Пожалуй, за всю жизнь эти камбоджийцы ни разу так не веселились.
Вокруг него сновали маленькие, темнокожие солдаты в пятнистых защитных комбинезонах: вид у них был по-настоящему счастливый, все возбужденно разговаривали друг с другом и похвалялись окровавленными ушами – трофеями, добытыми в ходе успешной операции.
– Сколько вьетконговцев убито?
– Сэр, у них там все смешалось. Кинувшись от Чау Лу, вьетконговцы нарвались на нас и на ККК. Все вокруг палили направо и налево, а потому я не исключаю, что своих они поубивали не меньше, чем полегло от наших пуль. После этого ВК и ККК обратили весь огонь против нас, но тут уж наши плоскозадые камбоджийцы показали им, где раки зимуют, и основательно расчистили перед нами поле битвы. В общем, сэр, если там осталось менее шестидесяти вьетконговцев, я готов еще на полгода продлить срок своей службы. У нас, правда, тоже есть несколько убитых и человек восемь-десять раненых. Но тела наших мы унесли с собой.
Глаза Корни заблестели от гордости.
– Это же надо, Бергхольц! Теперь у нас лучший лагерь во всем Вьетнаме. Я и в самом деле предлагаю всем нашим задержаться здесь еще на шесть месяцев. Что ты на это скажешь?
– Ну, сэр, нам и так предстоит еще целый месяц опалять зады вьетконговцам. А эту операцию мы провели как раз вовремя. Когда мы подходили, ВК выбегали из большого лагеря и разбегались как очумелые, а уж пальба стояла такая, что не приведи Господь.
Корни увидел, как пара камбоджийцев пронесла окровавленное тело одного из своих товарищей и уложила его на землю рядом с двумя другими. Сержант Эбберсон тут же занялся раненым, в чем ему активно помогали камбоджийцы. Даже раненые пребывали в явно приподнятом настроении. Они одержали победу, а тот факт, что достигнута она была после тайного перехода через границу, лишь усиливал триумф.
Одной могучей рукой Корни обнял за плечи меня, другой Бергхольца, и в таком положении мы направились в сторону Фан Чау.
– Ну что ж, парни, пора возвращаться. Вьетконговцы, наверное, уже связались с Пном-Пенем, и камбоджийское правительство скоро поднимет вопль по поводу нарушения границы. Так что не стоит тянуть с докладом подполковнику Трэйну.
Двигаясь под охраной взвода безопасности, мы прошли несколько десятков метров, когда Корни посмотрел на меня и сказал:
– Вы друг подполковника Трэйна. Как по-вашему, можно доложить ему обо всем том, что произошло сегодня? Ну или хотя бы о большей части проведенной операции? Ведь если бы ВК действительно напали на нас сегодня ночью, мы могли бы не устоять. Но теперь они нас уже не тронут.
– Я думаю, Стив, что он вас поймет. В конце концов, разве ему безразлична судьба лагеря? Правда, он все еще никак не может привыкнуть к нетрадиционным формам ведения войны.
Корни кивнул с мрачным видом.
– Жаль, что он не смог провести недельку в нашем лагере, – продолжал я. – Жизнь здесь быстренько вытряхнула бы из него избыток идеализма.
– А мне лично кажется, что после такой недельки он отдал бы меня под трибунал, – проговорил Корни. В общем-то я был склонен согласиться с ним.
Войдя в Фан Чау, я глянул на часы и с изумлением обнаружил, что еще нет и девяти часов утра. После пережитого мне казалось, что прошло гораздо больше времени. Корни направился в оперативную комнату, чтобы приступить к подготовке доклада о проведенной операции. Где-то к полудню Фальк закончил составление своего отчета о допросах в Чау Лу, присовокупив к нему доклад Бергхольца. По завершении Корни собрал совещание, на которое был приглашен и я.
Американские представители пришли к единству мнения о том, что в создавшихся условиях угроза нападения вьетконговцев на Фан Чау оказалась отсроченной минимум на несколько дней. Корни вызвал сержанта Родригеса, и я даже удивился, увидев темноволосого оливковокожего военного в окружении белокурых викингов. Оглушительный смех Корни, заметившего мое изумление при взгляде на этого человека, убедил меня в том, что он умеет читать чужие мысли.
– Позволю напомнить вам, что в таких вещах, какими приходится заниматься нам с вами, крайне полезно иметь хорошего подрывника. Чтобы заслужить подобную репутацию в ходе партизанской войны, надо обладать незаурядным и очень хитрым умом. – Корни дружески похлопал Родригеса по плечу. – Моим тевтонским рыцарям явно недостает этого латинского демона, тогда как мне лично за все десять лет этой войны еще ни разу не доводилось встречать человека, который бы столь мастерски обращался со всеми его детонаторами и взрывчатками.
С этими словами Корни проводил невысокого худощавого и смуглого сержанта, фигура которого почти терялась в могучих объятиях командира, к угловому бункеру, в котором располагался пулемет.
Лично мне хотелось немного вздремнуть, однако увидев, что Корни, который был на пять лет старше меня и при этом продолжал оставаться свежим и готовым к активным действиям, я тоже решил повременить со сном. Вместо этого я прошел в комнату, служившую одновременно столовой и местом отдыха, сел за стол и принялся делать заметки по результатам увиденного за сегодняшнее утро.
К половине четвертого на лагерном плацу стало наблюдаться заметное оживление. Я немедленно вышел наружу. Лейтенант Кау, прижав дуло пистолета к затылку какого-то бойца нерегулярного подразделения вьетнамцев, вел его к клетке – сооружению из проволочной сетки, которое являлось местом наказания едва ли не во всех лагерях подобного типа, в которых мне довелось побывать. Конструкция клетки не позволяла пленнику ни сидеть, ни стоять в ней, а безжалостное солнце на протяжении всего дня еще больше усиливало тяготы и мучения ее обитателя. Двух дней подобного содержания в клетке без воды обычно оказывалось достаточно для того, чтобы у любого вьетконговца развязывался язык.
Сержант вьетнамского спецназа отпер такую же проволочную дверь и втолкнул пленного внутрь клетки. Корни и Родригес, находившиеся где-то в глубине одного из бункеров лагеря-крепости, пересекли плац и подошли к клетке в тот самый момент, когда лейтенант заканчивал весьма жестокое водворение арестанта в клетку.
– Что здесь стряслось, Кау? – спросил Корни.
– Мы обнаружили, что этот человек надрезал колючую проволоку, которую недавно уложили вдоль западной стены лагеря.
Лицо Корни помрачнело. Он повернулся к Родригесу.
– Закончите эту работу, даже если для этого придется работать всю ночь.
– Слушаюсь, сэр, – проговорил сержант и бегом отправился исполнять приказ.
Корни задумчиво посмотрел на пленника.
– Вы его уже допросили? – спросил он.
– Нет, сэр, – ответил лейтенант Кау. – Но я расставил вдоль стены своих людей и приказал им никого не выпускать из Фан Чау. Таким образом, мы не допустим утечки информации к вьетконговцам.
– Молодец, Кау. Однако теперь мы знаем, что в рядах наших бойцов имеются лазутчики ВК. Впрочем, иного я и не предполагал. Я бы посоветовал вам и начальнику лагеря немедленно приступить к допросу этого человека.
– Сэр, капитан Лан сегодня днем отправился с конвоем в город, – ответил лейтенант и недвусмысленно подмигнул. – Боюсь, что обратно он вернется только поздно ночью.
– Ну что ж, в таком случае вы, Кау, остаетесь за начальника лагеря. Что вы намерены делать?
Кау тотчас же отдал приказ, и два вьетнамских сержанта проворно выволокли извивающегося пленника из клетки.
– Советую вам поприсутствовать при допросе, – сказал Корни, обращаясь ко мне, когда они удалились на порядочное расстояние. – Сержант Нгок из разведки вьетнамского спецназа слывет отменным мастером по части допросов. Этому искусству он обучился еще служа вьетконговцам, после чего в один прекрасный день обнаружил, что отнюдь не является коммунистом. Я познакомлю вас с ним, а потом займусь своими делами. Надо будет хорошенько просчитать, сколько времени мы выгадали благодаря сегодняшней утренней операции.
Корни проводил меня в штаб вьетнамской группы. Недавно отстроенная конструкция из бетона под
