плечо. Она смотрела и не видела меня. – Нюра!
Она отвернулась и пошла в комнату. Я бросилась за ней. В комнате – все вверх дном. Шкаф нараспашку, одеяло на полу, грязь, окурки, гадость! Она тихо легла на кровать и натянула на себя простыню. Я заметила на ее шее что-то вроде кровавого подтека.
– Что это? – Я дотронулась до подтека пальцем, и она вздрогнула, словно я ее ударила.
– Мама, – вдруг сказала она, – полежи со мной.
Полежи со мной! Так она просила, когда была маленькой! Когда у нее болело что-нибудь и она не могла заснуть, или боялась темноты, или была разбужена плохим сном… Слезы хлынули из меня, словно кто-то открыл кран, и они вырвались на волю.
Я осторожно сбросила туфли, легла рядом с ней.
Нюра прижалась ко мне и закрыла глаза.
– Спи, спи, спи, – забормотала я. – Спи, моя маленькая, радость моя…
Я обняла ее и начала убаюкивать.
– Спи, спи, деточка, – шептала я. – Ты устала. Мама с тобой, мама тебя не оставит…
Волосы ее пахли дымом, тело – чужим мужчиной. Я чувствовала эти запахи не хуже собаки, но они не мешали мне.
Я укладывала спать своего ребенка, свою единственную дочку, и ждала, чтобы она успокоилась.
Наконец она действительно успокоилась и заснула. Я лежала рядом, боялась шевельнуться. Слезы продолжали течь, но я их не вытирала, потому что руки были заняты – обнимали и гладили ее голову.
О, если бы Бог пожалел меня и остановил мгновенье! Если бы мне оставили только это: загаженную комнату, развороченную постель, на которой она спит, прижавшись ко мне! И больше ничего! Я ведь ничего не прошу, кроме этого!
Через час она вскочила, бросилась к телефону, набрала номер. По всей вероятности, ей не ответили. Тогда она начала лихорадочно листать записную книжку. Неужели разыскивает его?
– Нюра! – Я уже была в кухне и оттуда наблюдала за ней (жарила оладьи, хотела ее покормить). – Нюра! Кому ты звонишь?
– Перестань шпионить! – крикнула она и изо всей силы захлопнула дверь.
Вот тебе и «полежи со мной»!
Потом я услышала, как она заискивающе спросила кого-то: «У вас Ян случайно не появлялся?» Потом еще кого-то, еще… Мне кажется, она обзвонила всю Москву! Его нигде не было. Или он прятался от нее, мерзавец! Когда она принялась за Институт Склифосовского, я не выдержала.
– Нюра! – закричала я из кухни. – Где твоя гордость? Что ты, с ума сошла?
– Отстань! – завопила она. – Сию минуту оставь меня в покое! Добилась своего, да? Добилась?
Она зарыдала, потом опять начала звонить. И вдруг – я уж не знаю, куда она прорвалась, – но он ответил!
– Ян! – громким детским голосом (наверное, от испуга) залепетала она. – Пожалуйста, прости меня!
Чтобы так унизиться, дура! Он, наверное, бросил трубку. Она выждала десять секунд и опять позвонила.
– Ян, – зашелестела она, – Януш! Ну прошу тебя! Ну хочешь, я все-все сделаю?!
Нет, это просто черт знает что! Я стиснула зубы и решила не вмешиваться. Сейчас он ее пошлет окончательно.
Она вбежала ко мне на кухню сама не своя: во рту незажженная сигарета, глаза блестят, щеки – огненные.
– Мама, сделай для меня одну вещь, одну очень, очень важную вещь!
– Какую вещь? – говорю я. – Что с тобой происходит, ты что!
– Мама, позвони вот по этому телефону, – сует мне в нос какую-то бумажку, – и попроси его. И он подойдет. Тогда скажи, что меня забрали в больницу, потому что я выпила упаковку снотворных таблеток. Но не говори, в какую больницу, скажи, что я не велела, и положи трубку!
– Ненормальная! – закричала я. – Ты не-нор-маль-ная! Я тебе сейчас неотложку вызову!
– Мама! – шепчет она и даже протягивает ко мне руки, как бы умоляя (у нее и в детстве был этот жест, помню!). – Мама! Если ты не сделаешь этого, ты будешь моим врагом, слышишь! Cамым страшным моим врагом! Я тебе клянусь!
У нее было такое лицо, что я перепугалась.
– Подожди, – говорю, – положим, я скажу? Он же поймет, что ты наврала!
– Не поймет, не поймет, – забормотала она, – вот этого он никогда не поймет! Как только ты ему скажешь, я уйду к Маринке и буду там сидеть два-три дня! А он пусть ищет меня по всем больницам!
– Не хочу я звонить, – заявила я решительно. – Я не могу потакать твоим идиотствам! Слава Богу, что мы от него избавились! Я ему готова в ноги поклониться за то, что он тебя бросил!
– Я без него не буду, – раздельно и внятно сказала она, раздувая ноздри и бледнея. – Я не буду без него!
– Что? – испугалась я. – Что «не буду»?
– Жить, – ответила она. – Вот что!
– У тебя сексуальное помешательство, – заорала я. – Тебе надо бром давать! Дают же солдатам в армии!
– А мне наплевать, как это называется, – она понизила голос, но произнесла это очень отчетливо. – Сексуальное? Тем лучше! Да, сексуальное! У меня вот здесь – болит!
И показала мне пальцем, где именно… Я набрала номер, написанный на бумажке. Никто не ответил.
– Ну? – спросила я. – Еще что прикажешь?
Она помотала головой и ушла к себе. Наверное, опять легла. А вечером, уже часов в десять, явился сиамец! Я увидела в глазок, что это он, и первым моим побуждением было – не впускать! Но она выскочила в коридор и сказала мне:
– Я сама.
Я подслушала их разговор. Что еще оставалось?
– Сеня, – сказала моя дочь. – Сделай, пожалуйста, чтобы он вернулся! Умоляю тебя!
Сиамец захохотал. Она всхлипнула.
– А может, мы его того? – спросил он. – На запчасти пустим?
Я помертвела. Cтало быть! Cтало быть! Подтвердилось!
«На запчасти» – значит «на органы», вот что! Я-то думала, что Нюру хотят отправить за границу в публичный дом, но я их недооценила! Они вынимают из живых людей почки, сердце, легкие и продают их! Я же читала, что существует такой бизнес! Об этом даже говорили по телевизору!
Господи, помоги нам. Господи, если Ты есть (о, я кощунствую, Ты есть!), Господи, услышь меня и помоги нам!
«Надо молиться, молиться, просить Его!» – думала я, а сердце стучало так, что было слышно на улице.
Сиамец вскоре ушел, Нюра долго плескалась в ванне и, кажется, плакала. Потом погасила свет. Я не спала всю ночь.
9 июня. Страшно было оставлять ее одну в таком состоянии. Но в одиннадцать к ней пришла Марина, ближайшая подруга, они заперлись и начали шушукаться.
– Марина! – крикнула я через дверь. – Ты у нас долго пробудешь?
– Весь день! – бодро ответила она.
Мне нужно было срочно увидеть Платонова и посоветоваться с ним. Больше довериться некому. Ни единому человеку.
Тролля оставила дома. Лето, электрички переполнены, зачем его таскать! Подхожу к платоновской даче. В сторону своей даже не смотрю, не до того. На террасе у Платонова какая-то девочка лет четырнадцати варит в тазу варенье. Я поздоровалась и спросила, где Николай Константинович.
– Я – Нина, – говорит девочка и разглядывает меня выпуклыми глазами. – Дядя в больнице. Маму к нему вызвали.
Тогда я поняла, что это дочка его двоюродной сестры из Архангельска.
– А что случилось? – испугалась я. – Заболел?
