– Семенову? С питомника?
– Ее. Над ней тоже все сперва смеялись… Она так же учит – по корму, по игре, без принуждения… А какие собаки у нее выходят? А? Я тебе скажу – золотые собаки! Это, может, такой женский метод… Бабы… то есть женщины – они такие. Ла-а-асковые, – протянул Федор Сергеевич.
– Да-а-а… Катя – это да. Молоток! О! Так вы и возьмите эту, – Тарас кивнул в мою сторону, – в питомник, как поедете. Уж там собаки грамотные, пусть посмотрит… Только я готов на рубль поспорить, что с этого толку не будет.
– Рубль? Давайте. Только железный, ленинский, идет? – Я протянула Тарасу руку.
– А у тебя-то есть железный? – усмехнулся он.
– Абижаешь, да? – сказала я с бабаевской интонацией. – У меня их восемнадцать штук. Мы с дедушкой собираем…
– Так далеко… – засомневался Федор Сергеевич. – Туда – час электричкой… да там… да обратно… А ей же в школу…
– Мы доедем, Федор Сергеевич. Вы скажите – когда.
– Нет, школу прогуливать не дело. Служба, брат, она служба и есть.
– Я не буду прогуливать. Мне Омар Оскарович записку напишет, он нас часто отпрашивает. Я ему скажу, что надо с собакой съездить, он и напишет, он все понимает, Омар Оскарович.
– Что за Омар Оскарович такой?
– Тренер наш, по джигитовке. Я в школе ЮК занимаюсь, тут неподалеку, может, знаете?
– Да ты что? – вдруг загорелся Тарас. – В ЮК? Да я вас видел, брательника младшего на ваше выступление водил! Так ты там учишься? И выступаешь тоже?
– Ну… да.
– А где ты там была?
– Ну… Номер этот, с платком, помните? Там…
– С платком?! Так это ты там была, которая девка?!! Дядь Федя, это класс!!! Вы не видели? А… И с лошадью дрессированной – ты? Это где она всякое смешное делает – танцует, лапу дает, сама себя расседлывает? Ты?!
– Ну… да.
– Так ты ее сама так научила или кто?
– Ну… сама…
– Так это – класс! Дядя Федя, вы бы видели, там такие шпингалеты мелкие, но такое творят… А у вас все такие, что ли?
– Ну… Лошадей обучаю только я. И Бабай… то есть Омар Оскарович, и Геша… Мой старший брательник. – Я улыбнулась Тарасу. – Но остальные все равно сами много делают… И со своими конями постоянно… Можно и иначе – только ездить, но у Омара Оскаровича такая школа… Человек – артист, и лошадь – артист… Если работаешь с кем-то в паре, то должен ему доверять, знать его… Так что и другие тоже с лошадьми много… Со своими…
– Это класс! Ты даешь… Лошадь у нее там ученая, дядь Федь, умора просто… Я так понимаю, собаку ты в два счета научишь, раз уж – лошадь… Чур, я с тобой не спорил, раз так… У меня лишних рублей нету!
– Эх ты, что ж ты на попятный-то идешь? – поддразнил его Федор Сергеевич.
– А что она людям головы морочит? Я-то думал, она обычная девчонка, а она – вон чего…
– Чем это я голову морочу? – возмутилась я.
– Так… так бантиками этими своими! Такая овечка прям – бантики, фартучек, фу-ты ну-ты, а сама… Вы бы ее видели, дядь Федя! Она там с завязанными глазами через лошадь – туда-сюда, туда-сюда… Аж жутко… А потом лошадь ей – все… Папаху приносит, даже садится! Лошадь!!! А она прикидывается тут…
– Ну и ладно. Не спорили – так не спорили. – Я решила потихоньку закруглить этот разговор. – А куда и когда нам приехать, Федор Сергеевич?
– Завтра я в питомник еду и в пятницу. Ты когда сможешь?
– В пятницу, если можно.
– Договорились. – Федор Сергеевич объяснил мне, как доехать, и добавил: – Смотри не опаздывай. Машину они за мной присылают, ждать не смогу.
– Не беспокойтесь, мы не опоздаем.
Глава 27
Дачникам был не сезон, и электрички шли полупустыми. Мы с Ричардом устроились в уголке, у самой двери, где было всего одно сиденье, и пес немедленно уставился в окно.
Очень он любил это дело. Когда мы ездили с ним в книжный клуб, то всегда забуривались на заднюю площадку трамвая и Ричард, положив мне на колени передние лапы, неотрывно смотрел в окно.
Даже сейчас, когда книжный клуб перебрался на зиму с открытой площадки в один ДК, Ричарда туда пускали.
На вахте нас встречал Шкарик, и, если вахтер был новый, мы устраивали ему «цырк».
– Да вы что же, не знаете, этот пес – уникум, он читать умеет, – говорил Шкарик специальным профессорским голосом. – Не верите? Ричард, друг мой, не желаешь ли проглядеть газету? – Он вынимал из кармана газету, разворачивал и совал псу в морду.
– Читай, Ричард, – говорила я, и Ричард послушно начинал водить носом по строчкам (если у вашего пса достаточно выдержки, а у вас есть сосиска-указка, то и вы можете научить его «читать»).
– Ну? Как новости? – спрашивал Шкарик с деланной тревогой.
Ричард лаял, махал в воздухе передней лапой и отворачивался.
– А! Как говаривал классик: «И—боже вас сохрани – не читайте до обеда советских газет…» Мое почтение! – Шкарик кивал ошеломленному вахтеру, а нас с Ричардом увлекал за собой.
Мы с двух сторон конвоировали Ричарда, а Шкарик раскланивался направо и налево:
– Здравствуйте… Приветствую… Нет, руки прочь! Гладить нельзя… Имейте уважение к собаке-уникуму! Вы же меня не гладите при встрече…
В людном, просторном зале по периметру на столах и прямо на полу были разложены разнообразные сокровища – книги, марки, монеты, значки.
Больше всего на свете Шкарик любил потрепаться, поэтому он с таким нетерпением всегда поджидал Ричарда. Усадив пса на свое место и положив у его лап записку, написанную большими буквами: «ЕСЛИ ВАС ЧТО-НИБУДЬ ЗАИНТЕРЕСУЕТ, СКАЖИТЕ ПСУ «ПОЗОВИ», Шкарик пожимал мне руку и отправлялся с упоением сплетничать.
Я тоже оставляла собаку и, сама принюхиваясь, как ищейка, быстро обегала ряды книжных торговцев в поисках чего-нибудь новенького, хотя с появлением Ричарда мой бюджет изрядно пошатнулся. Советские собаки в большинстве своем бывали вскормлены разной требухой, потрохами, кашами («Что в вымени тебе моем?» – да, это самое). Владельцы исхитрялись как могли, чтобы прокормить большого пса, и я не была исключением. Только я помнила папины слова: «Хищник должен есть мясо!» – и старалась не реже раза в неделю покупать собаке свежую говядину, так что с книжками было туго.
В электричке я раскрыла книжку, которую Шкарик преподнес в подарок как бы Ричарду. Книга была ценная, двадцать девятого года издания, автор – некий Крылов, о дрессировке собак. Ричард все смотрел в окно, а я время от времени зачитывала ему:
– «…лучший возраст собаки для дрессировки считается от одного года до двух лет. Предельный же возраст собаки для дрессировки – четыре года. Старше брать в дрессировку ни в коем случае не следует…» Слышал, Ричард? А тебе скоро четыре года, но ты не огорчайся, Шкарик правильно говорит, ты – собака- уникум, к тебе это не относится… А, вот еще послушай: «Всегда предпочтение нужно отдавать суке, так как последняя в большинстве случаев бывает более предана своему хозяину, чем кобель, более способна к дрессировке и имеет более острое чутье…» Если бы этот Крылов с тобой познакомился, он бы переменил мнение, я уверена…
Мы вышли из электрички, а из соседнего вагона вышел Федор Сергеевич и, не замечая нас, захромал к станции.
– Федор Сергеевич, Федор Сергеевич, подождите! – крикнула я, и мы бросились ему вдогонку.
– А, здравствуйте, друзья. Вы тем же поездом приехали? Какое приятное совпадение. Ну, здорoво,
