Ричард выполз из кустов неохотно – хвост под брюхом, уши прижаты, – бросая на Зоську искоса опасливые взгляды.
Я отстегнула у Зоськи с недоуздка повод, чтоб он зря не болтался и не мешал лошади, протянула через ошейник Ричарда и оба конца зажала в руке – получился такой коротенький поводок.
Хлопнув кобылу по крупу и наказав ей: «Вперед. Рысью. Не спеши», я побежала рядом с Зоськой, и пес вынужден был бежать за мной.
– Вот видишь? Так надо. Можно обгонять ее, но держись чуть в стороне, чтобы не мешать, понимаешь? – Я, само собой, не надеялась, что Ричард меня понимает, просто применила «лошадиный» метод – спокойной, ласковой речью хотела успокоить пса. Никак нельзя было допустить, чтобы этот случайный его испуг перерос в постоянный страх перед лошадьми.
Так мы и бежали в рядочек, выстроившись по росту – Зоська, я и собака, – по осеннему парку. Легкие сухие листья танцевали в воздухе, словно гонимые ветром мертвые бабочки, ветви деревьев змеились в небе, точно трещины в дымчато-голубом прибалтийском фаянсе, и воздух – прохладный, вечерний воздух сентября – было так вкусно глотать на бегу.
Ричард был храбрым псом и быстро пришел в себя. Он наслаждался бегом и думать забыл о своих страхах – ведь ему, должно быть, тоже не хватало простора и воли, когда он сидел на цепи.
– Ах ты, каторжник. Беглый каторжник, – сказала я, потрепав его по спине. – Ну что, побежишь один? Или боишься?
Ричард глядел на меня внимательно, как умеют только овчарки – шевеля круглыми бровями, высунув от усердия язык, – и пытался понять, чего я от него хочу.
– Второй дубль, чудище хвостатое. Возвращаемся. Беги рядом с лошадью, только уж поперек не лезь, сделай милость.
Я запрыгнула на лошадь, и мы отправились в обратный путь.
Ричард будто и правда понял, что нужно делать, – сосредоточенно бежал слева от Зоськи, не проявляя и тени страха, не пытаясь больше перебежать ей дорогу.
«Спутник, – думала я, поглядывая на пса. – Как Луна». «Собака-спутник, собака-компаньон» – так говорил папа про свою овчарку Рекса. Ох и свезло же мне… Вот свезло…
Глава 24
Этим вечером мне свезло еще раз – с джинсами, с теми самыми джинсами, которыми я заморочила головы мальчишкам, когда нужно было выручить Ричарда. Ричард, кстати, снова дрых на коврике, под батареей, как у себя дома. Да чего уж там – теперь бесспорно у себя дома, на законных основаниях. Он без сомнений устремлялся в мою (нашу?) комнату и сразу заваливался спать.
– Эх, совсем я тебя замотала. – Я провела рукой по грязному собачьему боку, оглядела серую ладонь. – А грязи! Ничего, завтра помоем тебя. Как лошадку – из шланга.
Ричард приоткрыл глаз и вежливо стукнул хвостом, мол, да, завтра делай что хочешь, а сегодня дай уже мне наконец поспать.
Я старательно закрыла дверь в комнату и побежала к Леночке – за пресловутыми джинсами.
Моя мама, как я и предполагала, не особенно обрадовалась перспективе приобретения прошлогодних Леночкиных штанов.
– Это что же, обноски чужие будешь таскать? – сказала она с осуждением.
– А кто сапоги себе купил в комиссионке, м-м? – невинно поинтересовалась я. – Мам, все равно же не возят моего размера. Это Ленке папа привез, ну специально ей, а так никто не возит – слишком маленькие.
– Так и купила бы на вырост… Так даже лучше…
– Мам, надоело на вырост. – Я задрала майку и продемонстрировала свои штаны, которые тоже были «на вырост» и топырились под ремнем множеством складок.
– Тогда я пойду с тобой! – воинственно заявила мама.
– Нет уж. Ты не умеешь. Опять будешь стесняться и заплатишь вдвое больше денег.
– Можно подумать, ты умеешь, – обиделась мама.
– Я умею. Меня Геша научил.
– Ну хорошо. Раз Геша, ты говоришь… Он хороший мальчик…
Геша однажды приезжал к нам в гости – дедушка его позвал – и, несмотря на свой затрапезный вид, сумел обаять мою маму, как и всех других женщин. Теперь я могла спокойно на него ссылаться по любому поводу.
Но торговаться на рынке и правильно покупать всякое Геша меня действительно научил.
Ох и пришлось ему потрудиться!
Меня с детства учили быть вежливой и любезной – говорить людям приятные вещи, уступать место старшим, пропускать вперед, ни с кем не спорить без нужды, а тут надо было делать все в точности наоборот.
Нельзя было хвалить приглянувшийся товар, более того, нельзя было показывать виду, что тебе что-то понравилось. Нужную вещь следовало оглядеть мельком и отложить в сторону, притворившись, что интересуешься совсем другим, а эту – ну да, прихватишь, если вдруг деньги останутся или отдадут задешево.
Надо было делать вид, что все дорого и недостаточно хорошо, даже если это не так. Надо было торговаться и ругать товар. Уходить несколько раз, потом возвращаться и нехотя спрашивать, не одумался ли продавец, не уступит ли.
Единственное, на чем могла отдохнуть моя поруганная вежливость, – это на благодарности и взаимном пожелании здоровья в случае свершения сделки. Тут уж не следовало стесняться и ограничивать себя – можно было исполнять целые хвалебные песни.
Именно эту тактику я и использовала с Леночкой и ее мамой, и все остались друг другом довольны. Главная хитрость заключалась в том, чтобы не добивать продавца, чтобы он был уверен: хоть слегка, а все же он тебя надул, иначе неинтересно – так говорил Геша.
И вот я неслась домой, тащила купленные тряпки – розово-плюшевую спортивную курточку с капюшоном, чтобы порадовать маму, и две пары джинсов, одни фирменные (но в них мне не понравилось – ни тебе ногу поднять, ни сесть, ни встать), другие подешевле, индийские – зато в них можно было нормально двигаться, и еще там были замечательные карманы на молнии.
Я поскреблась в комнату к родителям и сказала:
– Вот! – демонстрируя ворох вещей.
– Так что же ты так принесла! – всплеснула руками мама. – Ты пойди примерь, покажись… Как пацан, честное слово…
– Хорошо, мам, – сказала я, втискиваясь в комнату, – вот еще, тут деньги остались…
Мама посмотрела на отчима – тот сидел в кресле и читал медицинский журнал на английском языке – и снова взглянула на меня:
– Гло, ну сколько можно? Тебе же сказали – это подарок… Дядя Степан обидится.
Дядя Степан смешно спустил очки на кончик носа и важно кивнул.
– А как же воспитательный момент? Ты же мне сама говорила: денег у нас нет, надо экономить… Я и экономлю… Вот, пятьдесят рублей…
Отчим спрятался за журналом и там сдавленно захрюкал, пытаясь сдержать смех, а мама растерянно замерла с расческой в руке – она сидела у трюмо, волшебно-красивая в мягком свете торшера, и расчесывала волосы на ночь.
– Степа? Степа! – беспомощно позвала мама, не зная, что ей со мной делать.
Отчим снова показался из-за журнала – губы у него прыгали, он раскраснелся.
– Э-э-э… Молодец, Глория… э-э… мы с мамой тобой гордимся. – Он неуместно хрюкнул. – Хочешь оставить сэкономленные деньги себе?
– Нет, спасибо. Давайте их лучше дедушке на хозяйство отдадим.
– Э-э… да. Замечательная мысль, Глория! Ты… э-э-э… да… молодец. Аня! Правда, Глория – молодец?
– Да! Просто умница, всегда бы так, – сказала мама с облегчением. – А теперь покажи же, что ты там купила!
