знаете о моих родителях?
– Мне бы не хотелось об этом говорить, особенно в таком месте, где много лишних ушей.
– Нет уж, расскажите, сделайте одолжение! – взревел Ричард.
– Становится поздно, и мне пора идти.
Ричард перегнулся через стол, приблизил свое лицо к лицу Седжмора и со скрытой страстью произнес:
– Расскажите о том, что знаете.
Седжмор сглотнул и огляделся. Потом, решив, должно быть, что ему безопаснее разговаривать с Ричардом там, где есть люди, он прошептал:
– Ходили слухи об их скандальном поведении.
– Что конкретно вы подразумеваете под словами «скандальное поведение»?
– Неужели вы хотите, чтобы я рассказал вам все до мельчайших подробностей?
– Моя мать умерла, когда мне было девять лет, а отец – когда мне исполнилось шестнадцать. Они никогда не изображали передо мной святых, и вряд ли вы расскажете мне нечто такое, чего я не знаю, или то, что могло бы вызвать у меня шок.
О том, что сказала бы Элисса, узнай она тайны дома Блайтов, Ричарду не хотелось и думать.
– Я слышал о… неких, скажем так, событиях, которые имели место в павильоне с видом на реку.
– Да не тяните вы и не ходите вокруг да около! Я знаю о своих родителях все – или почти все. Так что же все-таки происходило в павильоне?
– Я уверен, вы отлично знаете, что именно там происходило.
Ричард об этом знал.
Седжмор вытянул губы трубочкой и шелестящим шепотом произнес:
– Вашей очаровательной жене наверняка понравится мой рассказ о том, как и при каких обстоятельствах умерла леди Блайт.
– Моя мать умерла от болотной лихорадки.
– О нет, милорд! Она умерла от обострения болезни, которой обычно болеют шлюхи, и от переизбытка спиртного. Смертельное оказалось сочетание.
Ричард скрестил на груди руки.
– Интересная сказочка. Увы, сказкой она и останется свидетелей-то нет!
Казалось, ирония, сквозившая в словах Ричарда, нисколько не задела Седжмора. Он смотрел уверенно и уже больше не улыбался.
– Есть свидетельства, полученные мной от врача, большого друга вашей матери.
У Ричарда перехватило горло: он помнил доктора своей матери. Это был маленький морщинистый человечек, который являлся в Блайт-Холл по первому ее зову и надолго застревал у нее в комнате.
– Никак не возьму в толк, почему подобная информация должна заинтересовать мою жену?
– Вы не правильно меня поняли. В мои намерения не входит развлекать вашу жену. Я лишь собираюсь открыть ей кое на что глаза.
«Он пока только собирается, – подумал Ричард. – Стало быть, ничего еще ей не рассказал».
– Вы удивительно предупредительный и услужливый человек, – сказал он. Потом, бросив на Седжмора зловещий взгляд, добавил:
– Но если вы попытаетесь внести в наши с Элиссой отношения разлад, предупреждаю вас: берегитесь!
Седжмор встал из-за стола, сверху вниз посмотрел на Ричарда и улыбнулся с видом победителя.
– Я вдруг подумал, что мне для этого и делать-то ничего не придется. Вы сами все разрушите собственными руками, если уже не разрушили. Сидите тут, в таверне, и наливаетесь дешевым пойлом, а ваша красавица жена между тем ждет вас дома. Если у вас с ней все хорошо, как вы дали мне понять, с какой стати, спрашивается, вы сюда притащились?
Ричард медленно поднялся и положил руку на эфес шпаги. Оскалив зубы в улыбке, от которой у его недругов в Лондоне начинали трястись поджилки, он сказал:
– Если у вас, мистер Седжмор, есть хоть капля здравого смысла – в чем я, впрочем, сильно сомневаюсь, – вы не скажете больше ни одного дурного слова ни о моей матери, ни о моем отце.
Тут Седжмор наконец понял, что, теша свое самолюбие, перегнул палку, и испугался по-настоящему. Пятясь, он добрался до двери и выскочил из таверны на улицу.
Ричард снова уселся за стол и налил себе стакан вина.
Он не сомневался, что теперь молчание трусоватого Седжмора ему обеспечено.
Глава 14
Увидев ярко горевшие в темноте окна Блайт-Холла, Ричард придержал лошадь. Хорошо бы найти где-нибудь поблизости небольшой стожок, зарыться в него и завалиться спать до утра, подумал он. Ричарду не хотелось возвращаться домой, смотреть Элиссе в глаза и объяснять ей, где он был и но какой причине выпил.
Кроме того, он так и не решил, рассказывать Элиссе о своем детстве или нет. Ему куда бы легче жилось, научись он изгонять из памяти демонов прошлого. Он, признаться, думал, что ему это удалось, до тех пор, пока не оказался в Блайт-Холле и не увидел павильон, выходивший окнами на реку.
Вот и теперь, как будто ведомый роком, он оказался неподалеку от этой зловещей постройки, очертания которой проступали в темноте ночи.
Соскочив с коня, он обмотал поводья вокруг толстой ветки дерева и зашагал к павильону. В воздухе пахло влажной травой и листьями. Как всегда, этот запах заставил его вернуться мыслями в прошлое, к той злополучной ночи, когда он, неожиданно пробудившись ото сна, отправился на розыски матери…
Обуреваемый воспоминаниями, Ричард обошел павильон и остановился у двери. Его била мелкая дрожь – как охотничью собаку, которая почуяла дичь.
«Интересно, – спросил он себя, – что будет, если я войду? А ничего не будет – родители давно уже умерли и похоронены. Они превратились в пищу для червей, стали прахом.
А их души, без сомнения, пребывают сейчас в аду».
Ричард толкнул дверь, и она легко, без скрипа, распахнулась.
Он увидел темный провал коридора и грязный, усыпанный засохшими листьями пол. Втянув в себя затхлый воздух, Ричард переступил порог и вошел внутрь, то есть совершил поступок, который до сегодняшнего дня казался ему немыслимым.
Лунный свет, проникавший в помещение сквозь высокие стрельчатые окна, освещал внутреннее убранство павильона, которое, как ни странно, не претерпело за эти годы почти никаких изменений.
Даже тяжелый дубовый стол, на котором обычно стояли кувшины с вином и серебряные блюда с фруктами, находился на своем законном месте – в центре залы. Вдоль стен, как и прежде, стояли низенькие мягкие диванчики на гнутых ножках. Они, правда, основательно пострадали от времени и влаги и обивка на них прохудилась и частью сгнила. Штукатурка во многих местах облупилась, обнажив кирпичную кладку. Паркет рассохся и угрожающе трещал, Опасаясь, что пол может под тяжестью его тела провалиться, Ричард, прежде чем сделать шаг, всякий раз проверял его прочность носком сапога.
Потом он заметил выцветшие, покрытые плесенью драпировки, которые висели уныло, как паруса застигнутого штилем корабля.
«Почему, спрашивается, она их тогда не задернула?» – подумал Ричард и прошел дальше, к алькову. Под одним из диванчиков он увидел какой-то предмет. Ричард отодвинул диван от стены и обнаружил портрет в потускневшей от времени позолоченной раме.
Он поставил портрет на стол и стал рассматривать.
Кто это? Ричард судорожно рылся в памяти, пытаясь вспомнить изображенного на портрете джентльмена, чьи слегка выпяченные чувственные губы и холодные, смотревшие из-под припухших век глаза показались ему на удивление знакомыми.
Усевшись на диван с полусгнившей обивкой, Ричард откинул голову на спинку и, прикрыв глаза, задумался.
Да, этот джентльмен бывал в Блайт-Холле, пришел наконец к выводу Ричард, давно, много лет назад, когда еще была жива его мать. Тогда, правда, этот человек был молод, а портрет, по-видимому, был сделан значительно позже, уже в его зрелые годы. Теперь Ричард не сомневался, что встречался в детстве с этим джентльменом, он только никак не мог вспомнить его имени.
Ничего удивительного: в то время в поместье приезжало немало мужчин, которые увивались за его матерью. При всем том что-то тогда поразило детское воображение Ричарда, заставило его запомнить лицо изображенного на портрете человека, выделить его из десятков других.
Все это, однако, никак не объясняло появление портрета. Вряд ли его отец стал бы хранить в павильоне изображение одного из любовников своей жены.
Ричард тяжело вздохнул.
Но если не отец, то кто же?
Когда Ричард открыл глаза, сквозь стрельчатые окна павильона лился уже не лунный, а солнечный свет. Он попробовал подняться с места, поморщился и снова плюхнулся на диван: после вчерашней попойки и ночи, проведенной на продавленном диване, голова у него раскалывалась от боли, а ноги затекли и нестерпимо ныли.
В следующее мгновение взгляд Ричарда наткнулся на портрет, который он поставил на стол, прислонив к пустой цветочной вазе. Изображенный на холсте мужчина с высокомерным лицом, казалось, от души потешался над его телесными и душевными муками.
Блайт отвел глаза от портрета и обозрел интерьер павильона при дневном свете.
В ярких лучах солнца он выглядел еще более неприглядно, чем ночью.
– Ричард!
Он вздрогнул и повернулся на звук голоса. В дверях стоял Уил. Широко раскрыв от удивления глаза, он рассматривал внутреннее убранство павильона.
– Уходи отсюда! – гаркнул Ричард. – Немедленно!
Громкий грубый окрик Ричарда до того напугал мальчишку, что он замер в дверях.
Ричард напомнил себе, что ребенок не имеет представления о том, что здесь случилось, и уже более спокойным голосом произнес:
– Прости, я не хотел тебя пугать, но полы здесь в таком состоянии, что в любой момент могут провалиться.
Немного успокоившись, Уил пролепетал:
– Но ты-то ведь внутри.
– Только когда я сюда вошел, я понял, в каком
