«Может, я останусь с такой второсортной эрекцией или даже вообще без нее на протяжении остальной своей жизни? — спрашивал Тэнго самого себя. — Наверное, это печально, как долгие сумерки. И, если подумать, скорее всего, это неизбежно. Но/ по крайней мере/ один раз я имел совершенную эрекцию и совершенное извержение семени. Как писательница, написавшая «Унесенные ветром». Возможно, просто надо довольствоваться тем, что однажды достиг чего-то великого».
Допив виски со льдом, Тэнго расплатился и снова пошел бесцельно бродить по улицам. Сильный ветер еще сильнее охлаждал воздух. «Прежде чем законы мира совсем поменяются, а ум потеряется, я должен найти Аомамэ, — подумал Тэнго. Его единственным стремлением было сейчас встретить Аомамэ. — Если я не смогу ее отыскать, то чего, собственно, стоит моя жизнь? Где-то в квартале Коендзи она недавно была. В сентябре. Может, и сейчас здесь остается. Хотя уверенности в этом нет».
Однако Тэнго ничего другого не оставалось, как верить в такую возможность. Аомамэ
Тэнго посмотрел в небо. Однако Лун не увидел. «Надо пойти куда-то, где их будет видно», — решил он.
Глава 13. Усикава
Неужели придется начинать все сначала?
Внешность Усикавы сильно привлекала к себе человеческое внимание. Она не годилась для скрытого наблюдения и слежки. Даже если бы он попытался затеряться в толпе, все равно бросался бы в глаза, как сороконожка в стакане йогурта.
Его родня не была такой. Усикава имел родителей, двух братьев и сестру. Отец заведовал клиникой, а мать отвечала за ее финансовые дела. Старший и младший братья успешно поступили в медицинский университет и стали врачами. Старший работал в больнице в Токио, младший стал научным сотрудником университета. Когда отец ушел на пенсию, старший брат унаследовал отцовскую клинику в Ураве. Оба брата женились и у каждого было по одному ребенку. Сестра после окончания американского университета вернулась на родину и работала синхронным переводчиком. Ей было лет тридцать с лишним, но она все еще была не замужем. Все они были худые, высокие, с правильными чертами овального лица.
В их семье только Усикава был исключением во всех отношениях, особенно по внешности. Низкий, с большой сплюснутой головой и вьющимися волосами. С короткими ногами. Он напоминал изогнутого огурца. Глазные яблоки, словно в испуге, выпирали наружу, шея вокруг странно потолстела. Густые большие брови чуть ли не сливались в одно целое на межбровье. Казалось, будто две большие гусеницы тянутся друг к другу. В школе он учился в целом успешно, но не по всем предметам. Прежде всего, ему не давалась физкультура.
В этой богатой, обеспеченной семье он всегда был «инородным телом». Фальшивой нотой, что нарушала гармонию и вносила диссонанс. На семейной фотографии только он был явно неуместным. Напоминал равнодушного постороннего человека, который по ошибке попал в кадр.
Все домашние никак не могли понять, почему в их семье появился человек, совсем не них не похожий. Хотя, бесспорно, его родила мать, и, по ее словам, с большими болями. Никто не принес его в корзине к двери их дома. А тем временем кто-то вспомнил, что среди отцовской родни был один человек с головой Фукуске, [14] что был двоюродным братом деда Усикавы. В течение войны он работал на металлообрабатывающем заводе в столичном районе Кото и погиб весной 1945 года под бомбами во время великой бомбардировки Токио американской авиацией. Отец с ним не встречался, но его фотография осталась в старом фотоальбоме. Увидев ее, семья все поняла. Потому что родной дядя оказался поразительно похожим на Усикаву. Настолько, что Усикаву можно было считать его перевоплощением. Наверное, тот же фактор, который породил того дяди, неожиданно проявился в этот раз снова.
Если бы не Усикава, то его семья в Ураве, что в префектуре Сайтама, могла бы иметь безупречную репутацию и происхождение. Была бы одаренной, фотогеничной, которой все завидовали бы. Но когда сюда добавлялся Усикава, люди хмурились и качали головой. Думали, видимо, что что-то мошенническое, подставив ногу богине красоты, вмешалось в это дело. А родители считали, что люди, по всей видимости, так и думают. И потому они всеми силами старались никому не показывать Усикаву. Если же скрыть существование его не удавалось, то обставляли его появление как можно незаметнее (конечно, такие попытки были напрасными). Однако Усикава не испытывал особого недовольства таким своим положением — он не страдал и не унывал. Он сам не хотел появляться перед людьми и даже сам стремился, чтобы быть незаметным. Братья и сестра относились к нему так, будто его не было, но его это не беспокоило. Так как тоже не мог полюбить их. Они, все с хорошей внешностью и отличными успехами в учебе, имели достижения в спорте и много друзей. Но с точки зрения Усикавы, такие люди были безнадежно убогими. С примитивным мышлением, нешироким кругозором, скудной фантазией и преклонением перед мнением своего окружения. Но прежде всего, не имели здорового сомнения, нужного для совершенствование острого ума.
Отец имел репутацию весьма способного провинциального терапевта, но был страшно скучным человеком. Так же, как у легендарного короля, у которого все в его руках превращалось в золото, все слова и выражения, произнесенные отцом, становились чем-то крайне безвкусным. Судя по всему, за своей неразговорчивостью (возможно, неумышленной) он мастерски скрывал свое занудство и глупость. А вот мать, напротив, была неисправимо поражена мещанством. Скупая, своевольная, самовлюбленная и желающая покрасоваться собой, она по любому поводу своим крикливым голосом унижала и обзывала других людей. Старший брат унаследовал отцовские черты, а младший — материнские. Младшая сестра, самоуверенная, безответственная и лишена сочувствия к другим людям, думала только о своей пользе. Родители потакали ей во всем, ласкали ее как последнего в семье ребенка и тем самым окончательно испортили.
Поэтому Усикава свои детские годы провел практически в одиночку. Вернувшись из школы, запирался в своей комнате и погружался в чтение. Поскольку ни с кем, кроме домашней собаки, он не дружил, то не имел возможности с кем-то поговорить о добытых знаниях и о чем-то поспорить. Однако он не сомневался в своей способности логически, ясно мыслить и красноречиво говорить. И наедине упорно оттачивал такие свои способности. Например, одно какое суждение обсуждал с двух точек зрения. С одной стороны, поддерживал его со всем красноречием, а с другой — так же красноречиво критиковал. С одинаковой силой и в некотором смысле с такой же преданностью он становился на одну из двух противоположных позиций. Таким образом, невольно научился сомневаться во всем и в себе. И сознавать, что, вообще то, во многих случаях правда — вещь относительная. А еще он узнал что субъективность и объективность не удается разделить так четко, как считает большинство людей, и если разграничительная линия между ними неопределенна, то нетрудно ее с определенной целью передвинуть. Чтобы логику и риторику сделать убедительными и эффективными, он при любой возможности наполнял свою голову знаниями. Полезными и бесполезными. Приемлемыми и неприемлемыми. Он искал не образования в общем смысле этого слова, а конкретной информации, форму и вес которой можно оценить, взяв непосредственно в руки.
Его сплюснутый, как у Фукуске, череп прежде всего был вместилищем важной информации. Непривлекательным, но удобным в пользовании. Благодаря ему Усикава имел более широкую эрудицию, чем любой из его сверстников. Если бы он захотел, то мог бы легко опровергнуть чьи-либо утверждения. Не только братьев или одноклассников, а также учителей и родителей. Однако Усикава этих своих способностей, по возможности, старался не показывать. Не любил привлекать к себе человеческого внимания ни в какой форме. Знания и способности для него были прежде всего орудием, а не средством хвастовства. Усикава считал себя чем-то вроде ночного хищника, который, затаившись в темном лесу, ожидает свою добычу. Терпеливо ждет случая, чтобы броситься на нее, как только она появится. А до этого противник не должен ничего знать и ни о чем не догадываться. Самое главное — это затаить дыхание и усыпить его бдительность. Еще в начальной школе он стал так думать. Ни перед кем не заискивал и не