустилась по лестнице и, тихонько причитая про себя, зашагала по направлению к Берхеве.
2
Оглушительный хохот раскатился по двору сельсовета.
— Ох, лопну!
— Чтоб тебе пусто было. Ох, даже закололо в почках!
— Ну просто все внутри оборвалось!
— Что это ты сказал, волк тебя заешь?
— Ой, мамочка, умру! Будь ты неладен, Надувной!
Шакрия Надувной тем временем завязывал с невозмутимым видом распустившийся шнурок на ботинке.
— Ты сам видел? — сомневался Отар.
— Своими глазами! — уверял его Шакрия.
Из помещения, служившего одновременно клубом и читальней, вышла высокая, полная молодая женщина.
— Вы все еще тут? — спросила она резким тоном, остановившись на пороге.
— Нет, в Борчало перебрались.
— Неужели вам дома не влетает за то, что вы допоздна тут околачиваетесь?
— Наши только рады, что мы у них под ногами не путаемся.
— Что значит — «околачиваетесь»? Ты, пожалуйста, выражайся покультурнее. Заведуешь клубом, а не знаешь, как надо с посетителями разговаривать, особенно с такими почтенными людьми, как мы! — развалившись на траве, вмешался Махаре.
— Это вы-то почтенные люди? Да вас надо палкой гнать отсюда! Пошли бы куда-нибудь еще! Не нашлось для вас в Чалиспири другого места?
— А если нам тут нравится?
— Клуб-то здесь — куда же нам еще идти?
— Идите куда хотите! Только убирайтесь отсюда. Люди приходят почитать газеты, а вы им мешаете, посидеть в тишине не даете.
Ребята возмутились, зашумели:
— Что, что? Мы вам мешаем? А может, это вы нам мешаете?
— Вы развлекаетесь, а нам нельзя?
— Куда ты спрятала шахматы? Почему нам не выдаешь?
— А нарды где?
— Шашки куда дела?
— Да она их вытаскивает на свет божий только по особым случаям, когда кто-нибудь из Телави приедет!
— Вот именно! Так запрятала, что и гадалка Фефена не отыщет!
Заведующая клубом, вконец рассердившись, вышла из-под тенистой дикой груши и решительным шагом направилась к ребятам.
Ока походила скорее на горожанку, нежели на сельскую жительницу. Бело-румяное лицо ее было нахмурено, яркие губы презрительно кривились. Голубое шелковое платье, туго обтягивало высокую грудь и крутые бедра. При одном взгляде на нее, у юнцов появлялись озорные мысли.
Она встала перед ребятами, уперев в землю крепкие ноги с голыми высокими икрами, и злобно проговорила:
— Да, прячу — и очень хорошо делаю! Так вам и надо. Вы только все портите да ломаете, вон сколько шашек и фигур порастеряли! Думаете, я не знаю, кто написал письмо в редакцию газеты? Ну что, добились чего-нибудь? Нагрянула ревизия и назло вам никаких недостатков не обнаружила. Зря Муртаз надеялся, что назначат на мое место его двоюродную сестру!
Муртаз, разозлившись, подскочил и сел на траве..
— Ты особенно не расходись, а то, смотри, докопаешься, как та мышь до кошки! Только у меня и
