размалеванной безобразнице собственноручно и не говоря ни слова стерла с лица всю подлую краску.
Орлов подошел вплотную к Ильиной и прошептал ей в затылок:
– Мы без вас скучали.
И Ильина вспыхнула ярче, чем те георгины, которые к празднику первого сентября купила на Черемушкинском рынке ее чудом залетевшая из Швейцарии ненадоедливая мама.
Орлов облизнул губы.
– Я занимаю для нас шестую парту в середине. Пойдет?
Ильина упорно смотрела в сторону.
– Только не приставать! – бархатно прогудел Орлов. – Не приставать и не щекотаться! Я боюсь щекотки.
– А как же Наташа? – спросила взволнованная Ильина.
– Кто-кто-кто? – прищурился Орлов. – У нас в песочнице была одна Наташа. Так ведь когда это было? Ах, детство, детство! Золотое времечко!
Общее собрание для обоих классов проводилось совместно Ниной Львовной и Галиной Аркадьевной. Орлов осторожно дышал в растрепавшийся рыжеватый затылок Ильиной. Чернецкая стояла чуть-чуть левее с застывшими от обиды узкими глазами.
– В нашей школе, – звонким голосом, подражая удачливой Людмиле Евгеньевне, сказала Нина Львовна, – готовится большое и радостное событие. К нам едут молодые английские школьники из Англии. Чтобы познакомиться с нами и нашей страной. И мы никому не позволим ударить, как говорится, в грязь лицом. И при этом опозорить имя комсомола. Мы должны дать понять каждому иностранцу, пришедшему к нам из любой точки земного шара, как мы счастливо и дружно живем в нашей стране и как нам повезло.
– Можно вопрос? – Соколова выкатила вдруг остекленевшие голубые глаза. – Совсем маленький!
– Ну? – напряженно спросила Нина Львовна.
– А если они вдруг спросят, чем нам так повезло? Ну, типа того, что перечислить.
– И тебе, Соколова, нечего перечислить? – побагровела Нина Львовна. – Ты не знаешь, чем нам всем повезло?
– Если они, например, придут ко мне, например, в гости, да? – продолжала Соколова. – А у нас нет отдельной квартиры? И сосед алкаш такой, что если он выйдет в кухню, так это всё, в общем, конец. А я им должна что-то объяснить, так? Так вот я и спрашиваю: как мне объяснять-то?
– У нас же была война! – закричала Нина Львовна. – Мы спасали мир от фашизма! И спасли мир от фашизма! А если бы не мы, не героические усилия советского народа, не подвиги наших простых советских людей – каждый день, в любом месте! – если бы не это, я бы посмотрела на них на всех! С их бассейнами! И автомобилями! Да, Соколова! И именно так ты и должна будешь им объяснять! Что мы спасали мир от фашизма, пока они катались на своих автомобилях! Ясно тебе, Соколова?
– Ясно-о-о, – протянула отвратительная Соколова и голубыми своими, остекленевшими глазами плотоядно сверкнула, как кошка, дорвавшаяся наконец до селедочных объедков.
– Соколову к англичанам не подпускать, – не разжимая губ, выдавила Галина Аркадьевна в прыгающую щеку Нины Львовны. – Ни под каким видом.
– А то я без вас не знаю, – прошипела ей в ответ Нина Львовна и тут же опять сделала звонким и молодым свой невыразительный от природы голос. – Ребята! Кто из вас хочет, чтобы молодые английские школьники пришли к нему домой? Поднимите руку!
Чернецкая осторожно подняла ладошку.
– Можно к нам. У нас отдельная квартира.
– А ты чего? – прошептал Орлов в рыжеватый затылок Ильиной. – У вас ведь небось тоже отдельная.
– К нам тоже можно, – торопливо сказала Ильина. – Мы только что закончили ремонт.
– Ну вот и прекрасно! – полной грудью вздохнула Галина Аркадьевна. – Вот и прекрасно! И вы, девочки, конечно, сделаете там чай, и что-то нужно организовать будет к чаю, ну, я рассчитываю, что родители вам помогут, может, Мария Ивановна, ваша домашняя помощница, Чернецкая, может быть, она даже что-то испечет для наших английских гостей, и у тебя, Ильина, тоже, может быть, кто-нибудь что-нибудь испечет...
– Мы не печем, – вспыхнула Ильина, – мы в «Березке» отовариваемся, на сертификаты...
– Ну, – окаменела от такой откровенности Галина Аркадьевна, – это ваше, Ильина, дело! Мне кажется, что свое, домашнее, своими собственными руками сделанное, всегда намного лучше...
– Нет, – покачала головой Ильина, – там хороший ассортимент, особенно в том, который напротив метро «Спортивная»...
– А меня угостишь? – прошептал Орлов в ее рыжеватый затылок. – Я что-то давно на сертификаты не отоваривался...
– Мальчики не будут принимать участия в этих двух мероприятиях, – Галина Аркадьевна скосила глаза на барабан, розоватый от падающего через окно солнца. – Но когда молодые английские школьники придут к нам на завтрак, мальчики тоже будут показывать им нашу школу, и вообще... Они тоже будут присутствовать при том, как...
– ...англичане разбирают по рукам наших девочек, – еле слышно закончил Орлов внутрь нежных рыжеватых волос Ильиной. – А лучше бы, вместо завтрака, накостылять им как следует, чтобы они помнили, какие у нас тут завтраки!
Соколова, стоящая через одного человека, расслышала и громко расхохоталась.
У Галины Аркадьевны совсем сдали нервы.
– Вон! – закричала вдруг она страшным, не своим голосом и вся затряслась. – Немедленно вон, Соколова! И дневник на стол! И без матери завтра не появляйся! Ты у меня еще посмеешься!
На загоревшей во время лета физиономии Соколовой вспыхнули эти остекленевшие глаза.
– Лан-н-н-но, – медленно пробормотала она и вышла неторопливо фальшивой, раскачивающейся походкой.
«А может, лучше с Анькой начать, чем с этой?» – сверкнуло в голове Орлова, но он тут же отказался от этой мысли.
Соколова была «своя», в то время как Чернецкая и Ильина были «чужими», и представить себе, что он раздевает Соколову, «свою в доску», друга, товарища, было почти то же самое, что представить себе, как он раздевает Куракина или Лапидуса. Но было и еще одно, не менее важное соображение: если бы он вдруг «начал» с Соколовой, Чернецкая не была бы задета так сильно, она поняла бы, что он просто хочет ей отомстить, в то время как Ильина должна была вызвать в ней целую бурю, потому что тут его любовь и измена помножались на каждую голубую туфельку, каждую заколочку, каждую полоску жевательной резинки. Короче, в этой ситуации не было проигрыша, и она должна была почувствовать не только то же самое, но еще и в сто раз больше, чем почувствовал он тогда, когда пахнущий вонючими сапогами милиционер уволакивал его с озера и он повернул голову, чтобы увидеть, как она стоит – маленькая, со своими налитыми круглыми бедрами, со своей полосатой – синяя полоска, красная полоска – вздрагивающей грудью, по которой бежит вспыхивающая от солнца озерная вода...
Через два дня, то есть третьего сентября 1966 года, вечером, часов в восемь, он лежал рядом с голой Томкой Ильиной на огромной, черного лакированного дерева, кровати ее родителей в их большой, с букетом искусственных желтых цветов, спальне, и Томка, только что ставшая женщиной, обморочно-сладко спала на его мускулистом плече. Машинально он прижимал ее к себе, но чем крепче он ее прижимал, тем больше ему хотелось то ли плакать, то ли дико, до хрипа смеяться, и единственное, чего он желал сейчас, что могло бы принести ему успокоение, было бы присутствие в этой самой спальне маленькой узкоглазой Чернецкой. Вот прямо тут, на этой же самой черной лакированной кровати.
Чтобы она видела все, что он делает с Томкой, и умирала от боли.
Часть третья
Молодые английские школьники подкатили на туристском автобусе. Первым из него выпрыгнул коренастый старик со спутанной седой бородой, в маленькой клетчатой юбочке и зеленых гольфах. Оба восьмых класса, прилипших носами к окнам актового зала, покатились со смеху.
– Не сметь смеяться! – возопили Галина Аркадьевна с Ниной Львовной. – Молчать! Человек вас
