несвежим, разбавленным, и в него вечно добавляли что-то вроде стирального порошка – для буйной и крепкой пены.
Ричард же соглашался пить только свежее пиво, так что он стал чем-то вроде эксперта, алкаши встречали его торжествующим ревом, подносили кружечку и грозили продавщицам с пышными, как пивная пена, грудями: «Смотри, Лидка (или Светка, или Зинка), если псина татарская пить откажется – моментом ОБХСС вызовем, ох и попомнишь тогда свои шахер-махеры…»
Так что Ричард почти ежедневно выпивал маленькое пиво с заботливо покрошенной туда таранькой и возвращался на конюшню слегка навеселе.
– Эх ты, пьянчуга. – Я трепала пса по загривку. – Ну и ладно… Должны же и у тебя быть недостатки? А то ты какой-то ангел выходишь, а не собака. Ладно, пусть будет пьянство.
К сожалению, у меня нет повода заклеймить сейчас это губительное собачье пьянство. Могу сказать только, что один мой приятель споил как-то своего мраморного дога – но он наливал догу коньяк, и через пару месяцев у пса были все признаки хронического алкоголика: тремор, немотивированная агрессия, похмелье и общий задристанный вид. Но Ричарду пиво, похоже, было только на пользу.
Через несколько недель, убедившись, что пес здоров, окреп и стал вполне управляемым, я сделала ему все прививки и вывела в люди, то есть в собаки – мы пошли заниматься на собачью площадку.
Несмотря на то что была глубокая осень – ветер, дождь, мрак и слякоть, – публика на собачьей площадке не переводилась.
Дети и взрослые тащили туда самых разных собак, больших и маленьких, породистых и дворняжек – просто побегать и подготовиться к выставкам и всяким соревнованиям; там занимались инструкторы- кинологи со своими группами – то есть была настоящая собачья школа.
Ричарду там очень понравилось. Все собачьи снаряды – бум, лестницы, всевозможные барьеры – были для него чем-то вроде качелей-каруселей для ребенка. Другие собаки артачились и боялись, Ричард же моментально научился бегать по лестницам и очень полюбил прыгать через барьеры, даже на самый высокий – стенку – он лихо карабкался, скребя задними лапами, и я удивлялась – как же мне везет на прыгучих зверей, Зоська тоже любила это дело.
Ричард снова переменился – растерял всю свою важность. Когда мы приходили на площадку, он радостно сновал вокруг меня, ожидая вожделенной команды «вперед».
Я улыбалась, говорила: «Вперед!» – Ричард подбирался, бросал на меня значительный взгляд, – мол, смотри, как я сейчас все ловко сделаю, губы его растягивались в азартной улыбке, и он бросался на штурм препятствий. Пробегал по бревну, по лестнице, брал барьеры, проползал по-пластунски под специальными воротцами и, завершив круг, подбегал ко мне, пританцовывая, не столько ожидая похвалы, сколько красуясь, радуясь своей силе и ловкости.
Мне тоже пришлось несколько перемениться.
Ричард был заметным псом, ярким, на него обращали внимание, тем более что мало кто из собак гонял по препятствиям в одиночку, обычно только в сопровождении хозяев. Ко мне стали подходить, знакомиться, расспрашивать.
Я не была робкой и легко общалась с людьми, да и воспитание играло свою роль. Вежливость – это своего рода щит, ты можешь говорить с кем угодно, о чем угодно и ничего при этом не сказать; но после смерти отца я не любила привлекать к себе излишнее внимание.
Одним из первых ко мне подошел инструктор, работавший на площадке, Федор Сергеевич.
Я наблюдала за Ричардом, торпедой проносящимся по маршруту, когда услышала шаги. Федор Сергеевич не мог похвастаться бесшумной походкой, как Бабай или тот же Ричард.
Он топотал как слон, а вернее сказать, как больной слон.
Услышав тяжелый, неровный шаг, я обернулась и едва сдержала смех – уж смех в этом случае был более чем неуместен.
Ко мне приближался граф Жоффрей де Пейрак – и, точно как в книжке, он хромал, опираясь на трость с красивой рукояткой (правда, рукоятка была в виде собачьей головы, и это было из другой книги), а по щеке его жуткой багровой многоножкой вился шрам – от уголка глаза, задевая уголок губ, он спускался до самого подбородка.
Впрочем, больше ничем человек не напоминал книжного графа. Исключая шрам и хромоту, внешности он был самой заурядной – немолодой, русоволосый, сероглазый, худой и высокий дядька.
Дядька остановился неподалеку и тоже засмотрелся на Ричарда.
– Хорош! – сказал он, когда Ричард взял барьер.
Я кивнула.
– Твой?
Я кивнула.
– А ты не из разговорчивых, верно?
Не видя смысла отрицать очевидное, я снова кивнула.
Заметив, что ко мне подошел кто-то незнакомый и, возможно, опасный, Ричард оставил свои игры и прибежал с проверкой.
– Хорош! – снова повторил дядька и протянул Ричарду руку. – Здорово, братан! Давай знакомиться. Тебя как зовут? А хозяйку твою? Я – Федор Сергеевич, учу таких, как ты вот, меня тут, я извиняюсь, каждая собака знает.
Пес обнюхал протянутую руку и сел рядом со мной. Мы оба молча смотрели на нового знакомого – Ричард был собакой и не владел человеческой речью, а я не видела нужды продолжать разговор.
– Ох и волки! – Федор Сергеевич рассмеялся, и лицо его сделалось совсем жутким. – Ох и смотрят оба- два! Вы чего мрачные такие, волки?
– Мы не мрачные, – пожала я плечами, – обычные…
– Серьезные… Отличники. Ты, видно, пятерочница… Да и пес твой – не дурак, я вижу… Сама учила?
Я кивнула.
– А еще что умеет, кроме как по лестницам гонять?
– Да все почти умеет… Кроме команды «фас».
– Я извиняюсь, что настырничаю… Но уж очень я собачками интересуюсь… Не похвастаетесь ученостью?
Я пожала плечами и встала перед Ричардом, как дирижер перед оркестром. Молча, одними жестами, я командовала ему «сидеть», «лежать», «ко мне», «голос», «рядом» – и пес выполнял все охотно и четко.
– Ну вот, – сказала я Федор Сергеичу, когда мы закончили.
– Красота! Я же говорил – отличники… А что же он охрану не работает?
– Охрану он работает, только как сам хочет. Он «фас» не работает.
– Что значит – как сам хочет?
И я рассказала, какие порядки Ричард завел на конюшне, да и вообще, что и как.
– Да, талант, – оценил Федор Сергеевич, с удовольствием глядя на пса. – Ну у них бывает это, у хороших служебных собак, не надо учить, инстинкт ведет… Хороший кобелек. Жаль, выбраковка. Переросток… Не повязать…
– Почему? Вон к нам очередь стоит уже. Кто с суками попроще, те хотят повязать. Красивый пес и умный, вот и хотят. Нам бы только документы выправить, пес мне по случаю достался, беспаспортный он…
– А идите к нам в клуб, – предложил Федор Сергеевич. – Учить его, правда, почти нечему, но в выставках сможете от нас участвовать. Я уж вижу – все медали его будут, только вот позлить, на охрану поучить…
– Не надо его злить, – сразу испугалась я, обняла Ричарда за шею и прижала к себе.
– Что с ним не так, девонька?
Я посмотрела на Федора Сергеевича. Внимательно посмотрела. Выправка у него была военная, морда страшная, но взгляд – хороший, спокойный, ясный.
– А вы – военный, да?
– Точно. Военный. Красивый, здоровенный, – усмехнулся Федор Сергеевич, поглаживая траченую щеку.
