детей уже залезли наверх забора и хлопали в ладоши, их восторженные лица, выдыхая мороз, вопрошали звонко, но без тайного умысла, по-детски искренне то же самое:
— Что вы строите, дяденьки?
А кому не хватило места в первом ряду у забора, улыбались и прыгали сзади, размахивая над головою руками. И кричали наперебой:
— Красиво!.. Дяденьки, а это нам?!
Но хозяин кооператива ответил не сразу. Он внимательно оглядел женщину всю — с головы и до ног, оценивая таким вот образом её смелость и стать, перестал чихаться и кашлять, наскоро вытер носовым платком свою лиловую физиономию и чуть было не произнёс:
— Хороша, зараза!
— Вы посмотрите, как зачарованно смотрят дети, — продолжала кокетничать с ним новоявленная подруга.
— Здесь будет спортивная площадка, — хрипло заговорил наш герой, — я зимою каток залью, а летом, — тут его голос стал торжественным и твёрдым, он почти закричал: — я натяну сетку посередине и в мяч поиграем!
В прошлом Мирзоев был капитаном футбольной команды и очень гордился этим. Многие из его друзей, до старости плененные этой игрой, так и не нашли своего места в жизни — спились, и нет-нет привлекал их предприниматель поработать на себя и на светлое будущее. Вот и ковырялись герои вчерашних дней в грязи да на холоде, и жили от щедрот своего лидера, а он умело пользовался их доброй славой и талантом.
— Подрастающее поколение должно окрепнуть и в честной борьбе научиться ковать успех.
— Очень правильная парадигма! — беседа двух влюбленных продолжалась, — Значит мои малыши вырастут чемпионами, и мы ещё будем гордиться ими?..
— Да-а-а… Детские турниры станут массовыми, — бизнесмен разгорячился и зарычал, — победителей жалую… Патефоны даю и игрушки… Родине хочу помочь подняться на ноги после семидесятилетнего коммунистического разбоя! — И на этой торжественной ноте Мирзоев важно поправил у себя на животе пальто.
— Вот он какой — настоящий развитой капитализм! Дожили мы, наконец, до него и увидели… Вы — Савва Морозов!.. Вы — меценат!.. — историческая параллель сделала флирт неотразимым… И растаяло сердце героя.
— Ну, что вы, что вы, — как юноша затушевался он.
Комплименты достигли цели. Мирзоеву захотелось продолжить знакомство наедине: в интимной обстановке бара, и он всерьез начал пересчитывать наличные средства от выданной работникам под расписку подпольной водки — виновницы простоя.
— На четыре с полтиною рубля накину на каждую бутылку должникам. Оштрафую за прогулы их по- полной: высчитаю за жилье и питание, и вырвемся мы на пару дней отдохнуть на горнолыжную базу за город. Искать работу — скажу домашним…
Супруга Мирзоева подъехала внезапно и резко затормозила перед увлечёнными беседою людьми. Брызги серым ливнем легли на детские лица. Воспитательница отпрыгнула, а «меценат» неожиданно оступился на ровном месте и выругался матом:
— В рот тому менту кириешки!
А между тем Светлана Михайловна перехватила инициативу.
— Нигде и слышать не хотят ни про какую площадку. Им только налоги подавай и полные списки холопов в пенсионный фонд. Вот еще одна напасть на нашу голову — реформа, — и она сварливо распорядилась, обращаясь к рабочим. — Помойте машину!
Приятная беседа окончилась. Озадаченные супруги пошли домой решать уставные вопросы, а вчерашние горе-футболисты неудачники, поругивая хозяев, начали вытирать капот автомобиля, поглядывая недобрыми глазами на Тарантула, который не спешил принять участия в этой процедуре.
— Пора на ужин! — голос у воспитательницы стал металлическим. — Дети! Быстренько отряхнулись и почистились, и взялись за руки.
Вожатая наводила порядок в строю. Она дергала малышей за рукава и за капюшоны, подталкивала рассеянных и брезгливо вытирала чумазых.
— Какие они разные, — вздохнул Тарантул, — Без вины наказанные дети уже в раннем возрасте должны выживать, поедая друг друга в общественных формированиях.
Передние были лучше одеты. Видно было, что родители у них имели достаток и могли разрешить малышам порезвиться в парадной одежде. Дорогие их, аккуратно подогнанные пуховички даже в пасмурную погоду смотрелись весело, и грязь на одежде была к лицу этим детям. Пёстрые и важные — они стояли в первых рядах колонны и получали больше внимания и ласки от взрослых, их звали ласково и по имени, и очень часто хвалили. В России патриархальный уклад жизни, и величие отцов почитается и в наследниках.
Борьба же за лидерство тоже имела место. Более скромные в нарядах, но крепкие телом держались подалее. Но случалось им обогнать или забороть передних, и ликованию не было предела. Однако божественная рука педагога крышевала и восстанавливала прежнюю иерархию. Вот так и в жизни извечно враждуют вожди народные и наследственные, проверяют на прочность лидеров и бывают биты.
Третьи же в этом детском коллективе были творцами и исследователями. Этим сорванцам и непоседам доставались и охи, и ахи, и подзатыльники. Они носили заштопанные на коленках штаны и застиранные до белизны старые куртки. Тумаки эти дети переносили как должное, и продолжали осваивать мир, а не бороться за первенство. Не то, чтобы их родители были невнимательны к ним, наоборот, зная повышенную активность любимых чад и их тягу к естествознанию, дорогие наряды берегли для праздников. Большинство населения России и по сей день живет от зарплаты к зарплате, пересчитывая копейки, и толкается ежедневно в очередях и в общественном транспорте в неброских одеждах.
Самые последние в этом детском строю были бедными и слабыми. Они пугливо вжимали голову в плечи при каждом окрике воспитательницы, зажмуривались, когда кто-нибудь из более сильных мальчишек замахивался на них, и давали робкий отпор задирам. Старые цигейковые шубы топорщились на морозе, как иголки у дикобраза. Малыши их скребли ручонками, приглаживали — как умели, охорашивали торчащий клочками мех, очищая его ото льда и от грязи… А родители?.. Они все равно укоряли этих детей в неряшестве, отказывая им в покупке игрушек.
Воспитательница дважды пересчитала по головам питомцев, две-три оплеухи дала ротозеям, и по команде:
— Вперед! — весь этот парад двинулся в сторону двухэтажного особняка, обходя стороною большие лужи и грязь.
— До свидания, дяденьки, — закричали малыши. И на прощание замахали ладошками.
Только одна совсем уже хрупкая девчушка долее других зачарованно рассматривала арку, которую доделывал старик. Уходила она неохотно, часто оглядывалась и спотыкалась на ровном месте, но целеустремлённый напарник, тащил её за руку и хныкал, потому что боялся получить нагоняй от воспитательницы за отставание.
— Тоскует, девчонка, — решил Тарантул, — Вот и я так же задыхался в неволе, когда рвал цепями руки в ожидании приговора. Когда носился из угла в угол по тесным и вонючим камерах тюрем. И далее — по клеткам лагерей. А ночью глядел я из-за колючей проволоки в окна городских домов — их свет был холоден, что звёзды на небе. И также далёк…
— До свидания, дети! — голос у него сорвался, — Радости вам и праздников! Сказок и песен! — и растаял в ранних сумерках наступившей зимы.
Строй растянулся, а ближе к двери ребята уже забыли о недавней экскурсии. Другие интересы волновали умы дошкольников. Как побыстрее раздеться и завладеть любимой игрушкой, и, толкая друг друга, наперегонки вся эта шебутная армия штурмовала крыльцо детского сада под суровые окрики старших. Только девочка всё ещё грустно поглядывала на стройку, и последней протиснулась в тяжёлую, окованную металлом, дверь… Он её вспомнил и вздрогнул… И сразу почувствовал себя одиноким и виноватым, потому что не признал её сразу. Смахнул рукавицею со шеки подвернувшиеся слёзы и отвернулся в сторону от людей, от бригады, таким вот образом скрывая от них свою слабость. Рабочий день подошёл к концу —
