сходства, английского джентльмена с женой и детьми надо запереть на несколько месяцев в трюме, корабля, морить голодом, бить, а если они выживут, заставлять их работать, как скотину! Не знаю, смогли бы выжить в таких условиях при таком отношении английские джентльмены…
Она уже собиралась рассказать о зверстве и жестокости по отношению к женщинам-рабыням, но вовремя прикусила язычок. Эти глупые гусыни, чего доброго, хлопнутся в обморок! Мисс Блакмур и вправду покраснела, как ее платье, а мисс Пенелопа, напротив, побелела.
— По-моему, леди Пенелопе требуется ваша помощь, — обратилась Эзме к служанке с нюхательными солями.
На душе у нее немного полегчало. Теперь она готова войти в логово льва. И даже встретиться с Куинном Маклохланом в бальном зале!
Заглянув в просторный, ярко освещенный зал, она не увидела Маклохлана. Входить одной, без мужа, пока об их приходе не объявили, не полагается. Снова оглядев зал, она начала сожалеть о том, что напустилась на двух глупых девиц наверху. Чего ей стоило сдержаться? Как ни была она рассержена, не стойло позволять себе такую резкость. Они могут что-то заподозрить.
Из ближней к ней комнаты до нее донесся мужской смех; из-под закрытой двери показалась узкая струйка дыма. Мужчина сказал что-то о ромовом пунше. Видимо, там собрались мужчины — в том числе и Маклохлан. По крайней мере, она на это надеялась. Она постучала, и ей открыл низкорослый толстяк, чья выпуклая грудь делала его похожим на голубя. Он очень удивился, увидев Эзме, а может, просто был ошеломлен тем, что женщина посмела перебить мужской разговор, поэтому Эзме нашла прибежище в своей роли. Похлопав длинными ресницами, она невинно улыбнулась и спросила:
— Дубхейген здесь?
— Меня зовут! — объявил Куинн, подходя к ней. — Ну что, платье в порядке, моя пышечка?
— Да, — ответила она.
Остальные мужчины молча пожирали ее взглядами. Ей стало не по себе — как будто она вещь, выставленная на продажу, а не человек из плоти и крови! К сожалению, сегодня ей придется все вытерпеть и сыграть свою роль.
— Мы можем идти в зал?
— До свидания, господа! — беззаботно бросил Маклохлан, беря ее под руку и уводя к бальному залу.
Едва выйдя из комнаты, он сразу помрачнел, словно хотел бы оказаться где угодно, с кем угодно, только не с ней. Наверное, сейчас не лучшее время, чтобы передавать ему свой разговор наверху… Она поделится с ним потом. Или вообще ничего ему не расскажет!
— Граф Дубхейген, графиня Дубхейген! — объявил высокий дворецкий в парике, когда они вошли в переполненный бальный зал.
Эзме сразу заметила леди Пенелопу и мисс Блакмур. Они о чем-то перешептывались со своими кавалерами, то и дело бросая взгляды на Эзме и ее супруга. Эзме вздохнула. Что бы о ней ни говорили, она обязана вести себя так, словно ничего не случилось. Они весело поздоровались с хозяевами дома. Лорд Марчмонт оказался добродушным пожилым джентльменом в превосходно сшитом фраке. Леди Марчмонт, облаченная в темно-красное бархатное платье, обшитое золоченым кружевом, с красивым рубиновым ожерельем на шее и такими же длинными серьгами в ушах, радушно улыбнулась им.
— Очарован, дорогая моя, просто очарован! — обратился к ней лорд Марчмонт. Затем он наградил Куинна одобрительным взглядом. — Вы, Дубхейген, малый не промах! Мне говорили, что тропический климат вреден для женщин, но ваша жена, похоже, расцвела там, словно оранжерейная роза!
— Она красива в любом климате, милорд! — галантно ответил Маклохлан, а Эзме расплылась в широкой улыбке.
Пожилой джентльмен наградил ее одобрительным взглядом и заметил:
— Вот лак всегда! Самые красивые мужчины получают самых прелестных жен!
— Как и вы, милорд, — жеманно ответила Эзме, хотя тут она не покривила душой.
В молодости лорд Марчмонт, несомненно, был предметом воздыханий многих девушек, а леди Марчмонт, безусловно, считалась красавицей. Она и теперь была красива — возможно, именно потому, что, в отличие от многих бывших красавиц, не стремилась казаться моложе своих лет. Что свидетельствовало также о ее мудрости.
Подошедший дворецкий что-то шепнул на ухо лорду Марчмонту. Тот кивнул и обратился к жене:
— Пора начинать, дорогая!
Гости стали готовиться к кадрили; Эзме поспешила отойти к стене. Перед поездкой в Эдинбург Джейми учил ее танцевать, но она была совеем не уверена в своих способностях, а выглядеть жалко ей не хотелось. К счастью, Куинн желал танцевать, видимо, не больше, чем она. И все же он взял ее за руку.
— Я не хочу танцевать! — прошептала она.
— Успокойтесь, дорогая моя. Я вовсе не собирался танцевать. Пойдемте со мной!
Говорил он повелительно, и Эзме, не желая привлекать к себе внимание, позволила «мужу» вывести себя на открытую террасу, в ночную прохладу. Здесь они вдали от всех, и никто их не увидит. Здесь они могут делать почти все, что угодно…
— Почему все смотрят на вас так, словно вы украли столовое серебро? — тихо спросил он, выпуская ее руку. — А может, дело во мне? У меня что, пятно, на рубашке или галстук сбился на сторону?
Что ж, придется ему рассказать. Рано или поздно он все равно услышит…
— Наверху, в комнате для переодевания, я… вышла из себя и наговорила дерзостей двум молодым дамам.
— Что именно вы им сказали?
Ей не хотелось отвечать, и она сказала:
— Сейчас вряд ли подходящее время и место для допроса!
— Я должен знать, что вы сказали, и подготовиться, если кто-то заговорит со мной об этом!
К сожалению, он был прав. Но вначале ей необходимо объяснить обстоятельства — чтобы он понял, почему она так ответила!
— Мисс Блакмур и леди Пенелопу Понсенби интересовали рабы на плантациях. Преимущественно рабы-мужчины и их… стати, а вовсе не их тяжелое положение. Я не сдержалась и… ответила довольно резко.
Куинн еще больше нахмурился:
— И вы употребляли такие слова, как «преимущественно» и «допрос»?
— Точно не помню, — вздохнула Эзме.
— Что ж, тут уже ничего не поделаешь, — уныло ответил Маклохлан. — Будем надеяться, вашу пылкость спишут на временное помрачение рассудка — или сочтут вас эксцентричной особой.
— А если они заподозрят, что я — не та, за кого себя выдаю? — спросила Эзме. — Что нам делать?
Он пожал плечами:
— Бесстыдно все отрицать! — Он окинул ее взглядом с ног до головы. — Правда, в этом платье у вас и без того бесстыдный вид.
Эзме покраснела от смущения, боясь, что снова все испортила.
— Модистка сказала, что это последняя мода, — объяснила она. — Я возражала против открытой спины, но она настояла на своем… Надо было надеть шаль!
— Я не хотел вас огорчать, — сказал Куинн, как ей показалось, искренне. — Платье красивое — очень красивое. Просто хотелось бы, чтобы оно больше прикрывало. — Он улыбнулся. — Мужчине не очень нравится, когда его жену выставляют на всеобщее обозрение!
Его тело находилось совсем рядом, широкая грудь и плечи прикрывали ее от света, музыки и шума. Что-то изменилось — как будто температура или влажность воздуха.
— Я не ваша жена.
— Здесь, на балу, я бы не стал признаваться в этом даже себе самому, — хрипло прошептал он.
Он был так близко, что она слышала его дыхание и аромат его одеколона и табака. Чтобы коснуться губами его губ, ей нужно лишь привстать на цыпочки…
Разумеется, ничего подобного она не сделает. Нельзя поддаваться желанию, похоти, пусть он даже и
