— Это меня не волнует. Невелика потеря отпустить такого работника. Я говорю о тех, кто поумней.
— Что же мне с ними делать, сынок? Веревкой привязать?
— Да, привязать, только не веревкой.
— Это ты здорово придумал, только тебя опередили. Теперь такой порядок, что ни райком партии, ни райком комсомола не дадут нигде в районе работу и не направят в другой район ни одного нашего человека, если он не представит справку, что я его отпустил.
— Да ведь я не об этом. Я только говорю, что полеводческие бригады в нынешнем своем составе могут досрочно справиться с уборкой урожая. А что касается райкома и моего смещения с поста бригадира, — не пугайте меня! Будь я из пугливых, не добрался бы пешим ходом до Берлина. — Бригадир встал. — Могу я теперь идти? Вон уже солнце как высоко поднялось, а я все еще тут. Дело не ждет.
Председатель выпрямился в своем кресле.
— Скатертью дорожка, сынок, ступай хоть к дьяволу, хоть в преисподнюю! Об камень ту крынку и псам то молоко, что мне без пользы! Уйти тебе и не вернуться!
Бригадир поблагодарил за это ласковое напутствие и вышел.
Бухгалтер взял подписанный листок и тоже покинул кабинет.
Председатель отвел наконец гневный взгляд от двери, закрывшейся за бригадиром, и повернулся к сидевшим у правой стены.
— Ну, а вас что, вчера паралич разбил? Хоть бы раз попали чоганом в мяч! Что с вами стряслось?
Двое молодых людей, низко опустив головы, в смущении тискали меж колен свои руки.
— Тьфу, позор на ваши головы! Молодцы-удальцы! Я на вас понадеялся, а вы… Дохлятина, как есть дохлятина!
— Мы не виноваты, дядя Нико. Лошади были не готовы. Гурджаанцы говорят, надо было коней потренировать. А мы выпрягли их из плуга — и прямо на стадион…
— Как же, надо было, значит, для них турник и брусья поставить, чтобы они «солнце» крутили!
— Турника и брусьев для нас и то нет… — послышался откуда-то из дальнего угла робкий голос, и взгляд председателя сразу вонзился в дерзкого, посмевшего вставить это замечание.
— Что? Что? Турника захотел? Да у нас и для двуколки-то оси нет, а тебе турник подавай? Лошадей выезжать!.. Еще чего?.. С культивацией виноградников не могут управиться, а сами только о скачках и думают! А тот русский парень где, куда, к дьяволу, запропастился? Оставил тут бешеного коня несчастному парню, чтобы тот изувечился, а сам в сторонке посмеивается?
— Максиму сказали, что ветврач поехал на пастбище, делать овцам прививку против бруцеллеза. Вот он и заторопился, сдал скакового жеребца Арчилу, а сам уехал на своей кобылке в горы, к отарам.
— А ты, Тедо, так и будешь вечно во все двери с жалобами да с наветами стучаться? Чего тебе не хватает, добрый человек? Всюду шныряешь, всех подсиживаешь, так и молотишь языком. Сам сна не знаешь и другим покоя не даешь! Не ты один у нас бывший председатель, есть в колхозе еще двое таких, но те сидят спокойно, никто от них слова не слыхал… Не могли же мы все остаться председателями! Один колхоз, один и руководитель. Разве я виноват, что наши колхозы объединились? Не я, брат, это придумал. Значит, так было нужно. Оставили тебя бригадиром — чего ты еще хочешь, чего добиваешься? Пора бы успокоиться.
Встревоженный взгляд Тедо забегал по комнате.
— Что ты, Нико, откуда ты взял такое? Не верь наговорам, не верь, что бы тебе ни нашептывали. Какое там шнырянье, какие наветы?.. Нет, Нико, дорогой, это кто-то хочет раздор меж нами посеять. Не верь…
— Постой, постой, что ты забубнил, прямо как «отче наш»?.. А о чем ты с Варденом говорил? Какие у тебя с ним дела, чего ты у него просишь? Одним служишь, а от других платы ждешь?
Тедо еще чаще заморгал, глаза его забегали еще быстрей. Он уже собрался было отвечать, но тут в кабинет вбежал запыхавшийся мальчик.
— Дедушка Нико, к вам гость приехал. Тетя Тамара велела передать, чтоб ты скорее домой шел.
Председатель поглядел на мальчика.
— Что за гость, малыш?
— Почем я знаю? Бабушка Микелашвили сказала — большой человек. Уж верно, очень большой. Шляпа у него с полями, в руках вот такой ящик, — мальчик растопырил руки.
Председатель поднялся с места.
— Ну беги, передай, что я сейчас приду. Вы все ступайте и делайте, как я сказал. Давайте по местам, приглядывайте каждый за своим делом. А с тобой, Тедо, мы вечером еще поговорим.
3
Шавлего шел по рощам и зарослям алазанской поймы. Временами он останавливался и глядел вокруг.
Огромные дубы, горделиво расправив могучие плечи, вздымали к небу свои узловатые ветви. У их подножия дремали деревца мушмулы и кизила. Местами же виднелись среди мелколесья кусты бредины, стройные грабы и ольхи.
Путник шел бодрым шагом, продираясь сквозь пышные заросли репейника, конского щавеля и дикой крапивы и поглядывая вверх, на зеленые шатры густолиственных вязов. Ползучие лианы, обвившие ветви ольшаника, свешивались среди листвы. Покрытые серо-землистой морщинистой корой, они были похожи на толстые витые канаты и, сплетясь с частыми ветвями калины, делали рощу почти непроходимой.
Шавлего спустился в высохшее русло одного из боковых протоков Алазани и двинулся вверх, к его началу. Проток наполнялся лишь в половодье, а сейчас ложе было пусто, и только прозрачный, чистый ручеек струился среди песка и гальки. Оба берега заросли хвощом и мать-мачехой, а местами чинно приплясывали под прибоем крохотных волн, покачивали склоненными головками камыши.
Шавлего остановился у заводи и заглянул в голубое водяное зеркало, в глубине которого носились стремительными серебристыми искорками проворные хариусы и усачи, плотвички и пестробрюхие форели. Солнечные лучи проникали сквозь толщу воды до самого дна и семицветной радугой расцвечивали их веселую игру.
Долго смотрел в воду Шавлего, наслаждаясь зрелищем, а потом, когда испуганные брошенным камнем рыбы исчезли как по волшебству и волна кругами разбежалась по встревоженной зеркальной глади, продолжал свой путь.
Над отвесными берегами высохшего речного протока нависли привольно разросшиеся кусты орешника и тонкоствольные ольхи. Узкое русло было сплошь затенено их густой листвой. Тихо шелестели осины над каменистым обрывом. В густой листве ворковали дикие голуби. Вдали куковала кукушка. А внизу, кружа над цветами, гудели пчелы.
Шавлего остановился на берегу.
Широко раскинулось ложе Алазани. Там и сям на островках тянулись ввысь прямые, стройные осины и веретенообразные тополя, а на песчаных отмелях кудрявились серебристые ветлы и грустили, свесив косы в воду, плакучие ивы.
Посреди просторного булыжного русла — с одного его берега едва был виден другой — катила говорливые волны быстрая Алазани и ласковым своим шепотом баюкала дремотную окрестность.
Шавлего увидел заводь у изгиба реки и, пройдя дальше по берегу, остановился над ней. Здесь был омут с водоворотом — Алазани, скатываясь с горы, всей стремниной билась с разбегу в скалу и, отразившись от нее, кружилась волчком.
Скинув одежду, путник бросился в воду. Длинными саженками рассек он кипучие струи, доплыл до спокойной воды посредине заводи и лег на спину, закрыл глаза, затих под отвесными лучами солнца.
Когда ему наконец наскучило лежать без движения, он перевернулся и устремился вниз головой в
