— Если это невозможно, Алан Пауйс, это не могло бы произойти, а вы не смогли бы этого испытать. Что же касается ваших ученых, то они никогда не удосуживались проверить. Я открыл этот принцип после того, как побывал в одном происшествии, в результате которого едва не погиб и который определенно повлиял на мое мышление. Солнце почти убило меня, вдумайтесь. Но я не затаил на него злобы. Вы, я и корабль существовали в своего рода застывшем времени. «Мозг» корабельного компьютера сработан по моим указаниям, не имеющим смысла для закоснелых земных ученых, но мне они годятся, потому что я — Огненный Шут! Таких, как я, больше нет, ибо я выжил в огне. И огонь дал жизнь моему разуму, вдохновению, знанию! — Он показал рукой на уменьшавшееся теперь позади них Солнце. — Это огонь породил Землю и дал жизнь ее обитателям. Поклоняйтесь ему — поклоняйтесь благодарно, ведь без него вы не смогли бы и не стали существовать. Вот истина — возможно, все истины вместе. Он пылает, живой, он существует; самодостаточный, не заботящийся, почему, ибо почему — вопрос, на который не надо — невозможно — отвечать. Мы — глупцы, коли задаемся им.
— В таком случае вы отказываете человеку в разуме? — твердо спросил Алан. — Именно к этому ведет логика ваших рассуждений. Разве следовало нам оставаться в пещерах, не пользуясь мозгами, которые, — он пожал плечами, — дало Солнце, если хотите? Не пользуясь большой частью самих себя — частью, ставящей нас выше животных, позволившей нам, слабым, жить в мире сильных и свирепых, размышлять, строить, задумывать? Вы говорите, что мы должны довольствоваться простым существованием — а я говорю, что мы должны думать. И если наше существование бессмысленно, то наши мысли могут, со временем, дать ему смысл.
Огненный Шут покачал своей разукрашенной головой.
— Я знал, что вы не поймете, — сказал он печально.
— Меж нами невозможно общение, — сказал Алан. — Я в здравом уме, вы безумны.
Огненного Шута впервые, кажется, задело сказанное Аланом. Тихо, без обычного жара, он сказал:
— Я знаю истину. Я ее знаю.
— В прошлом многим людям открывались свои истины, как и тому, кто вам известен. Вы не единственный, Огненный Шут. Не единственный в истории.
— Я единственный, Алан Пауйс, по одной причине, которой не было больше ни у кого. Я видел истину сам. Возможно, и вы ее увидите. Разве не поглощал вас огонь Солнца? Разве не теряли вы там все мелочные потребности, заставляющие искать смысла?
— Да. Допускаю, эти силы неодолимы. Но они — еще не все.
Огненный Шут открыл рот и еще раз испустил бурю смеха.
— Тогда вы увидите больше.
Он закрыл окно, и в комнате потемнело.
— Куда мы? — враждебно, мрачно спросила Хэлен.
Но Огненный Шут только смеялся, и смеялся, и смеялся, покуда по экрану не покатились все те же непонятные сферы. Тут он умолк.
Глава 11
Прошли, казалось, часы, и Хэлен задремала у Алана на руках. Алан тоже словно впал в полусон, завороженный разноцветными сферами на экране.
Он окончательно проснулся, когда сферы стали перемещаться медленно и судорожно. Экран заполнился чем-то ярко-красным, разделявшимся на части.
Появились новые сферы, на этот раз — солнца.
Солнца. Изобилие солнц, сбившихся так же тесно, как планеты к Солнцу. Огромные голубые солнца, зеленые, желтые и серебряные солнца.
Тысяча солнц, величаво шествовавших вокруг корабля.
Занавеси окон скользнули вверх, и бесконечно изменчивый свет заколыхался в кабине.
— Где мы? — задохнулась Хэлен.
— В центре галактики, — величаво объявил Огненный Шут.
Повсюду вокруг них проносились, кружась, неведомо куда громадные огненные диски всех цветов и оттенков.
Алан снова не мог сохранить самообладания. Что-то внутри заставляло его смотреть и поражаться невероятной красоте. То были старейшие солнца галактики. Они жили, умирали и снова жили миллиарды лет. Здесь был источник жизни, начало всего.
Хоть Огненный Шут, возможно, и стал бы отрицать это, зрелище пробирало насквозь. Оно было исполнено такого необъятного смысла, что Алан не мог его воспринять. Мысля философски, он примирился с тем, что никогда не узнает, что заключает в себе этот опыт. Он чувствовал, что вера Огненного Шута в существование, лишенное значимости помимо себя самого, несообразна, и все же был в силах понять, как можно прийти к подобному заключению. Он сам вынужденно цеплялся за свою расползающуюся личность. Кружившиеся звезды сделали его карликом вместе с его мыслями и человеческими устремлениями.
— Ну, — захихикал Огненный Шут в своем радостном безумии, — что есть Земля и все ее деяния в сравнении со сверкающей простотой вот этого!
Хэлен с трудом заговорила.
— Они разные, — сказала она. — Они связаны, поскольку сосуществуют, но они разные. Вот это — порядок нерукотворной материи. Мы ищем порядка познающей материи, а звезды, при всем их величии, не познают. Они могут когда-то погибнуть. Человек, поскольку мыслит, однажды может сделать себя бессмертным — возможно, не как отдельная личность, но посредством непрерывности существования своего вида. Думаю, разница в этом.
Огненный Шут пожал плечами.
— Вы желали знать, что реально, не так ли? Вы удивлялись, что мы, люди, оторвались от реальности; что наш язык приходит в упадок и что он создал двоемыслие, которое больше не позволяет нам оставаться связанными с природой? — Он взмахом руки охватил кружащиеся солнца. — Разум! Он — ничто, он не важен, этот каприз, извергнутый случайным сочетанием составных частей. Почему так почитают разум? Необходимости в том нет. Он не может изменить устройства вселенной — он может только вмешаться и испортить его. Осознание — это другое дело. Природа осознает самое себя, но и только — в этом суть. Есть в нас суть? Нет! Когда я появляюсь на Земле и пытаюсь передать людям то, что знаю, я понимаю, что вхожу в сонный мир. Они не могут меня понять, поскольку не осознают! Все, что я делаю, к сожалению — пробуждаю в них старые отклики, загоняющие их еще дальше, и они бегают по кругу, как грубые свиньи, и разрушают. Разрушают, строят — оба действия одинаково неважны. Мы находимся в центре галактики. Здесь существует разное. Это красиво, но красота сия не имеет предназначения. Это красота — и этого достаточно. Она полна природной силы, но та сила не имеет выражения; это одна лишь сила, и это все, что ей нужно, чтобы быть. Зачем приписывать всему этому смысл? Чем дальше уходим мы от основ жизни, тем больше мы ищем их смысл. Смысла нет. Он — здесь. Он всегда был здесь в какой-то форме. И всегда здесь будет. Вот и все, что мы вовеки можем знать наверняка. Это все, что нам следует хотеть знать.
Алан покачал головой, говоря вначале неуверенно.
— Недавно, — сказал он, — меня поразила мелочность политических споров, ужаснуло, до чего может дойти человек в стремлении к власти — или «ответственности», как они ее называют — и почувствовал, что политики Солнечного дома тратили силу своих легких на бессмысленные слова…
— Так и было! — одобрительно загромыхал ему в ответ Огненный Шут.
— Нет, — Алан продолжал, уверенный, что истина — где-то рядом. — Если вы хотели убедить меня в этом, когда взяли в это путешествие, то достигли обратного. По общему мнению, если понаблюдать некоторое время, политики топчутся на месте, общество все больше отдаляется от той жизни, которую вели предки. И все же вид этих солнц, то, что мы побывали в сердце нашего собственного солнца, показало мне, что это спотыкающееся движение вперед — неосознанно, ощупью в темной бесконечности вселенной, если хотите — столь же естественно, как всякое другое.
Огненный Шут порывисто вздохнул.
— Я чувствовал, что смогу помочь тебе, Алан Пауйс. Я вижу, что ты еще глубже спрятался в крепость своего предубеждения. — Он закрыл занавеси. — Садитесь. Спите, если хотите. Я возвращаюсь в наш монастырь.
Они причалили и вошли в монастырь в безмолвии. Огненный Шут выглядел подавленно, даже
