— Учти, у нее слишком длинные руки.
— Да, ты говорила. Кажется, она занималась теннисом?
— В институте она была чемпионкой. Настоящая знаменитость. На правый рукав добавь-ка миллиметров двадцать.
Молодой человек приподнимает матери руки, чтобы намазать подмышки, и волосы у него вдруг становятся дыбом. Вместо кожи там зияют два огромных нарыва.
Помимо нарывов кожа буквально усыпана мелкими черными пятнышками. Язвочки не успевают зарубцеваться, как на их месте возникают новые. Издали кожа напоминает покров морской звезды.
— Представляешь, мне захотелось дыни. Как ты думаешь, это сейчас очень дорого?
— Дыни?
— Такой, знаешь… с пупырышками. Но, наверное, это дорого…
В прошлый раз ей захотелось карамелек в шоколаде, правда, их название она позабыла. «Как-то раз мой приятель угостил меня… Вот это были конфеты! Я до сих пор не могу забыть… Ты же купишь мне немного?» Он прибежал в больницу, увешанный кульками, как новогодняя елка, но мать забраковала все. «Нет, это не такие. Те были послаще… И светлее… Эти в бумажке, а те были в алюминиевой фольге, без ментола и совсем тонкие…»
Теперь, значит, дыня…
— Правда, я ни разу ее не ела… Ты не знаешь, они бывают круглый год или как?
— Да, круглый год.
— А ты пробовал?
— Не думаю. Вернее, один раз, еще до свадьбы.
— Вкуснятина, наверно.
— Я уж и не помню.
— Так, значит, они сейчас продаются?
— Ну да. Ладно, найду я тебе дыню.
— И ты заодно попробуешь!
Там, где кожа совсем нежная и волосяной покров редеет, язвы уплотняются и имеют поистине кошмарный вид. Особенно сильно поражены подмышки, затылок и внутренняя сторона бедер: то ли клетки кожи уже полностью разрушены, то ли под влиянием опухоли успели переродиться. Молодого человека бьет крупная дрожь. Обрабатывая плечи и шею, он замечает, что нарывы появились и в ушных раковинах. По своей форме, они напоминают маленьких гусениц, и от этого ему становится еще хуже. Нет, перед ним уже совсем другая женщина. «Это не мать. У нее была такая чистая белая кожа…»
С медицинской точки зрения, всему этому можно найти объяснение, но ему уже не до объяснений. Ну хорошо, цвет кожи мог измениться из-за застоя желчи. Это, конечно, ужасно, но… Пожелтевшее тело напоминает ему старую фотографию. Но вот нарывы и вздувшаяся кожа! От острого запаха мази начинает болеть голова. Шершавая, шелушащаяся кожа напоминает кожу какого-то пресмыкающегося, и молодой человек чувствует приступ тошноты. Усилием воли он подавляет минутную слабость и сглатывает слюну. От одного прикосновения к матери он весь покрывается мурашками.
— А-ах!..
— Что с тобой?
— Н-не знаю… Кажется, я описалась…
Молодой человек обходит кровать и приподнимает одеяло.
— Нет! Не надо. Пожалуйста, позови сестру!
— Но, мама…
— Нет, я сказала! Ступай и позови кого-нибудь.
— Кажется, сейчас не время для детских капризов.
— Прошу тебя, умоляю, позови сестру!
— Ну ладно. Тогда я пойду за дыней.
— И не покупай слишком дорогую!
Он запахивает на матери халат, завинчивает баночку с мазью и выходит в коридор.
В коридоре царит обычный больничный полумрак. Медсестры о чем-то шушукаются, проходя мимо поста, он слышит их смех. Громче всех смеется девушка с сигаретой в руке, которая делала его матери уколы. На мгновение она делается серьезной, и он слышит, как она произносит: «Сию секунду».
На лестнице он сталкивается с мужчиной в пижаме — руки и ноги у него ужасающе раздуты, и от него пахнет той же мазью, что и от матери. Навстречу поднимается группа детей: эти явно пришли сюда навестить больного товарища. Их ведет маленькая девочка: «Это, должно быть, там!.. Давайте не будем долго задерживаться, праздник начинается! Вот бедняжка, он не сможет пойти с нами!..» Молодой человек пробегает мимо чернокожей женщины, раненной в плечо: по одной руке струйкой течет кровь, в другой зажата сигарета, босые ноги бесшумно ступают по каменным плитам.
В холле сущий бедлам. Врач сказал ему правду: безумие праздника докатилось и сюда. Ему приходится буквально продираться сквозь толпу несчастных, укрытых окровавленными простынями и одеялами. Пахнет потом, кровью, повсюду раздается плач вперемежку с руганью. Какой-то верзила орет что есть мочи: «Мудак, я себе ногу чуть не отрезал!» Молодой человек замечает на своих брюках пятна крови, и его снова начинает тошнить. В холле очень душно, и через несколько мгновений он чувствует, что промок до нитки.
Портной залпом выпивает бутылку молока у стойки. Какой-то нетрезвый старичок затянул песню, и сестра кричит через весь зал, чтобы он заткнулся. После молока молодой человек немного успокаивается, и страшные нарывы на время перестают маячить у него перед глазами.
Обычных больных выносят на улицу, а вместо них принимают раненых. Во всем происходящем чувствуется что-то нехорошее… «В конце концов, меня это не касается. Самое главное теперь — позаботиться о матери…» И образ измученной, иссохшей как скелет матери заслоняет от него всех остальных людей. Все живущие становятся частью его матери, а она — частью его самого. «Эта тошнота — моя мать. Эта гадость, что стоит у меня в горле, все это она! А язвы стали частью ее самой…»
Наконец он чувствует дуновение ветерка. Денек довольно пасмурный, но все равно главная улица смотрится потрясающе красивой. И дело тут не только в праздничных декорациях. Половодье огней на миг ослепляет его; мимо проходят девушки с волнующими разрезами на платьях, их щеки пылают от удовольствия. А какая у них чудесная ухоженная кожа! От нее исходит дивное благоухание, совершенно не похожее на запах этой проклятой мази…
Молодой человек вливается в толпу, которая движется по направлению к старой школе. Он снова ощущает знакомое лихорадочное возбуждение. Если с утра город напоминал сонный аквариум, то сейчас он изменился до неузнаваемости.
После больницы свежий воздух кажется особенно приятным. Молодой человек чувствует прилив сил, он бодро шагает по мостовой среди шума, смеха и щебетания птиц, радуясь своей кратковременной свободе.
Почему-то больше всего птицам нравится садиться на церковную крышу. По небу стелется дым от заводских труб, сквозь который смутно виднеется верхушка горы. И вдруг все происходящее становится похоже на прозрачный экран, и молодому человеку представляется, что он видит другой мир: солнце, морскую даль и город на горизонте. Два изображения — реальное и воображаемое — наслаиваются друг на друга. Молодого человека неотрывно преследует образ его матери: он почти ощущает ее дыхание, ее кошмары; перед глазами возникают гнойные нарывы на ее спине, сухой и пожелтевший язык. Иногда на ее лице слабо светится ласковая улыбка, и взгляд ее не выражает ничего, кроме нежности… Молодой человек слышит ее голос, который просит: «
Он замедляет шаги и оказывается перед центральной площадью. Она выглядит довольно странно: ни люди, ни деревья, ни декорации не отбрасывают тени. Все готово к началу; и эстрада, и оркестр на ней, и голуби, и воздушные шары…
Его все еще подташнивает, и молодой человек присаживается на скамейку.
На другом ее конце уже устроилась влюбленная парочка. Мужчина почти зарылся лицом в локоны своей подруги, а та счастливо улыбается и теребит его рубашку. На секунду парочку закрывает группа людей, и вместо смешливой барышни появляется толстяк в черном пиджаке. Пыхтя, он с трудом утирает
