Как вы объясните это слугам? А потом, я пожалуюсь Катрионе!
В дверь спальни негромко постучали; затем послышался запыхавшийся голос служанки:
— Миледи, ваша ванна!
Поскольку Куинн стоял, скрестив руки на груди, словно разгневанный воин, Эзме сама открыла дверь усталой служанке, тащившей сидячую ванну. Еще три девушки внесли высокие металлические кувшины с кипятком. Следом за ними вошла миссис Луэллен-Джонс с целой кипой свежего белья.
— Тогда я вас оставлю, — буркнул Куинн, выходя в дверь гардеробной. — Вашу поездку за покупками обсудим позже.
Ничего подобного, мысленно ответила Эзме. Она свое слово сказала. Увезти ее из Эдинбурга можно единственным способом: сунуть ей в рот кляп и связать ее по рукам и ногам!
Вскоре Куинн, вымытый и переодетый, осматривал дом и сад в обществе полицейского и эдинбургского главного констебля — выборного чиновника при городской управе, который следил за порядком и имел право арестовывать подозреваемых. Стена в саду почернела и закоптилась; в углу еще дымили обгорелые остатки упаковочных ящиков. На земле и ближайшей клумбе были рассыпаны мокрые угли; ветви растущего рядом дерева опалило огнем. У самой стены валялись осколки разбитой лампы — здесь сильно пахло керосином. При более внимательном осмотре оказалось, что стекла в нескольких окнах нижнего этажа потрескались от жара и их придется заменить.
Что ж, могло быть и хуже! Гораздо хуже… Ну а Эзме придется вернуться в Лондон, нравится ей это или нет! Плохо, что она такая упрямая и своевольная… К сожалению, он, как она верно заметила, не обладает над ней никакой властью и не может заставить ее уехать. Только один человек в целом свете имеет право ей приказывать, но Джейми далеко… Неожиданно Куинна осенило. Он напишет Джейми и попросит срочно вызвать Эзме домой! Как только Джейми узнает о пожаре, он, конечно, согласится с тем, что Эзме должна уехать.
Приняв решение, он сразу успокоился и переключил внимание на своих спутников. Рыжеволосый молодой полисмен, одетый в слишком большую для него форму, пинал обгорелые обломки носком сапога и чесал в затылке. Главный констебль, по фамилии Рассел, в свободное от исполнения муниципальных обязанностей время торговал мясом. Он и одет был как подобает процветающему купцу, кем он, собственно, и являлся. Однако лицом, фигурой и манерами мистер Рассел больше всего напоминал бойцового петуха. Даже челюсти у него непрестанно двигались, словно петушиная бородка.
Заметив, что Куинн смотрит на него, Мистер Рассел спросил:
— Никто так и не признался, что уронил лампу?
— Еще нет, сейчас устроим допрос, — ответил Куинн и вместе с представителями закона прошел в библиотеку, велев лакею вызвать дворецкого.
Молодой полисмен, по фамилии Сондерс, явно чувствовал себя не слишком уютно в богатой обстановке. Он остался стоять у двери и переминался с ноги на ногу. Мистер Рассел, напротив, без всякого стеснения развалился в кресле — с таким видом, словно охотно просидит здесь до ужина. Его не смущали ни панели красного дерева, ни обилие книг. Между прочим, Куинн не сомневался в том, что Огастес их и не открывал.
Куинн не слишком надеялся на помощь властей, но необходимо было соблюсти приличия.
— Милорд, есть ли у кого-то причины поджигать ваш дом? — спросил мистер Рассел.
— Я о таких причинах ничего не знаю, — ответил Куинн. — С вашего позволения, я бы хотел допросить слуг. — Он не только сомневался в сыскных способностях представителей власти, но и сам не хотел отвечать на вопросы, связанные с его делами. — Разумеется, вы тоже вольны спрашивать их, о чем захотите!
— Как вам угодно, милорд, — вежливо согласился мистер Рассел.
Сондерс, у которого от окружающей роскоши, видимо, отнялся язык, ограничился лишь кивком.
В библиотеку вошел Максуини, переодевшийся во все чистое и гладко выбритый, но усталый. Даже не посмотрев на представителей власти, он обратился к Куинну:
— Вы хотели меня видеть, милорд?
— Да. Естественно, у нас возникли вопросы о том, что случилось вчера ночью — точнее, сегодня рано утром, — ответил Куинн. Он стоял за большим ореховым столом, сложив руки за спиной. Так, бывало, частенько стоял его отец, когда допрашивал своего младшего сына или читал ему нотации. — Кто, по- вашему, мог ночью выйти в сад, да еще с лампой?
— В такой час, милорд, никому там не положено находиться, с лампой или без нее, — ровным голосом ответил дворецкий.
— Вы не заметили ничего необычного перед тем, как легли спать?
— Нет. Вечером, как всегда, я поднялся к себе. В холле я оставил дежурить младшего лакея; он должен был ждать вашего возвращения… А потом услышал, как миссис Луэллен-Джонс зовет на помощь.
— В какое время это было?
— Точно не знаю, милорд. Я не успел посмотреть на карманные часы. Незадолго до рассвета, хотя было еще темно.
— Как вы думаете, почему миссис Луэллен-Джонс в такой ранний час была уже на ногах?
— Милорд, она обычно встает рано. Она считает своим долгом присматривать за горничными, чтобы те добросовестно выполняли свои обязанности. Весьма ответственная дама!
— Не сомневаюсь, — пробормотал Куинн.
И все же он понимал: кроме Эзме, виновным может оказаться кто угодно — даже сам Максуини. Хотя трудно представить себе Максуини в роли поджигателя! Дворецкий в прежние годы всегда был добр к младшему сыну графа Дубхейгена и находил время побеседовать с мальчиком, когда заставал его одного с книгой или просто у окна. Тем не менее сейчас Максуини его не узнал; похоже, он принимает его за Огастеса. Ну а люди, как известно, меняются со временем…
— У всех слуг превосходные рекомендации, милорд. Мы с мистером Макхитом лично проверили всех, — продолжал Максуини.
Макхит!
Тому, кто нанимает прислугу, совсем не трудно поместить в дом своего человека, сообщника, который будет шпионить за хозяевами!
— Спасибо, Максуини. У меня все. У вас есть вопросы, джентльмены?
— Мне кажется, милорд, вы все предусмотрели, — ответил мистер Рассел.
Сондерс снова ограничился кивком.
— Максуини, вам необходимо поспать, — продолжал Куинн. — Но сначала пришлите к нам миссис Луэллен-Джонс.
Дворецкий поклонился и вышел, едва не столкнувшись на пороге с Эзме. Она, видимо, только что выкупалась. К ее стройной шейке прилипли прядки еще влажных волос. Ее наряд подошел бы и речной нимфе. Платье из струящегося сине-зеленого шелка, с квадратным вырезом и короткими рукавами- фонариками, которые открывали руки. На плечи она накинула кашемировую шаль, на вид такую же нежную, как ее кожа.
Мистер Рассел тут же вскочил на ноги и выпятил грудь и подбородок — того и гляди закукарекает!
Эзме вспыхнула, как юная девица, которую застали неодетой.
— Ах, утеночек… я вам помешала?
С каких пор ему стало нравиться это дурацкое обращение?
— Мистер Рассел, позвольте представить вас моей жене. — Как бы ему хотелось, чтобы она в самом деле была его женой! — Миледи, это мистер Рассел, эдинбургский главный констебль, а тот молодой человек — полицейский.
Молодой человек склонил голову и промямлил:
— С-Сондерс, миледи!
Куинн не винил парня в том, что тот при виде Эзме лишился дара речи. Ему самому было трудно сосредоточиться, когда Эзме была рядом.
— Здравствуйте, мистер Рассел, мистер Сондерс, — ответила Эзме с улыбкой. — Очень надеюсь, мы
