у него не было оснований, чтобы ругать Тэнго. Задача Усикавы состояло в том, чтобы следить за ним. А за любые неприятные последствия для него Тэнго не отвечал. Как свободный гражданин, он имел право разглядывать небо с любимого места в любое время года.
Усикава почувствовал, что замерзает. Он уже давно хотел справить малую нужду. Но приходилось терпеть. На общественной уборной висел огромный замок. И хотя прохожих не было видно, Усикава не мог этого сделать за кабиной телефона-автомата.
«А не лучше ли поскорее отсюда убраться? — переминаясь с ноги на ногу, думал Усикава. — Тэнго, хоть ты и думаешь, углубляешься в сантименты и наблюдаешь небесные тела, все равно ты, наверное, замерз. Лучше бы ты вернулся домой и погрелся. Дома бы тебе было гораздо лучше, чем здесь, даже если там тебя никто не ждет».
Однако Тэнго не собирался вставать. Наконец он перестал смотреть в ночное небо и взглянул на дом через дорогу. Новый, шестиэтажный, со светом в половине окон. Тэнго пристально в него всматривался. Это же попытался сделать Усикава, но ничто в нем не привлекло к себе его внимание. Обыкновенный дом, каких много. Не фешенебельный, но достаточно высокого класса. Замечательного дизайна, с дорогой облицовочной плиткой. С хорошим освещенным парадным входом. Не то что дешевый, почти развалюха, дом, где жил Тэнго.
Поглядывая на этот дом, Тэнго, наверное, мечтал в нем жить. Ну нет, вряд ли. Насколько было известно Усикаве, Тэнго не придавал особого значения выбору жилья. Так же равнодушно относился к одежде. И, пожалуй, не испытывал особого недовольства проживанием в теперешнем дешевом доме. Довольствовался тем, что имел над головой крышу, чтобы укрыться от холода. Он был именно таким человеком. И, конечно, на детской горке думал о чем-то совсем другом.
Некоторое время посмотрев на окна дома, он снова перевел свой взгляд на небо. Так же сделал и Усикава. С того места, где спрятался Усикава, открывалась только половина неба, а вторую заслоняли ветви дзельквы, электрические провода и здания. Поэтому Усикава не знал, какую часть неба рассматривает Тэнго. По небу, как стремительные военные полчища, одна за другой перемещались несметные тучи.
Наконец Тэнго поднялся и, как летчик, окончивший одиночный бурный ночной полет, молча спустился с детской горки. Прошел под светом уличного фонаря и оставил парк. Немного поколебавшись, Усикава решил больше за ним не следить. Понадеялся, что тот, наверное, вернется домой. Кроме того, во что бы то ни было хотел справить малую нужду. Убедившись, что Тэнго ушел, Усикава зашел в парк и в темноте, за общественной уборной, опорожнил переполненный до предела мочевой пузырь в кусты.
Помочившись за время, которого хватило бы длинному товарному поезду для прохождения через железнодорожный мост, Усикава поправил брюки и, закрыв глаза, глубоко, с облегчением, вздохнул. Стрелки его часов показывали 8:17. Итак, Тэнго находился на детской горке минут пятнадцать. Еще раз проверив, что Тэнго нет, Усикава направился к детской горке и своими короткими кривыми ногами поднялся по ее ступеням. Сел на холодные перила и посмотрел примерно в том же направлении, в котором перед тем смотрел Тэнго. Хотел узнать, что, собственно, тот так пристально смотрел.
В общем Усикава имел неплохое зрение. Хотя из-за астигматизма немного косил, но в обыденной жизни даже обходился без очков. Но на этот раз, как ни напрягал зрение, ни одной звезды на небе не увидел. Зато его внимание привлек к себе полная на две трети Луна, плывший почти посреди неба. Её темный силуэт, похожий на родинку, явственно проступал в просветах между летящими безудержными облаками. Это была обычная зимняя Луна. Холодная, бледная, с загадками и намеками, унаследованными с давних времен. Она плыла в небе молча, как не моргающий мертвец.
И тут Усикава остолбенел. На время даже забыл дышать. Так как в просвете между облаками, чуть поодаль от знакомой Луны, заметил еще одну Луну. Гораздо меньше привычного, пепельно-зеленого цвета и деформированную. И, несомненно, это был тоже Луна. Звезд такой величины нигде в мире нет. Она висела на одном месте, следовательно, не была и искусственным спутником.
Усикава закрыл глаза и через несколько секунд снова открыл их. Наверное, галлюцинация.
«
Ответа не было. Ветер гнал несметные тучи по небу, в котором висели, словно загадка, две Луны, большая и малая.
«Одно можно твердо сказать: в этом мире я раньше не был. Знакомая мне Земля имеет только один спутник, — рассуждал Усикава. — Это — несомненный факт. А теперь их стало два».
Усикава поймал себя на мысли, что будто уже раньше где-то видел подобную картину. Он напряг сознание и отчаянно стал искать, что стало причиной такого «дежавю». Скривив лицо и выпятив зубы, обеими руками копался на темном дне своего сознания. И наконец вспомнил. «Воздушный кокон». И в этой повести, почти в конце, появились две Луны. Большая и маленькая. Лун стало на небе две, когда
Усикава невольно оглянулся. Однако перед ним был тот же, что и всегда, мир. Окна дома через дорогу заслоняли белые кружевные занавески, за которыми спокойно горел свет. Ничего удивительного.
Усикава осторожно спустился с детской горки. И будто избегая взгляда обеих Лун, поспешил из парка. «Неужели с моей головой творится что-то неладное? — думал он. — Но нет, я не сошел с ума. Мои мысли твердые, как новые гвозди, и реалистичные. Я забиваю их в реальность точно, под правильным углом. У меня нет никаких личных проблем. Я с полным сознанием. Только окружающий мир свихнулся.
И причину этой ненормальности я должен найти. Любой ценой».
Глава 20. Аомамэ Первое звено моего преображения
В воскресенье ветер утих, и внезапно, в отличие от вчерашнего вечера, день стал теплым и тихим. Люди сбросили тяжелые пальто и теперь могли наслаждаться солнечным лучами. Но, как всегда, независимо от погоды на улице, Аомамэ проводила время в квартире с зашторенными окнами.
Слушая на малой громкости «Симфониетту» Яначека, она, используя спортивное снаряжение, занималась стретчингом, энергично разминая мышцы. Аомамэ каждый раз тратила почти два часа, чтобы выполнить полную программу упражнений. Готовила блюда, подметала квартиру и, сидя на диване, читала «В поисках утраченного времени». Наконец дошла и до третьего тома — «У Германтов». Она старалась иметь меньше свободного времени. На телеканале «NHK» смотрела только новости — в полдень и в семь вечера. Как всегда, запоминающихся новостей не было. Ну, нет, были. Многие люди в мире теряли жизнь. Большинство из них погибало в страшных мучениях. Сталкивались поезда, тонули паромы, разбивались самолеты. Продолжались беспорядки, которым не было видно конца, творились коварные убийства, происходила страшная межэтническая резня. Были засухи, вызванные климатическими изменениями, наводнения и голод. Аомамэ искренне сочувствовала людям, которые стали жертвами таких трагедий и стихийных бедствий. Однако сейчас не происходило ничего, что имело 6ы непосредственное влияние на нее.
В парке через дорогу играли здешние дети. Они наперебой что-то выкрикивали. Слышно было, как вороны на крыше резкими голосами о чем-то переговаривались. В воздухе пахло началом зимы.
Однажды Аомамэ поняла, что с тех пор, как поселилась в этом доме, ни разу не испытывала сексуального возбуждения. Не хотела ни с кем заниматься сексом и ни разу не ласкала себя. Возможно потому, что была беременна. Очевидно, вследствие этого изменилось выделение гормонов. И такое положение дел, во всяком случае, ее удовлетворяло. Ведь, если бы она и захотела мужчину, то при таких условиях, не смогла бы найти партнера. Отсутствие месячных ее радовало. Хотя обычно она их легко
