Кавказец поднимает голову, чутко поводя обрезанным ухом.
– Любишь колбаску? – обращаюсь я к нему. – Колбаска! Ну-ка, сидеть! – Я высоко бросаю псу кубик вареной говядины, так, чтобы ему пришлось задрать голову. Собака тяжело отталкивается передними лапами, ловит лакомство и садится. – Ну, видите? Слово «колбаска» – самое любимое у собак, и ваш его знает… Значит, первая прогулка утром, вторая – с семи до десяти вечера.
– Так долго? Но я не могу, я беру работу на дом…
– Значит, пока не берите. Ему всего два года, ему надо двигаться, пока он молодой, легкий, мышечную массу нарабатывать, костяк укреплять. А то потом заматереет, спина провисать будет, болеть. Кроме того, вы должны научить его вам подчиняться…
– Я не буду его бить! – возмущенно говорит женщина.
– И не надо. Вы будете с ним играть. Собака поймет, что слушаться вас приятно и интересно. Это войдет в привычку. Я расскажу вам, что делать…
– А вы не можете? Лучше вы. У меня не получится. Он меня совсем не слушает…
Пес, талантливо иллюстрируя это заявление, встал и попер в мою сторону, невзирая на хозяйкины «Митяй, фу! Митенька, ну не надо!». Митенька взгромоздился передними лапами на бум и полез мордой ко мне в карман с колбасой.
– А ты наблюдательный засранец! – восхитилась я и спросила у дамы: – Вы носите с собой что-нибудь вкусненькое для него?
– Нет…
– Напрасно. – Я отпихнула собаку, спрыгнула с бума, подошла к женщине, беспомощно болтающейся на другом конце поводка, и протянула ей пакетик с лакомством, пока Митяй разворачивался и соображал, что к чему. – Вот, подзовите его.
– Митенька, иди сюда!
Митенька подошел, взял подачку и полез отнимать весь пакет, который дама непредусмотрительно держала на виду.
– Нельзя, нельзя! – Она подняла руку вверх. Натурально, собака стала прыгать, чуть не повалив ее при этом лапами.
Я отошла подальше и звонко цыкнула. Пес обернулся.
– А у меня – сухарики! – пропела я, показывая ему пакетик из другого кармана. Пес радостно переключился на меня. Я скармливала ему сухарики по одному и гладила.
– Видите, у вас получается. А у меня не получается… Может быть, вы будете приходить и гулять с ним? Я заплачy… – снова захныкала женщина.
– Так вам нянька нужна или дрессировщик? Мадам, если ваша собака будет получать все из чужих рук – прогулки, игры, навыки полезные, то вы потеряете ее привязанность. Понимаете? В этом нет смысла…
– Прошу вас, пожалуйста! Я не могу сейчас отказываться от дополнительной работы, муж моей сестры…
Я побрела глазами по верхушкам деревьев, по небу, по площадке. Я устала.
У лестницы стоял Тарасик и любезничал с миленькой девушкой, хозяйкой королевского пуделя.
– Тарас!!! – отчаянно крикнула я, и он понесся ко мне испуганной рысью.
– Че случилось, Славка?
– Тебе работа нужна? Тут женщина с кавказцем…
– Вот сейчас как дам по шее! Ты чего орешь как резаная? Я уже думал, тебя раз в жизни собака покусала…
– Тарасик, – зашептала я, повернувшись спиной к хомяку-оборотню, – я тебя прошу… Возьми эту тетку, а? Она не готова продать собаку, не готова с ней гулять, не готова с ней заниматься, но готова платить за прогулки. Это легкие бабки, а?
Тарасик с интересом взглянул на парочку.
– Заодно и подучишь… Или убедишь продать все же… У тебя вроде и покупатель был?
– А, да… Корешок один на автостоянку искал собаку…
– Ну вот… А она ревет все время, я уже больше не могу…
– Слабонервная ты какая-то стала, Славка… Лады, помни мою доброту.
– Век не забуду, товарищ дорогой! – Я обернулась к хозяйке Митяя: – Мадам, это Тарас, он помощник инструктора. Большой специалист по большим собакам. То, что вам нужно.
– А вы не можете? Мне вас рекомендовали…
– Я не могу. Извините. Всего хорошего. – И я позорно сбежала, оставив Тарасика на растерзание плаксе. Я устала.
Высвистав Ричарда, который все это время принимал участие в общесобачьем движении «отними палочку у другой собаки», я решила убраться домой, пока ко мне еще кто-нибудь не прицепился.
Мне было паршиво. Я чувствовала себя беспомощной. Маленькой и глупой девчонкой.
Я просто не умею им все правильно объяснить, думала я. Будь я постарше и поумнее, смогла бы все объяснять не только собакам, но и людям. А так у меня ничего не выходит. Но почему они сами-то не понимают? Они же взрослые. Они старше и умнее.
Почему этой даме было не завести птичек? Или рыбок? Или котика? Или хотя бы пекинеса? Ну почему кавказец?..
Мы дошли до деревьев, окружающих площадку, и на душе у меня потеплело. Я увидела Алика, который стоял, опираясь спиной о сосну, и наблюдал за собачьей возней.
Алик, коренастый мальчишка лет четырнадцати, был владельцем прекрасного пса, восточноевропейской овчарки Амура, и носился с ним не меньше, чем я с Ричардом.
Алик меня терпеть не мог – Ричард был главным соперником Амура на всех соревнованиях, они всегда набирали равное количество очков, но частенько Ричард выезжал на какой-нибудь ерунде, типа приза зрительских симпатий – Амур был чуть зашколенным и не таким обаятельным (меня тоже называли слишком серьезной, так что я его понимала). Алик переживал и злился, поносил Ричарда на каждом углу, называл его беспородиком и клоуном, ну и мне доставалось, конечно.
Я никогда не отвечала на эти наезды – ссориться я не любила, Алика уважала за то, что он хороший друг своему псу, и вот теперь, после всех этих тетек-дядек, не умеющих вытереть собаке лап, чтобы не быть покусанными, я обрадовалась ему как родному.
– Привет, Алик! А где Амур?
Алик едва взглянул на меня, странно скривив рот.
«Сейчас нахамит, – подумала я, – зря подошла…»
Но Алик не стал мне хамить. Он сполз вниз, шелуша легкую сосновую кору, и, сидя на земле, зарыдал, как мальвина какая-нибудь.
– Нету Амура, – пуская сопельные пузыри, икал Алик. – Нету… Мамка продала…
Я застыла столбом. Мальчишки не плакали, им не положено, даже маленькие, лет с семи уже, держали себя эдакими мужичками, а тут парень на два года старше, чем я… Я не знала, как его утешить, я и сама-то никогда не плакала на людях, ну, может быть, когда была маленькой, но последние лет пять – точно ни разу. И поэтому я не умела никого утешать – меня-то никто не утешал, и как бы я научилась?
Я села рядом с Аликом, стала неловко похлопывать его по плечам, как норовистую лошадь, и даже погладила по голове (хорошо еще, за ушами почесать не додумалась). Свой платок я отдала этой грымзе, так что Аликовы слезы и сопли мне пришлось вытирать подолом своей длинной (на вырост, а как же) футболки.
– Тихо, Алька, не реви. Расскажи толком. Как это – продала? Чего вдруг?
– Батя с северов приехал… Три года дома не был… На Амурку зарубился, что тот у него колбасы не взял… Ы-ы-ы-ы-ы… А я, балда, еще маслица в огонь подлил… Не берет он у чужих, говорю… А батя тогда … Ик… Эта, говорит, скотина будет у меня в доме права качать? Чтоб я этого дармоеда тут не видел… Шерсть от него, и лает… А-а-а-а-ы-ы… Амур – лает… Ну ты же знаешь, Славка, что он никогда за просто так и голоса не подавал!
– Знаю, Алик, конечно… Ты не плачь…
– Я думал – поорет и успокоится… А вчера домой пришел… со школы… Амурчика и нету… Мамка говорит
